Yesterday.
Если бы требовалось охарактеризовать этого человека в двух словах, я бы выбрала такие: безудержный и целеустремленный. А разрешат добавить еще два слова, возьму три: презирающий любые границы.
А вообще - человек был по жизни счастливчик. Звали его Сережа, удачное имя. Родился в хорошей семье: красавица-мать, любящий отец - крупный руководитель, в шестидесятых годах несколько лет прожил в Африке, управлял строительством молочного завода. Человек Сережа не знал отказа ни в чем - магнитофон Грюндиг, невиданные в городе джинсы, кроссовки, куртки и прочие жевательные резинки. Учился легко, памятью обладал колоссальной, складом ума в разные моменты жизни разным: то - математическим, то - каким нужно. Много и с удовольствием читал, редкие подписные издания стараниями высокопоставленного отца появлялись в доме постоянно.
У Сережи все получалось. Думаю, иногда он пугался этого сам, может быть, задавался вопросом, а что же придется заплатить, какую высокую цену за редкостную красоту лица, спортивный немалый талант, послушный интеллект, стремящийся ввысь безостановочно? Он узнал ответ. Немного позже.
Всегда добивался своего. Захотел - наикрасивейшая девочка школы стала его женой, и не просто вот «стала женой». Любила его, так любила, была рядом, прощала все, а прощать таким людям всегда есть что.
Захотел - после окончания института сложным многоуровневым построением выучился на гражданского летчика. Стал работать бортовым инженером, был невыразимо прекрасен в синей форме, нарядной фуражке. Фуражку, правда, недолюбливал - надевал редко.
Родилась дочь. Послушная девочка, умела занять себя сама, тихо играла в тихие игры. Внешне оказалась бледной Сережиной копией, этаким портретом, вымоченным в хлорке - бесцветные негустые волосы, светло-светло-голубые глаза. У него-то были ярко-синие, темных волос - копна. Дочь он ужасно любил и абсолютно не умел с ней общаться. Она, впрочем, тоже не очень-то расстаралась. Их роднил и разобщал общий фамильный нрав, четыре слова.
Всегда стремился достичь большего, стать лучшим в предлагаемых условиях. Отличался на службе. Был награжден министром авиации за рекордные показатели безаварийного налета, получил в подарок именные часы. Нагрудный знак, разумеется, тоже. Его жена так и держит его до сих пор, пришпиленным к синему кителю. Это красиво, так надежно. Безаварийный налет 5000 часов или 10 000 часов?
Сокрушительно увлекался. Как увлекался, как нырял, с головой, без мещанской опасливой оглядки на качество брода! О, его увлечения. Думаю, уместным будет упомянуть наиболее малоинвазивные: чайное гурманство, любовь к личному катеру и собирание грибов.
Катер Сережа приобрел с рук, лично привел в идеальный порядок, оснастил мощнейшим по тем временам мотором. Жена, как верная сподвижница, была обязана сопровождать его в путешествиях по Волге, дочь мерзко капризничала, отказывалась. Жила сложной жизнью подростка: прыщи, мальчики, удаление волос на ногах и не пропустить телефонного звонка.
Для катера покупались специальные вещи типа набора тарелок, столиков-стульчиков - милые излишества. Для себя лично Сережа излишества неизменно отвергал - ничего мне не нужно! гардероб обновлялся редко и почти принудительно. Мог носить ботинки до их полного исчезновения, размер ноги имел редкий - сороковой. Говорил: мы, графья, всегда славились маленькими ножками…
Одно время целиком и полностью погрузился в коллекционирование и дегустацию чаев. Это совпало по времени с его рабочими поездками в Китай и Арабские Эмираты. Привозил оттуда в баночках-коробочках-сверточках, часами мог рассказывать, заваривал по всем правилам чайных церемоний, не допуская небрежности.
Если отправлялся за грибами - привозил примерно тонну, например, маслят, наблюдал, бесконечно довольный, как мечется по кухне жена, готовя банки-специи-все такое. Полумер не признавал.
Любил и умел принимать гостей. Сам не готовил, но придирчиво руководил процессом. Мог вытащить с антресолей кулинарную книгу начала века и тыкать изящным пальцем в какой-нибудь соус кумберленд, требуя его немедленно подать к жареной картошке со свининой.
Постоянно читал, не расставался с книгой, в длинный рейс мог взять с собой две или три - ну, а что делать, если одна закончится? Любимейшей была «Приключение бравого солдата Швейка», цитировал с любого места.
Дочь он все время пытался как-нибудь улучшить. Ограничивал (ну, пытался) в еде, потому что девочка не должна иметь лишнего веса, это некрасиво. Критиковал одежду, стиль макияжа и выбор литературы. Не терпел никаких мальчиков рядом с ней, просто выходил из себя. Иногда недолюбливал и девочек.
Ошибался. О, как он ошибался, снова и снова, наступал на грабли, грабли разбивали ему лицо в кровь, голову напрочь, сносили полтуловища, ранили насквозь сердце, попадало и ближним. Полуживой, поднимался, опираясь на твердую руку жены. Ему очень повезло женой. Конечно, он знал об этом. Немного приходил в себя. Начинал дышать пробитой грудью вольнее, еще вольнее. Расправлял плечи. Победно и широко улыбался. Мир вокруг был прекрасен, и еще много позволялось взять от жизни. Он хотел - всё.
Был прекрасен, невероятно обаятелен. После свадьбы дочери, на второй день возвращался с женой на автобусе городского маршрута домой. Широким жестом указал на присутствующих в салоне пассажиров, барски спросил: это все с нами?
Никогда не расставался с аристократическими манерами интеллигента. В проходном баре на одной из улиц, прилежащих к дому, его можно было заметить уткнувшимся в толстую книгу, на коленях - чистая салфетка.
Дочь его стала понимать не так давно. Вряд ли она поумнела, это произошло внезапно - шла по улице, переходила дорогу на зеленый свет, вдруг остановилась посередине. Стало страшно, так страшно. Ну, потому что всегда страшно, когда ничего уже нельзя исправить, и даже сказать, и даже посмотреть. А что бы она сказала, ничего опять же умного, детское, жалкое, четыре слова: я больше так не буду. Она пытается верить, что они там, наши, наблюдают пристально, все как-то видят, отслеживают и прощают, прощают.
Давно выросла, взрослая женщина, семья, дети, замыслы, помыслы, промыслы, интересная работа. Иногда представляет, что отец наверняка бы купил сто пятьдесят ее книг, и раздавал людям на улице - сдержанно гордился, слегка улыбался в нарядные усы.
Через полтора месяца будет пятнадцать лет, как его нет. Специально не хотела приурочивать текста к грустной дате. Подумала, что это будет выглядеть нарочито.
Жалко-то как, папа. Я так и не могу поверить, что ты там у себя все видишь, знаешь, радуешься и прощаешь, прощаешь.
Upd
Да. И еще. Обожал BEATLES, был яростным поклонником, знал слова всех песен, массу историй, баек, например, про то, как Пол Маккартни сочинил мелодию «Yesterday», а слов пока не было, и он напевал что-то смешное про яичницу («Scrambled eggs, oh, my baby, how I love your legs…»).
А вообще - человек был по жизни счастливчик. Звали его Сережа, удачное имя. Родился в хорошей семье: красавица-мать, любящий отец - крупный руководитель, в шестидесятых годах несколько лет прожил в Африке, управлял строительством молочного завода. Человек Сережа не знал отказа ни в чем - магнитофон Грюндиг, невиданные в городе джинсы, кроссовки, куртки и прочие жевательные резинки. Учился легко, памятью обладал колоссальной, складом ума в разные моменты жизни разным: то - математическим, то - каким нужно. Много и с удовольствием читал, редкие подписные издания стараниями высокопоставленного отца появлялись в доме постоянно.
У Сережи все получалось. Думаю, иногда он пугался этого сам, может быть, задавался вопросом, а что же придется заплатить, какую высокую цену за редкостную красоту лица, спортивный немалый талант, послушный интеллект, стремящийся ввысь безостановочно? Он узнал ответ. Немного позже.
Всегда добивался своего. Захотел - наикрасивейшая девочка школы стала его женой, и не просто вот «стала женой». Любила его, так любила, была рядом, прощала все, а прощать таким людям всегда есть что.
Захотел - после окончания института сложным многоуровневым построением выучился на гражданского летчика. Стал работать бортовым инженером, был невыразимо прекрасен в синей форме, нарядной фуражке. Фуражку, правда, недолюбливал - надевал редко.
Родилась дочь. Послушная девочка, умела занять себя сама, тихо играла в тихие игры. Внешне оказалась бледной Сережиной копией, этаким портретом, вымоченным в хлорке - бесцветные негустые волосы, светло-светло-голубые глаза. У него-то были ярко-синие, темных волос - копна. Дочь он ужасно любил и абсолютно не умел с ней общаться. Она, впрочем, тоже не очень-то расстаралась. Их роднил и разобщал общий фамильный нрав, четыре слова.
Всегда стремился достичь большего, стать лучшим в предлагаемых условиях. Отличался на службе. Был награжден министром авиации за рекордные показатели безаварийного налета, получил в подарок именные часы. Нагрудный знак, разумеется, тоже. Его жена так и держит его до сих пор, пришпиленным к синему кителю. Это красиво, так надежно. Безаварийный налет 5000 часов или 10 000 часов?
Сокрушительно увлекался. Как увлекался, как нырял, с головой, без мещанской опасливой оглядки на качество брода! О, его увлечения. Думаю, уместным будет упомянуть наиболее малоинвазивные: чайное гурманство, любовь к личному катеру и собирание грибов.
Катер Сережа приобрел с рук, лично привел в идеальный порядок, оснастил мощнейшим по тем временам мотором. Жена, как верная сподвижница, была обязана сопровождать его в путешествиях по Волге, дочь мерзко капризничала, отказывалась. Жила сложной жизнью подростка: прыщи, мальчики, удаление волос на ногах и не пропустить телефонного звонка.
Для катера покупались специальные вещи типа набора тарелок, столиков-стульчиков - милые излишества. Для себя лично Сережа излишества неизменно отвергал - ничего мне не нужно! гардероб обновлялся редко и почти принудительно. Мог носить ботинки до их полного исчезновения, размер ноги имел редкий - сороковой. Говорил: мы, графья, всегда славились маленькими ножками…
Одно время целиком и полностью погрузился в коллекционирование и дегустацию чаев. Это совпало по времени с его рабочими поездками в Китай и Арабские Эмираты. Привозил оттуда в баночках-коробочках-сверточках, часами мог рассказывать, заваривал по всем правилам чайных церемоний, не допуская небрежности.
Если отправлялся за грибами - привозил примерно тонну, например, маслят, наблюдал, бесконечно довольный, как мечется по кухне жена, готовя банки-специи-все такое. Полумер не признавал.
Любил и умел принимать гостей. Сам не готовил, но придирчиво руководил процессом. Мог вытащить с антресолей кулинарную книгу начала века и тыкать изящным пальцем в какой-нибудь соус кумберленд, требуя его немедленно подать к жареной картошке со свининой.
Постоянно читал, не расставался с книгой, в длинный рейс мог взять с собой две или три - ну, а что делать, если одна закончится? Любимейшей была «Приключение бравого солдата Швейка», цитировал с любого места.
Дочь он все время пытался как-нибудь улучшить. Ограничивал (ну, пытался) в еде, потому что девочка не должна иметь лишнего веса, это некрасиво. Критиковал одежду, стиль макияжа и выбор литературы. Не терпел никаких мальчиков рядом с ней, просто выходил из себя. Иногда недолюбливал и девочек.
Ошибался. О, как он ошибался, снова и снова, наступал на грабли, грабли разбивали ему лицо в кровь, голову напрочь, сносили полтуловища, ранили насквозь сердце, попадало и ближним. Полуживой, поднимался, опираясь на твердую руку жены. Ему очень повезло женой. Конечно, он знал об этом. Немного приходил в себя. Начинал дышать пробитой грудью вольнее, еще вольнее. Расправлял плечи. Победно и широко улыбался. Мир вокруг был прекрасен, и еще много позволялось взять от жизни. Он хотел - всё.
Был прекрасен, невероятно обаятелен. После свадьбы дочери, на второй день возвращался с женой на автобусе городского маршрута домой. Широким жестом указал на присутствующих в салоне пассажиров, барски спросил: это все с нами?
Никогда не расставался с аристократическими манерами интеллигента. В проходном баре на одной из улиц, прилежащих к дому, его можно было заметить уткнувшимся в толстую книгу, на коленях - чистая салфетка.
Дочь его стала понимать не так давно. Вряд ли она поумнела, это произошло внезапно - шла по улице, переходила дорогу на зеленый свет, вдруг остановилась посередине. Стало страшно, так страшно. Ну, потому что всегда страшно, когда ничего уже нельзя исправить, и даже сказать, и даже посмотреть. А что бы она сказала, ничего опять же умного, детское, жалкое, четыре слова: я больше так не буду. Она пытается верить, что они там, наши, наблюдают пристально, все как-то видят, отслеживают и прощают, прощают.
Давно выросла, взрослая женщина, семья, дети, замыслы, помыслы, промыслы, интересная работа. Иногда представляет, что отец наверняка бы купил сто пятьдесят ее книг, и раздавал людям на улице - сдержанно гордился, слегка улыбался в нарядные усы.
Через полтора месяца будет пятнадцать лет, как его нет. Специально не хотела приурочивать текста к грустной дате. Подумала, что это будет выглядеть нарочито.
Жалко-то как, папа. Я так и не могу поверить, что ты там у себя все видишь, знаешь, радуешься и прощаешь, прощаешь.
Upd
Да. И еще. Обожал BEATLES, был яростным поклонником, знал слова всех песен, массу историй, баек, например, про то, как Пол Маккартни сочинил мелодию «Yesterday», а слов пока не было, и он напевал что-то смешное про яичницу («Scrambled eggs, oh, my baby, how I love your legs…»).
Click to view