Льюис Кэрролл в Санкт-Петербурге в 1867 году.
Чарльз Лютвидж Доджсон, дьякон, математик, писатель, логик и даже фотограф, печатал свои рассказы под писательским псевдонимом Льюис Кэрролл. В истории он остался как автор «Алисы».
Кэрролл посетил Россию в 1867 году вместе с богословом, преподобным Генри Лиддоном. Целью путешествия было присутствие на праздновании пятидесятилетия митрополита Филарета на московской кафедре.
Поездка Кэрролла в Россию описана им в дневнике путешествия.
Фотографический автопортрет Льюиса Кэрролла.
Не цитируя все, остановлюсь только на некоторых лингвистическо-гастрономических впечатлениях путешественников. Льюис Кэррол со своим спутником Лиддоном едут на поезде из Кенигсберга в Петербург. В купе с ними оказался их соотечественник.
«Оказалось, что ехавший с нами господин - англичанин, который живет в Петербурге уже пятнадцать лет и возвращается туда после поездки в Париж и Лондон. Он был весьма любезен и ответил на наши вопросы, а также дал нам огромное множество советов по поводу того, что следует посмотреть в Петербурге.
Он поговорил по-русски, чтобы дать нам представление о языке, однако обрисовал нам весьма унылые перспективы, поскольку, по его словам, в России мало кто говорит на каком-либо другом языке, кроме русского.
В качестве примера необычайно длинных слов, из которых состоит этот язык, он написал и произнес для меня следующее: защищающихся, что, записанное английскими буквами, выглядит как Zashtsheeshtshayoushtsheekhsya: это пугающее слово - форма родительного падежа множественного числа причастия и означает «лиц, защищающих себя».
На одной из станций, где мы остановились на обед, был человек, игравший на гитаре с свиристелями, прикрепленными к верхней ее части, и колокольчиками; на всем этом он ухитрялся играть чисто и в такт; это место было замечательно также тем, что мы впервые попробовали местный суп, Щи (произносится как shtshee), который оказался вполне съедобным, хотя и содержал некий кислый ингредиент, возможно, необходимый для русского вкуса…
Перед прибытием мы попросили нашего знакомого научить нас русскому названию нашей гостиницы - Gostinitsa Klee, поскольку он предполагал, что нам, вероятно, придется взять русского возницу, но мы были избавлены от всех хлопот, так как нас ждал человек из «Отель де Рюсси», который обратился к нам по-немецки, посадил нас в свой омнибус и погрузил багаж.
<...>
После ужина у нас оставалось время только для короткой прогулки, но она была полна нового и удивительного. Огромная ширина улиц (второстепенные улицы, похоже, шире, чем что-либо подобное в Лондоне), маленькие дрожки, которые беспрестанно проносились мимо, похоже, совершенно безучастные к тому, что могут кого-нибудь переехать (вскоре мы обнаружили, что нужно постоянно быть начеку, потому что возницы никогда не кричали, давая о себе знать, как бы близко к нам ни подбирались), огромные освещенные вывески над магазинами (это 1867 год!) и гигантские церкви с их голубыми, в золотых звездах куполами и приводящая в замешательство тарабарщина местных жителей,- все это внесло свой вклад в копилку впечатлений от чудес нашей первой прогулки по Санкт-Петербургу.
<...>
Мы очень хорошо пообедали за табльдотом, начав со Щей, которые, как я обнаружил к своему большому облегчению, не всегда и не обязательно бывают кислыми, как я того боялся.
<...>
Я начал день с того, что купил карту Петербурга и маленький словарь-разговорник. Последний, похоже, наверняка нам очень пригодится - в течение дня (добрая часть которого прошла в бесплодных визитах) нам пришлось четыре раза нанимать дрожки: два раза из гостиницы, когда мы попросили портье договориться с возницей, но в двух других случаях довелось управляться самим.
Привожу в качестве примера один из предварительных разговоров.
Я. Gostonitia Klee (гостиница «Клеес»).
Возница (скороговоркой произносит какую-то фразу, из которой мы улавливаем лишь отдельные слова). Tri groshen (tri groshen - 30 копеек?).
Я. Doatzat Kopecki? (20 копеек?).
В. (возмущенно) Tritzat! (30)
Я (решительно). Doatzat.
В. (просительно) Doatzat pait? (25?)
Я (с видом человека, который сказал свое окончательное слово и желает положить конец бесполезным переговорам). Doatzat.
(Здесь я беру Лиддона под руку, и мы уходим, полностью игнорируя крики возницы. Пройдя несколько ярдов, мы слышим, что дрожки медленно катятся за нами: он догоняет нас и снова окликает.)
Я (мрачно). Doatzat?
В. (с радостной ухмылкой) Da! Da! Doatzat! (И мы садимся.)
<...>
Соответственно, для того чтобы купить хлеба и воды в одной из маленьких лавок, мимо которой мы проходили, я выудил в словаре два слова: «khlaib» и «vadah», чего оказалось вполне достаточно для совершения сделки.
<...>
В заключение хочу отметить, что технические изыски наших железных дорог оказались причиной приятного удивления для английских путешественников на пути в Москву:
Мы взяли «спальные билеты» (на два рубля дороже), и в награду за это примерно в одиннадцать вечера к нам зашел проводник и продемонстрировал сложнейший фокус. То, что было спинкой сиденья, перевернулось, поднявшись вверх, и превратилось в полку; сиденья и перегородки между ними исчезли; появились диванные подушки, и наконец мы забрались на упомянутые полки, которые оказались весьма удобными постелями.
На полу разместилось бы еще трое спящих, но, к счастью, таковые не появились».