Не сошлись характерами.
Вероятно именно через Сергея Афанасьевича Живаго Генрих Шлиман познакомился с семейством своей будущей жены Екатерины Петровны Лыжиной. В некоторых источниках Живаго считают ее дядей - родным или названным. Семья Живаго брала Екатерину с собой в поездку за границу. Впоследствии Сергей Афанасьевич Живаго был крестным отцом сына Сергея Шлимана. Начало деловой переписки Шлимана с отцом будущей жены Петром Александровичем Лыжиным датируется 1847 годом.
Предки Лыжиных происходили из холмогорских и архангельских купцов. Прадед Екатерины Петровны, Иван Федорович Лыжин, числился среди двенадцати архангельских купцов, ведших в 1785 году заморский торг на своих и иностранных судах.
Со второй половины XVIII века купцы братья Лыжины арендовали в 83 верстах от Архангельска в деревне Вавчуга судоверфь известных начинателей северного судостроения, купцов Бажениных, получивших преимущественное право строить корабли еще от самого Петра I. Купеческая династия холмогорцев Бажениных около двух веков, держалась на плаву, и одно только "строение кораблей на Вавчужской верфи продолжалось беспрерывно более 80 лет". С Бажениными купцы Лыжины породнились. Дочь Ивана Федоровича Лыжина, Прасковья Ивановна, была выдана замуж за Степана Ивановича Баженина. Их сын, Никифор Степанович Баженин, был последним носителем некогда знаменитой купеческой фамилии. На нем по мужской линии род Бажениных пресекся. У Никифора Степановича была единственная дочь Еликонида Никифоровна, в замужестве Латкина. Род вологодских купцов Латкиных замечательный, но о нем речь пойдет как-нибудь в другой раз.
Естественный процесс затухания и исчезновения купеческих фамилий связан главным образом с наследственностью, а конкретно с тем, что в подавляющем числе случаев потомки купца-предпринимателя наследуют созданный им капитал, не наследуя склонности к предпринимательству. Часть купеческих семейств, принимая важность образования, дают своим детям возможность его получить. Это тоже способствует переходу потомков из купечества в просвещенное сословие. Среди старых книг мне удалось обнаружить работу студента Императорского Московского университета Александра Ивановича Лыжина, вышедшую в печать в 1779 году. Александр Лыжин был родным братом Прасковьи Ивановны Бажениной и дядей последнему из рода Бажениных, Никифору Степановичу, соответственно, Еликонида Латкина, урожденная Баженина, приходилась Александру Лыжину внучатой племянницей.
В Москве Александр Иванович Лыжин женился на дочери архангельского купца Любови Алексеевне Свешниковой и в 1783 году у них родился сын, Петр Александрович Лыжин. О нем известно, что образование он получил в Немецкой школе в Петербурге, в молодые годы какое-то время жил в Лондоне, вероятно ездил учиться, затем служил стряпчим, но перешел в купечество и закончил дела в 1849 году купцом второй гильдии, потомственным почетным гражданином. Широко распространяемые утверждения, что Петр Александрович Лыжин "был известным адвокатом", никак не могут быть правдой по самой простейшей причине: в России во времена, когда жил Петр Иванович Лыжин, еще не существовало института адвокатуры.
Женат Петр Александрович был на Софье Ивановне, урожденной Месковской (Мясковской). У них было трое детей: дочь Екатерина (1826 года рождения), и сыновья Павел (1829 года рождения) и Николай (1830 года рождения). Софья Ивановна умерла после 1832 года и Петр Александрович вдовцом воспитывал детей.
Фрагмент генеалогического древа Лыжиных, на котором слева веточкой указан род Шлимана. Источник.
Известно, что в Москве во второй половине XIX века Лыжины владели усадьбой на Большой Алексеевской улице, сейчас улица Александра Солженицына, 13. Это была усадьба с дворовыми флигелями, службами, каретным сараем, оградами и пилонами ворот. К Лыжиным усадьба перешла от купца, ведшего чайную торговлю, бывшего городским головой, потомственного почётного гражданина, мануфактур-советника и благотворителя, Ивана Алексеевича Колесова, которого считали "первейшим кяхтинским чайным торговцем и главным распространителем чая в России". Возможно вологодский купец Колесов был в родстве с московской ветвью Лыжиных.
Поведение Лыжина-отца характеризуется исследователями в духе традиционного русского купечества. Но это была своеобразная русская семья, в круг общения которой входило значительное число немцев.
На практике образ жизни семьи Лыжиных можно определить как деятельное славянофильство, предполагавшее расширение круга русских за счет иностранцев. У них любовь к русскому успешно уживалась с уважением к западноевропейскому. По своему достатку и доходам это была семья умеренного материального состояния, и устремление молодого поколения этой традиционно купеческой, негоциантской семьи к получению образования вполне отвечало формировавшейся тогда тенденции русского общества. Пример Лыжиных демонстрирует сочетание приверженности к старозаветному укладу, с одной стороны, с переходом в высокообразованный обеспеченный слой, с другой.
Петр Александрович Лыжин своих троих детей для получения начального образования определил в самую лучшую школу России и Петербурга - немецкую Петришуле (St. Petri-Schule). С окончанием Петришуле образование Екатерины Лыжиной завершилось. А сыновья Павел и Николай поступили в Петербургский университет.
Николай Лыжин окончил Петришуле с отличием в 1847 году. Затем учился в университете на факультете филологии, был приват-доцентом. В 1858 году защитил степень магистра русской истории. Николай Лыжин занимался изучением историей России XVII столетия, впоследствии был учителем русского языка у детей принца Петра Георгиевича Ольденбургского, внука императора Павла I, двоюродного брата императора Александра II. В 1860 году опубликовал принадлежавший принцу П.Г. Ольденбургскому рукописный альбом Н.М. Карамзина, снабдив его предисловием. Некоторое время работал столоначальником в Министерстве Внутренних Дел. По рекомендации принца Ольденбургского работал инспектором классов и учителем русского языка в Литейной женской гимназии.
Николай Лыжин был женат на Надежде Николаевне Горской, дочери генерал-лейтенанта Генерального штаба, картографа, участника Кавказских и Среднеазиатских походов, Николая Ивановича Горского. Венчание состоялось 11 ноября 1866 года в Исаакиевском соборе Петербурга. Умер 1875 году в Германии и похоронен в Висбадене.
Он является автором книг: "О низвержении четырехсот в Афинах" (1852 г.), "Столбовский договор и переговоры ему предшествовавшие" (1857 г.), "Два памфлета времен Анны Иоанновны" (1858 г.), "Мысль Волынского об учреждении университета в России" (1859 г.).
Павел Петрович Лыжин тоже в 1847 году с отличием окончил Петришуле и 31 августа 1848 года поступил в Санкт-Петербургский Императорский университет. При отлично-хорошем поведении выслушал полный курс наук по камеральному разряду Юридического факультета и окончил университет 2 июня 1852 года действительным студентом. Одновременно с обучением в университете с 1847 года по рекомендации Константина Карловича Фелейзена Павел Лыжин служил помощником бухгалтера в правлении Царскосельской железной дороги.
Важно отметить, что Константин Карлович фон Фелейзен более 22 лет состоял сотрудником банкирской конторы "Штиглиц и Кº". Сначала он был приказчиком в конторе Людвига Штиглица, затем управляющим при его сыне Александре Штиглице. Фелейзен пользовался особым доверием и влиянием. Фелейзены разбогатели благодаря Штиглицам и, собрав семейный капитал в размере 1 миллион рублей, открыли собственный банкирский дом, просуществовавший до 1888 года. Естественно, чтобы рекомендовать Павла Лыжина помощником бухгалтера в управление Царскосельской дороги, Фелейзен должен был быть знаком с семьей Лыжиных.
Получается, что это через Лыжиных Шлиман впоследствии познакомился с представителями высших банковских кругов: Фелейзеном, Штиглицем, Гинцбургом, контакты с которыми отмечают исследователи биографии Шлимана.
Потом, когда Екатерина Лыжина уже будет замужем за Шлиманом, в 1859 году семья Шлиманов искала квартиру и поселилась на 1-й Линии Васильевского острова в доме № 30 (сейчас № 28). Владельцем этого дома был Константин Карлович фон Фелейзен, которому при отъезде из Петербурга в начале 1864 года Шлиман доверит финансовое кураторство над женой и детьми в свое отсутствие. Отъезд фактически станет разъездом супругов Шлиман, и фон Фелейзен в конфликте между супругами будет защищать интересы Екатерины Петровны.
С появлением в Российской империи института присяжных поверенных Павел Лыжин стал работать на этом поприще. Известно, что он был кредитором Федора Михайловича Достоевского. Сохранилась повестка квартального надзирателя 3-го квартала Казанской части о назначенной на 6 июня 1865 года описи имущества Достоевского за неплатежи крестьянину С.М. Пушкину и присяжному поверенному Лыжину по векселям 249 и 450 рублей. Некоторыми исследователями на основании этого факта делается вывод, что образ присяжного поверенного Петра Петровича Лужина в романе Достоевского "Преступление и наказание" списан с Павла Лыжина. Разумеется, близость в имени-фамилии П.П.Лужина и П.П.Лыжина очевидна. Однако в том, что касается нравственных мировоззрений поверенного, считается, что прообразом Лужина стал муж сестры Достоевского, Петр Андреевич Карепин, чьи нравственные сентенции, известные из переписки с Достоевским, писатель в романе вложил в уста адвоката Лужина.
С 1856 года Павел Лыжин был женат на Екатерине Христиановне Перегрин, племяннице петербургских купцов Карла Самойловича и Ивана Самойловича Эбертов. Карл Эберт был с 1870 года поставщиком зеркал к императорскому двору: "С.-Петербургский купец Карл (Самойлович) Эберт, с давнего времени торгующий в здешней столице зеркалами и зеркальными стеклами, имел с 1814 г. постоянные дела с Императорским стеклянным заводом и пользовался полным доверием как заводского начальства, так и частных лиц". Для восстановления сгоревшей части Большого Царскосельского дворца с купцом К. Эбертом в 1821 году было заключено условие на поставку для дворцовой церкви зеркального стекла "лучшей доброты, не тонее 1/8 дюйма и без пороков…" в количестве 400 штук, с доставкой и вставлением в рамы и фрамуги. По этому заказу Эбертом было вставлено 535 зеркальных стекол на сумму 4 897 руб. 50 коп.
У Павла Лыжина в семье было шестеро детей. В 1866 году он фигурировал в числе возможных кандидатов в защитники по делу Каракозова, но он отказался от защиты "цареубийц". Естественно, что по-родственному он вел некоторые дела своего зятя Генриха Шлимана, но был недоволен оплатой своей работы. Шлиман пытался использовать Павла Петровича для урегулирования конфликта в семье и обратился к нему, предложив большие деньги, чтобы способствовать выезду Екатерины Петровны с детьми за границу, однако Павел Петрович дал Шлиману достойный ответ и с негодованием отказался. Умер Павел Петрович Лыжин в 1904 году, похоронен с женой на Волковом кладбище. Могила сохранилась.
Обучение в Петришуле сформировало круг друзей и определило дальнейшие связи молодого поколения Лыжиных. Но эта интернациональная тенденция, по всей вероятности, была продолжением общего принципа возникновения и установления социальных контактов Лыжиных еще со времен архангельского купечества, в среде которого близкие контакты с немецкими и голландскими купцами были делом обычным и играли значительную роль. Среди друзей Катерины, Николая и Павла Лыжиных было много представителей петербургских иностранных фамилий. По роду занятий это чаще всего были люди науки и культуры, служащие на поприще образования, обучения и занятые наукой.
Можно с определенной долей уверенности говорить, что связь Шлимана впоследствии с такими крупными учеными из Академии наук, как Эдуард Муральт и Фридрих Лоренц, возникла через близкого друга семьи Лыжиных, Андрея Андреевича Меллина. То есть это не Шлиман ввел ученых немецкого происхождения в семейство Лыжиных, а наоборот, семья Лыжиных способствовала расширению контактов Шлимана с представителями науки, культуры Санкт-Петербурга.
По некоторым источникам первый раз Шлиман сделал одновременно предложение руки и сердца сразу двум девушкам: Екатерине Лыжиной и ее соученице по Петришуле Софи Геккер, дочери преподавателя немецкого языка и одно время директора школы Святого Петра. Это стало известно обеим девушкам, женитьба Шлимана расстроилась, и он взяв свой капитал, уехал в Калифорнию, где два года занимался скупкой золота. На скупке золота он прилично заработал, но понимая, что в Калифорнии он рискует ежедневно быть ограбленным и убитым, вернулся в спокойную и безопасную Россию. Сам он писал о возвращении так:
"... я чувствую себя самым несчастным, отделённый шестнадцатью тысячами километров от Петербурга, где все мои надежды и желания слились воедино в одном месте. <…> Если здесь, в Сакраменто, я могу в любой момент быть ограбленным или убитым, в России я могу спокойно спать в моей кровати, не боясь за свою жизнь и имущество, так как там тысячеглазое правосудие бдит за своими миролюбивыми жителями".
Брак между Екатериной Лыжиной и Генрихом Шлиманом был заключен 12 октября 1852 года. Венчание прошло в самом богатом и новом соборе Петербурга - Исаакиевском соборе. В росписи собора участвовал художник Семен Живаго, родной брат Сергея Афанасьевича Живаго, много способствовавшего заключению этого брака. Венчание было скромным. В те времена Шлиман был одержим накоплением капитала и в его поступках скупость шла рука об руку с блеском. Это выражалось в том, что для него было обычным брать самый дешевый номер в самом дорогом отеле.
В первую пору брака в переписке Шлимана можно найти немало выражений восторженной влюбленности в свою жену и описания всевозможных ее достоинств, что вполне понятно, учитывая склонность Шлимана к преувеличениям. Он хвалит жену своим корреспондентам за хорошее воспитание и деловитость, его приводят в восторг приверженность Екатерины русским обычаям и особенностям петербургского обихода. Но со временем все, что казалось привлекательным, привлекать перестало...
Стандартные представления западных биографов Шлимана о его первой жене как женщине необразованной и некультурной, вышедшей замуж за деньги Шлимана, мягко говоря, выражают какие-то собственные мировоззрения таких биографов. Екатерина Лыжина происходила из образованной семьи среднего достатка. Семья не была очень богатой, но достаток в семье был. Она не выделялась красотой, но и не была некрасива. Ее письма показывают совершенное и артистичное владение французским и немецким языком с предпочтением писать на русском. Ее круг интересов и кругозор были весьма широки. Приверженность купеческим правилам и православной обрядности, красочная русская речь, в представлениях западных биографов и исследователей, будто бы исключает возможность понимания идеальных устремлений немецкого мечтателя Шлимана заработать много денег, чтобы раскопать Трою. Но фактически нельзя утверждать, что у Шлимана изначально была такая цель.
Мне представляется, что Катерина Петровна была более уравновешенна, последовательна и менее порывиста, чем ее муж, но считать ее менее развитой в культурном отношении оснований нет. Это случай, когда русское разумнее и рациональнее немецкого. Екатерина Петровна знала, каким неуверенным в себе и далеко не всегда уравновешенным мог быть будущий легендарный "открыватель Трои". Разумеется, истинные причины возникшего между супругами Шлиман разлада никому не известны. Тем более удивляют стремления многих авторов обвинить в крушении их брака Екатерину Петровну, выставив ее алчной и некультурной особой, недостойной такого "великого человека".
Судя по изложению конфликтов между супругами Шлиман в письмах, проблема была не в низком культурном уровне Екатерины Петровны, а в том, что Шлиман не обладал должным уважением к женщине, которое было принято в среде, сформировавшей характер и человеческое достоинство Екатерины Лыжиной. Екатерина довольно скоро поняла, что многое в характере и поведении ее мужа остается для нее не просто странным, но и совсем не приемлемым. Шлиман был приверженцем чересчур патриархальных представлений о правах мужа как властителя и господина, превращавших каждодневную жизнь с ним трудно переносимой. Она писала ему: "Конечно, Твое право сильного, моя доля - терпеть, пока терпится".
Можно считать его культурным, а ее не достаточно культурной и развитой, но на самом деле понятия Шлимана о роли женщины в браке и его желание на деле практиковать первобытные "права" оказались для Петербурга второй половины XIX века слишком архаичными.
Из письма Екатерины Петровны Генриху Шлиману:
"... Судьбой было предназначено мне быть Твоей женой, и хотя я и не пылала к Тебе страстью по выходе за Тебя, я все-таки имела твердое намерение составить Твое счастие, но уже с первых дней нашего замужества я видела, что имею дело с эгоистом, о каком я прежде себе не могла составить понятия; также не заметила я в Тебе ни тени деликатности; на это ты мне возражал еще сегодня, что я бы не должна была Тебе противуречить, но в этом требовании с Твоей стороны есть просто отсутствие рассудка, ибо, наконец, я живое существо и странно требовать от взрослого существа беспрекословного повиновения..."
К началу 1860-х годов у Шлиманов было, кроме неудачных родов, трое детей: Сергей (1855), Наталья (1859) и Надежда (1861). При этом Шлиман никак не мог удержаться от вымысла о своей интимной жизни, и в его записях можно найти и такое: "По прошествии года моего брака я был вынужден силой производить моих детей." Явно, фраза написана постфактум: через год брака у четы Шлиман еще не было детей и он не мог знать, будут ли они. Но рисуемая этой фразой даже вымышленная реальность нисколько не оправдывает поведение Шлимана-мужа. Возможно ему хотелось выставить себя совсем обделенным любовью и вниманием, чтобы оправдать свой скандальный и незаконный развод.
Рождение двух дочерей Шлиман пропустил: когда родилась Наталья, он путешествовал по Средиземноморью, а когда родилась Надежда, он был на Нижегородской ярмарке. О самом рождении детей, крещении, имени, здоровье ребенка и матери он узнавал из писем близких.
Следует добавить, что отношение Екатерины Петровны к занятию наукой было более серьезным, чем у Шлимана. Она считала, что заниматься наукой - это означает отдавать себя всецело этому делу с самой молодости. Трудно с ней не согласиться. Вечная непоседливость ее мужа, его привычка то впадать в высокомерное довольство от успехов, то испытывать глубокое недовольство от коммерческих успехов и своих занятий, не отвечали ее представлениям о вдумчивом и кропотливом труде человека науки.
Другой возможной причиной конфликта между супругами Шлиман, является отношение Шлимана к деньгам. На мой взгляд, эта причина не отделима от неуважения Шлимана к женщине. Биография Генриха Шлимана иллюстрирует его привычку использовать деньги для решения различных житейских вопросов. Вероятно, Шлиман рассчитывал, что своей деловой изощренностью и деньгами он получит власть над женой и ее родственниками, чтобы во всем действовать по своим понятиям и осуществлять свою волю. Но в отношении Екатерины Петровны Шлиман ошибся. По ее оценке, именно его отношение к деньгам как к средству власти в семье, стало причиной дальнейшего ухудшения отношений между ними.
Шлиман развелся с женой в июне 1869 года в Соединенных Штатах. Для этого он там пошел на сознательное нарушение закона. И по законам Российской империи Екатерина и Генрих Шлиман продолжали находиться в браке. Еще до покупки развода в Америке, Шлиман поручил своему знакомому греку Т.Вимпосу подобрать жену в Греции: "она должна быть греческого типа, иметь чёрные волосы и быть, по возможности, красивой. Однако моё первое условие - доброе и любящее сердце".
Вимпос взялся устроить брак Шлимана со своей племянницей, которой было 17 лет. Разница в возрасте составила 30 лет. Никакой любви между ними не было, и невеста не скрывала, что она выходила замуж за Шлимана, потому что ее семья бедна, а Шлиман богат: "Такова воля моих родителей; мы бедны, а вы человек богатый". Брак с Софьей Энгастромену был заключен в сентябре 1869 года и Шлиман стал двоеженцем.
Однако между ним и Екатериной Петровной Шлиман переписка продолжалась до его смерти в конце 1890 года. Странные представления Шлимана о власти денег в личных отношениях, на мой взгляд, хорошо иллюстрирует курьезный случай. В 1887 году его вторая жена София лечилась в Мариенбаде. Там же оказалась первая жена Екатерина Шлиман. Поскольку в тогдашних газетах печатали список прибывающих в город, в сообщении значились две госпожи Шлиман. Это возмутило Шлимана и он телеграфировал Екатерине, что прекратит выплачивать ей содержание, если она будет продолжать именовать себя "госпожой Шлиман", находясь в одном месте с Софией.
Интересно, а как еще должна была себя именовать Екатерина Петровна Шлиман, если это было ее имя по законам Российской империи?! Не ее вина, что муж оказался двоеженцем. Не думаю, что Шлиман смог понять, что не все продается и покупается за деньги.
Предки Лыжиных происходили из холмогорских и архангельских купцов. Прадед Екатерины Петровны, Иван Федорович Лыжин, числился среди двенадцати архангельских купцов, ведших в 1785 году заморский торг на своих и иностранных судах.
Со второй половины XVIII века купцы братья Лыжины арендовали в 83 верстах от Архангельска в деревне Вавчуга судоверфь известных начинателей северного судостроения, купцов Бажениных, получивших преимущественное право строить корабли еще от самого Петра I. Купеческая династия холмогорцев Бажениных около двух веков, держалась на плаву, и одно только "строение кораблей на Вавчужской верфи продолжалось беспрерывно более 80 лет". С Бажениными купцы Лыжины породнились. Дочь Ивана Федоровича Лыжина, Прасковья Ивановна, была выдана замуж за Степана Ивановича Баженина. Их сын, Никифор Степанович Баженин, был последним носителем некогда знаменитой купеческой фамилии. На нем по мужской линии род Бажениных пресекся. У Никифора Степановича была единственная дочь Еликонида Никифоровна, в замужестве Латкина. Род вологодских купцов Латкиных замечательный, но о нем речь пойдет как-нибудь в другой раз.
Естественный процесс затухания и исчезновения купеческих фамилий связан главным образом с наследственностью, а конкретно с тем, что в подавляющем числе случаев потомки купца-предпринимателя наследуют созданный им капитал, не наследуя склонности к предпринимательству. Часть купеческих семейств, принимая важность образования, дают своим детям возможность его получить. Это тоже способствует переходу потомков из купечества в просвещенное сословие. Среди старых книг мне удалось обнаружить работу студента Императорского Московского университета Александра Ивановича Лыжина, вышедшую в печать в 1779 году. Александр Лыжин был родным братом Прасковьи Ивановны Бажениной и дядей последнему из рода Бажениных, Никифору Степановичу, соответственно, Еликонида Латкина, урожденная Баженина, приходилась Александру Лыжину внучатой племянницей.
В Москве Александр Иванович Лыжин женился на дочери архангельского купца Любови Алексеевне Свешниковой и в 1783 году у них родился сын, Петр Александрович Лыжин. О нем известно, что образование он получил в Немецкой школе в Петербурге, в молодые годы какое-то время жил в Лондоне, вероятно ездил учиться, затем служил стряпчим, но перешел в купечество и закончил дела в 1849 году купцом второй гильдии, потомственным почетным гражданином. Широко распространяемые утверждения, что Петр Александрович Лыжин "был известным адвокатом", никак не могут быть правдой по самой простейшей причине: в России во времена, когда жил Петр Иванович Лыжин, еще не существовало института адвокатуры.
Женат Петр Александрович был на Софье Ивановне, урожденной Месковской (Мясковской). У них было трое детей: дочь Екатерина (1826 года рождения), и сыновья Павел (1829 года рождения) и Николай (1830 года рождения). Софья Ивановна умерла после 1832 года и Петр Александрович вдовцом воспитывал детей.
Фрагмент генеалогического древа Лыжиных, на котором слева веточкой указан род Шлимана. Источник.
Известно, что в Москве во второй половине XIX века Лыжины владели усадьбой на Большой Алексеевской улице, сейчас улица Александра Солженицына, 13. Это была усадьба с дворовыми флигелями, службами, каретным сараем, оградами и пилонами ворот. К Лыжиным усадьба перешла от купца, ведшего чайную торговлю, бывшего городским головой, потомственного почётного гражданина, мануфактур-советника и благотворителя, Ивана Алексеевича Колесова, которого считали "первейшим кяхтинским чайным торговцем и главным распространителем чая в России". Возможно вологодский купец Колесов был в родстве с московской ветвью Лыжиных.
Поведение Лыжина-отца характеризуется исследователями в духе традиционного русского купечества. Но это была своеобразная русская семья, в круг общения которой входило значительное число немцев.
На практике образ жизни семьи Лыжиных можно определить как деятельное славянофильство, предполагавшее расширение круга русских за счет иностранцев. У них любовь к русскому успешно уживалась с уважением к западноевропейскому. По своему достатку и доходам это была семья умеренного материального состояния, и устремление молодого поколения этой традиционно купеческой, негоциантской семьи к получению образования вполне отвечало формировавшейся тогда тенденции русского общества. Пример Лыжиных демонстрирует сочетание приверженности к старозаветному укладу, с одной стороны, с переходом в высокообразованный обеспеченный слой, с другой.
Петр Александрович Лыжин своих троих детей для получения начального образования определил в самую лучшую школу России и Петербурга - немецкую Петришуле (St. Petri-Schule). С окончанием Петришуле образование Екатерины Лыжиной завершилось. А сыновья Павел и Николай поступили в Петербургский университет.
Николай Лыжин окончил Петришуле с отличием в 1847 году. Затем учился в университете на факультете филологии, был приват-доцентом. В 1858 году защитил степень магистра русской истории. Николай Лыжин занимался изучением историей России XVII столетия, впоследствии был учителем русского языка у детей принца Петра Георгиевича Ольденбургского, внука императора Павла I, двоюродного брата императора Александра II. В 1860 году опубликовал принадлежавший принцу П.Г. Ольденбургскому рукописный альбом Н.М. Карамзина, снабдив его предисловием. Некоторое время работал столоначальником в Министерстве Внутренних Дел. По рекомендации принца Ольденбургского работал инспектором классов и учителем русского языка в Литейной женской гимназии.
Николай Лыжин был женат на Надежде Николаевне Горской, дочери генерал-лейтенанта Генерального штаба, картографа, участника Кавказских и Среднеазиатских походов, Николая Ивановича Горского. Венчание состоялось 11 ноября 1866 года в Исаакиевском соборе Петербурга. Умер 1875 году в Германии и похоронен в Висбадене.
Он является автором книг: "О низвержении четырехсот в Афинах" (1852 г.), "Столбовский договор и переговоры ему предшествовавшие" (1857 г.), "Два памфлета времен Анны Иоанновны" (1858 г.), "Мысль Волынского об учреждении университета в России" (1859 г.).
Павел Петрович Лыжин тоже в 1847 году с отличием окончил Петришуле и 31 августа 1848 года поступил в Санкт-Петербургский Императорский университет. При отлично-хорошем поведении выслушал полный курс наук по камеральному разряду Юридического факультета и окончил университет 2 июня 1852 года действительным студентом. Одновременно с обучением в университете с 1847 года по рекомендации Константина Карловича Фелейзена Павел Лыжин служил помощником бухгалтера в правлении Царскосельской железной дороги.
Важно отметить, что Константин Карлович фон Фелейзен более 22 лет состоял сотрудником банкирской конторы "Штиглиц и Кº". Сначала он был приказчиком в конторе Людвига Штиглица, затем управляющим при его сыне Александре Штиглице. Фелейзен пользовался особым доверием и влиянием. Фелейзены разбогатели благодаря Штиглицам и, собрав семейный капитал в размере 1 миллион рублей, открыли собственный банкирский дом, просуществовавший до 1888 года. Естественно, чтобы рекомендовать Павла Лыжина помощником бухгалтера в управление Царскосельской дороги, Фелейзен должен был быть знаком с семьей Лыжиных.
Получается, что это через Лыжиных Шлиман впоследствии познакомился с представителями высших банковских кругов: Фелейзеном, Штиглицем, Гинцбургом, контакты с которыми отмечают исследователи биографии Шлимана.
Потом, когда Екатерина Лыжина уже будет замужем за Шлиманом, в 1859 году семья Шлиманов искала квартиру и поселилась на 1-й Линии Васильевского острова в доме № 30 (сейчас № 28). Владельцем этого дома был Константин Карлович фон Фелейзен, которому при отъезде из Петербурга в начале 1864 года Шлиман доверит финансовое кураторство над женой и детьми в свое отсутствие. Отъезд фактически станет разъездом супругов Шлиман, и фон Фелейзен в конфликте между супругами будет защищать интересы Екатерины Петровны.
С появлением в Российской империи института присяжных поверенных Павел Лыжин стал работать на этом поприще. Известно, что он был кредитором Федора Михайловича Достоевского. Сохранилась повестка квартального надзирателя 3-го квартала Казанской части о назначенной на 6 июня 1865 года описи имущества Достоевского за неплатежи крестьянину С.М. Пушкину и присяжному поверенному Лыжину по векселям 249 и 450 рублей. Некоторыми исследователями на основании этого факта делается вывод, что образ присяжного поверенного Петра Петровича Лужина в романе Достоевского "Преступление и наказание" списан с Павла Лыжина. Разумеется, близость в имени-фамилии П.П.Лужина и П.П.Лыжина очевидна. Однако в том, что касается нравственных мировоззрений поверенного, считается, что прообразом Лужина стал муж сестры Достоевского, Петр Андреевич Карепин, чьи нравственные сентенции, известные из переписки с Достоевским, писатель в романе вложил в уста адвоката Лужина.
С 1856 года Павел Лыжин был женат на Екатерине Христиановне Перегрин, племяннице петербургских купцов Карла Самойловича и Ивана Самойловича Эбертов. Карл Эберт был с 1870 года поставщиком зеркал к императорскому двору: "С.-Петербургский купец Карл (Самойлович) Эберт, с давнего времени торгующий в здешней столице зеркалами и зеркальными стеклами, имел с 1814 г. постоянные дела с Императорским стеклянным заводом и пользовался полным доверием как заводского начальства, так и частных лиц". Для восстановления сгоревшей части Большого Царскосельского дворца с купцом К. Эбертом в 1821 году было заключено условие на поставку для дворцовой церкви зеркального стекла "лучшей доброты, не тонее 1/8 дюйма и без пороков…" в количестве 400 штук, с доставкой и вставлением в рамы и фрамуги. По этому заказу Эбертом было вставлено 535 зеркальных стекол на сумму 4 897 руб. 50 коп.
У Павла Лыжина в семье было шестеро детей. В 1866 году он фигурировал в числе возможных кандидатов в защитники по делу Каракозова, но он отказался от защиты "цареубийц". Естественно, что по-родственному он вел некоторые дела своего зятя Генриха Шлимана, но был недоволен оплатой своей работы. Шлиман пытался использовать Павла Петровича для урегулирования конфликта в семье и обратился к нему, предложив большие деньги, чтобы способствовать выезду Екатерины Петровны с детьми за границу, однако Павел Петрович дал Шлиману достойный ответ и с негодованием отказался. Умер Павел Петрович Лыжин в 1904 году, похоронен с женой на Волковом кладбище. Могила сохранилась.
Обучение в Петришуле сформировало круг друзей и определило дальнейшие связи молодого поколения Лыжиных. Но эта интернациональная тенденция, по всей вероятности, была продолжением общего принципа возникновения и установления социальных контактов Лыжиных еще со времен архангельского купечества, в среде которого близкие контакты с немецкими и голландскими купцами были делом обычным и играли значительную роль. Среди друзей Катерины, Николая и Павла Лыжиных было много представителей петербургских иностранных фамилий. По роду занятий это чаще всего были люди науки и культуры, служащие на поприще образования, обучения и занятые наукой.
Можно с определенной долей уверенности говорить, что связь Шлимана впоследствии с такими крупными учеными из Академии наук, как Эдуард Муральт и Фридрих Лоренц, возникла через близкого друга семьи Лыжиных, Андрея Андреевича Меллина. То есть это не Шлиман ввел ученых немецкого происхождения в семейство Лыжиных, а наоборот, семья Лыжиных способствовала расширению контактов Шлимана с представителями науки, культуры Санкт-Петербурга.
По некоторым источникам первый раз Шлиман сделал одновременно предложение руки и сердца сразу двум девушкам: Екатерине Лыжиной и ее соученице по Петришуле Софи Геккер, дочери преподавателя немецкого языка и одно время директора школы Святого Петра. Это стало известно обеим девушкам, женитьба Шлимана расстроилась, и он взяв свой капитал, уехал в Калифорнию, где два года занимался скупкой золота. На скупке золота он прилично заработал, но понимая, что в Калифорнии он рискует ежедневно быть ограбленным и убитым, вернулся в спокойную и безопасную Россию. Сам он писал о возвращении так:
"... я чувствую себя самым несчастным, отделённый шестнадцатью тысячами километров от Петербурга, где все мои надежды и желания слились воедино в одном месте. <…> Если здесь, в Сакраменто, я могу в любой момент быть ограбленным или убитым, в России я могу спокойно спать в моей кровати, не боясь за свою жизнь и имущество, так как там тысячеглазое правосудие бдит за своими миролюбивыми жителями".
Брак между Екатериной Лыжиной и Генрихом Шлиманом был заключен 12 октября 1852 года. Венчание прошло в самом богатом и новом соборе Петербурга - Исаакиевском соборе. В росписи собора участвовал художник Семен Живаго, родной брат Сергея Афанасьевича Живаго, много способствовавшего заключению этого брака. Венчание было скромным. В те времена Шлиман был одержим накоплением капитала и в его поступках скупость шла рука об руку с блеском. Это выражалось в том, что для него было обычным брать самый дешевый номер в самом дорогом отеле.
В первую пору брака в переписке Шлимана можно найти немало выражений восторженной влюбленности в свою жену и описания всевозможных ее достоинств, что вполне понятно, учитывая склонность Шлимана к преувеличениям. Он хвалит жену своим корреспондентам за хорошее воспитание и деловитость, его приводят в восторг приверженность Екатерины русским обычаям и особенностям петербургского обихода. Но со временем все, что казалось привлекательным, привлекать перестало...
Стандартные представления западных биографов Шлимана о его первой жене как женщине необразованной и некультурной, вышедшей замуж за деньги Шлимана, мягко говоря, выражают какие-то собственные мировоззрения таких биографов. Екатерина Лыжина происходила из образованной семьи среднего достатка. Семья не была очень богатой, но достаток в семье был. Она не выделялась красотой, но и не была некрасива. Ее письма показывают совершенное и артистичное владение французским и немецким языком с предпочтением писать на русском. Ее круг интересов и кругозор были весьма широки. Приверженность купеческим правилам и православной обрядности, красочная русская речь, в представлениях западных биографов и исследователей, будто бы исключает возможность понимания идеальных устремлений немецкого мечтателя Шлимана заработать много денег, чтобы раскопать Трою. Но фактически нельзя утверждать, что у Шлимана изначально была такая цель.
Мне представляется, что Катерина Петровна была более уравновешенна, последовательна и менее порывиста, чем ее муж, но считать ее менее развитой в культурном отношении оснований нет. Это случай, когда русское разумнее и рациональнее немецкого. Екатерина Петровна знала, каким неуверенным в себе и далеко не всегда уравновешенным мог быть будущий легендарный "открыватель Трои". Разумеется, истинные причины возникшего между супругами Шлиман разлада никому не известны. Тем более удивляют стремления многих авторов обвинить в крушении их брака Екатерину Петровну, выставив ее алчной и некультурной особой, недостойной такого "великого человека".
Судя по изложению конфликтов между супругами Шлиман в письмах, проблема была не в низком культурном уровне Екатерины Петровны, а в том, что Шлиман не обладал должным уважением к женщине, которое было принято в среде, сформировавшей характер и человеческое достоинство Екатерины Лыжиной. Екатерина довольно скоро поняла, что многое в характере и поведении ее мужа остается для нее не просто странным, но и совсем не приемлемым. Шлиман был приверженцем чересчур патриархальных представлений о правах мужа как властителя и господина, превращавших каждодневную жизнь с ним трудно переносимой. Она писала ему: "Конечно, Твое право сильного, моя доля - терпеть, пока терпится".
Можно считать его культурным, а ее не достаточно культурной и развитой, но на самом деле понятия Шлимана о роли женщины в браке и его желание на деле практиковать первобытные "права" оказались для Петербурга второй половины XIX века слишком архаичными.
Из письма Екатерины Петровны Генриху Шлиману:
"... Судьбой было предназначено мне быть Твоей женой, и хотя я и не пылала к Тебе страстью по выходе за Тебя, я все-таки имела твердое намерение составить Твое счастие, но уже с первых дней нашего замужества я видела, что имею дело с эгоистом, о каком я прежде себе не могла составить понятия; также не заметила я в Тебе ни тени деликатности; на это ты мне возражал еще сегодня, что я бы не должна была Тебе противуречить, но в этом требовании с Твоей стороны есть просто отсутствие рассудка, ибо, наконец, я живое существо и странно требовать от взрослого существа беспрекословного повиновения..."
К началу 1860-х годов у Шлиманов было, кроме неудачных родов, трое детей: Сергей (1855), Наталья (1859) и Надежда (1861). При этом Шлиман никак не мог удержаться от вымысла о своей интимной жизни, и в его записях можно найти и такое: "По прошествии года моего брака я был вынужден силой производить моих детей." Явно, фраза написана постфактум: через год брака у четы Шлиман еще не было детей и он не мог знать, будут ли они. Но рисуемая этой фразой даже вымышленная реальность нисколько не оправдывает поведение Шлимана-мужа. Возможно ему хотелось выставить себя совсем обделенным любовью и вниманием, чтобы оправдать свой скандальный и незаконный развод.
Рождение двух дочерей Шлиман пропустил: когда родилась Наталья, он путешествовал по Средиземноморью, а когда родилась Надежда, он был на Нижегородской ярмарке. О самом рождении детей, крещении, имени, здоровье ребенка и матери он узнавал из писем близких.
Следует добавить, что отношение Екатерины Петровны к занятию наукой было более серьезным, чем у Шлимана. Она считала, что заниматься наукой - это означает отдавать себя всецело этому делу с самой молодости. Трудно с ней не согласиться. Вечная непоседливость ее мужа, его привычка то впадать в высокомерное довольство от успехов, то испытывать глубокое недовольство от коммерческих успехов и своих занятий, не отвечали ее представлениям о вдумчивом и кропотливом труде человека науки.
Другой возможной причиной конфликта между супругами Шлиман, является отношение Шлимана к деньгам. На мой взгляд, эта причина не отделима от неуважения Шлимана к женщине. Биография Генриха Шлимана иллюстрирует его привычку использовать деньги для решения различных житейских вопросов. Вероятно, Шлиман рассчитывал, что своей деловой изощренностью и деньгами он получит власть над женой и ее родственниками, чтобы во всем действовать по своим понятиям и осуществлять свою волю. Но в отношении Екатерины Петровны Шлиман ошибся. По ее оценке, именно его отношение к деньгам как к средству власти в семье, стало причиной дальнейшего ухудшения отношений между ними.
Шлиман развелся с женой в июне 1869 года в Соединенных Штатах. Для этого он там пошел на сознательное нарушение закона. И по законам Российской империи Екатерина и Генрих Шлиман продолжали находиться в браке. Еще до покупки развода в Америке, Шлиман поручил своему знакомому греку Т.Вимпосу подобрать жену в Греции: "она должна быть греческого типа, иметь чёрные волосы и быть, по возможности, красивой. Однако моё первое условие - доброе и любящее сердце".
Вимпос взялся устроить брак Шлимана со своей племянницей, которой было 17 лет. Разница в возрасте составила 30 лет. Никакой любви между ними не было, и невеста не скрывала, что она выходила замуж за Шлимана, потому что ее семья бедна, а Шлиман богат: "Такова воля моих родителей; мы бедны, а вы человек богатый". Брак с Софьей Энгастромену был заключен в сентябре 1869 года и Шлиман стал двоеженцем.
Однако между ним и Екатериной Петровной Шлиман переписка продолжалась до его смерти в конце 1890 года. Странные представления Шлимана о власти денег в личных отношениях, на мой взгляд, хорошо иллюстрирует курьезный случай. В 1887 году его вторая жена София лечилась в Мариенбаде. Там же оказалась первая жена Екатерина Шлиман. Поскольку в тогдашних газетах печатали список прибывающих в город, в сообщении значились две госпожи Шлиман. Это возмутило Шлимана и он телеграфировал Екатерине, что прекратит выплачивать ей содержание, если она будет продолжать именовать себя "госпожой Шлиман", находясь в одном месте с Софией.
Интересно, а как еще должна была себя именовать Екатерина Петровна Шлиман, если это было ее имя по законам Российской империи?! Не ее вина, что муж оказался двоеженцем. Не думаю, что Шлиман смог понять, что не все продается и покупается за деньги.