(no subject)
Перечитала свои старые записи про детей. Какая я молодец, что записывала наши будни, и какая немолодец, что записывала так мало. Вдруг оказывается, что эти мелочи, бытовой шелест, оказываются такими дорогими, когда дети выросли - и читаешь про них в своих собственных архивных записях, как про каких-то незнакомых тебе младенцев.
А детям между тем пять и восемь. Восемь и пять.
И записываю я про них все реже.
Но вот смотришь в архив восьми - и пятилетней давности - и узнаешь их. Что-то глубоко внутри в нас не меняется никогда.
Антон меняется под влиянием социума. Но в компании тех детей и взрослых, которых знает давно, он все тот же: он встречает все в жизни с открытым забралом, честный, дружелюбный, позитивно настроенный ко всему новому и очень любознательный. Я необъективна, но я бы рискнула сказать, что это ребенок, который в свои восемь всесторонне развит. Он не нерд, и никогда им не будет, он не из тех, кто копает глубоко и долбит, пока не заблестит. Но он именно открыт всему новому, в нем нет свойственной многим детям ригидности, осторожности. Он очень любит учиться, я тут имею в виду не ходить в школу, а именно чистый дистилированный процесс получения знаний ему доставляет удовольствие. Школа как раз этот процесс тормозит, потому что в ситуации, где 28 детей с разными потребностями и где не все элементарно могут высидеть за партой, обучение фокусируется скорее на умении приспосабливаться и учиться работать в условиях коллектива: сотрудничать, искать компромиссы, где-то выживать.
Учительница наша осторожно печалилась, что Антон, возможно, уйдет из класса, потому что он, по ее словам, из тех, кто вытаскивает любой совместный проект, во-первых, счастьем от получения знаний, а во-вторых, тем, что изначальная платформа у него, как правило, уже есть - что вдохновляет других детей. Он очень нужен этому классу - так сказала наша учительница. И это приятно слышать, потому что я вижу, о чем она - но это, конечно, не означает, что проблем не было и все кристально. Не случайно мы хотели из этого класса уйти.
Из класса мы в итоге не ушли, но всю зиму Антон вел себя отвратительно - что в переводе означает "не чувствовал себя в школе спокойным, счастливым и готовым к получению знаний". Его затягивало как в воронку в бесеж, в любых происшествиях класса он находился в числе активных участников. Из того, что видела я, это объяснялось следующим: когда Антон только пришел в этот класс, с ним многие хотели дружить. Желание дружбы выражалось в активных инвитах в буйные игры. Это поведение закрепилось, от Антона стали ожидать поведения "заводилы класса", и он все эти полтора года старался соответствовать. Ему несвойственно желание беситься по периметру, он скорее из тех, кто строит запруды, шалаши и тайные штабы, и таким его знали в детском саду. Но он попал в классическую ловушку "ожидание коллектива" - и конфликты типа "срыв дисциплины" нарастали как селевой поток.
В конце концов мы решились на смену школы, причем та же учительница сказала: я понимаю, о чем вы, иногда бывает действительно правильным вырвать ребенка из патовой ситуации, и начать все заново.
Но к весне Антон неожиданно изменился. Вернулся лучезарный мальчик, который "очень нужен классу". Надолго ли?
Смену школы мы в итоге немного отложили, по результату совещания с тем же Антоном. Место в ней для нас пока есть, но мы попробуем остаться в нашей и посмотреть, что будет после лета. Волнительно. Не хочется, чтобы школа стала тем местом, где получение знаний выходит совсем уж на последний план, а на первый - лавирование в коллективе.
Он все еще хочет стать фермером, но поскольку он не нерд, я думаю, фермером он станет вряд ли. Деревня для него - это чистая любовь, просторы, возможности, пресловутые запруды, шалаши и тайные штабы. И немаловажную роль играют тут личности его бабушки и деда. Уважение, общение на равных и постоянное получение знаний: обо всем на свете как бы ненароком, как бы мимоходом. А мир в деревне большой: и огромные машины с их сложными двигателями, и элеватор, и сто миллионов разных растений. Вчера родились утята, сегодня новый жеребенок - и уже встал на ножки. Жатва на комбайне, по грибы в лес, запускать змея на свежей стерне рапса, ездить верхом, жарить колбасу на палочках, косить крапиву - да мало ли что можно делать в деревне, и все это важное, через все эти маленькие дела в маленького человека тихой сапой входит большая и сложная картина мира.
Никакие музеи, никакие оперы эту картину не заменят.
Но дополнят. Поэтому в музеи мы ходим. Даже в оперу пытались ходить, но не очень зашло, ну и ладно.
Еще Антон играет на пианино. Никаким пианистом он, конечно, не станет, но у него потрясающий контакт с учительницей музыки, и этот контакт мне важнее собственно занятий. Она говорит мне: я вижу в нем такого удивительно хорошего человека. Тут главное - просто сидеть рядом, просто не испортить.
С конца августа Антон идет в хор при церкви. Мы были там на прослушивании, своды, акустика, Антон испугался, стушевался. Замечательный дирижер там - опять же, кажется, этот человек будет Антону (и мне) важнее самого хора. Когда нам пришло официальное письмо, что Антона приняли, я ему буднично так это говорю - ну помню, как он стушевался, сказал "пошли домой", думала, что он скажет "не буду ходить" - а у него от радости на глазах слезы. Хотел, оказывается, - а я совсем как-то не так все поняла
Растет этот человек. Очень хороший человек. Восемь лет. А глубоко внутри - тот же малыш, который, казалось, каждый новый шаг делал с каким-то особым восторгом.
А детям между тем пять и восемь. Восемь и пять.
И записываю я про них все реже.
Но вот смотришь в архив восьми - и пятилетней давности - и узнаешь их. Что-то глубоко внутри в нас не меняется никогда.
Антон меняется под влиянием социума. Но в компании тех детей и взрослых, которых знает давно, он все тот же: он встречает все в жизни с открытым забралом, честный, дружелюбный, позитивно настроенный ко всему новому и очень любознательный. Я необъективна, но я бы рискнула сказать, что это ребенок, который в свои восемь всесторонне развит. Он не нерд, и никогда им не будет, он не из тех, кто копает глубоко и долбит, пока не заблестит. Но он именно открыт всему новому, в нем нет свойственной многим детям ригидности, осторожности. Он очень любит учиться, я тут имею в виду не ходить в школу, а именно чистый дистилированный процесс получения знаний ему доставляет удовольствие. Школа как раз этот процесс тормозит, потому что в ситуации, где 28 детей с разными потребностями и где не все элементарно могут высидеть за партой, обучение фокусируется скорее на умении приспосабливаться и учиться работать в условиях коллектива: сотрудничать, искать компромиссы, где-то выживать.
Учительница наша осторожно печалилась, что Антон, возможно, уйдет из класса, потому что он, по ее словам, из тех, кто вытаскивает любой совместный проект, во-первых, счастьем от получения знаний, а во-вторых, тем, что изначальная платформа у него, как правило, уже есть - что вдохновляет других детей. Он очень нужен этому классу - так сказала наша учительница. И это приятно слышать, потому что я вижу, о чем она - но это, конечно, не означает, что проблем не было и все кристально. Не случайно мы хотели из этого класса уйти.
Из класса мы в итоге не ушли, но всю зиму Антон вел себя отвратительно - что в переводе означает "не чувствовал себя в школе спокойным, счастливым и готовым к получению знаний". Его затягивало как в воронку в бесеж, в любых происшествиях класса он находился в числе активных участников. Из того, что видела я, это объяснялось следующим: когда Антон только пришел в этот класс, с ним многие хотели дружить. Желание дружбы выражалось в активных инвитах в буйные игры. Это поведение закрепилось, от Антона стали ожидать поведения "заводилы класса", и он все эти полтора года старался соответствовать. Ему несвойственно желание беситься по периметру, он скорее из тех, кто строит запруды, шалаши и тайные штабы, и таким его знали в детском саду. Но он попал в классическую ловушку "ожидание коллектива" - и конфликты типа "срыв дисциплины" нарастали как селевой поток.
В конце концов мы решились на смену школы, причем та же учительница сказала: я понимаю, о чем вы, иногда бывает действительно правильным вырвать ребенка из патовой ситуации, и начать все заново.
Но к весне Антон неожиданно изменился. Вернулся лучезарный мальчик, который "очень нужен классу". Надолго ли?
Смену школы мы в итоге немного отложили, по результату совещания с тем же Антоном. Место в ней для нас пока есть, но мы попробуем остаться в нашей и посмотреть, что будет после лета. Волнительно. Не хочется, чтобы школа стала тем местом, где получение знаний выходит совсем уж на последний план, а на первый - лавирование в коллективе.
Он все еще хочет стать фермером, но поскольку он не нерд, я думаю, фермером он станет вряд ли. Деревня для него - это чистая любовь, просторы, возможности, пресловутые запруды, шалаши и тайные штабы. И немаловажную роль играют тут личности его бабушки и деда. Уважение, общение на равных и постоянное получение знаний: обо всем на свете как бы ненароком, как бы мимоходом. А мир в деревне большой: и огромные машины с их сложными двигателями, и элеватор, и сто миллионов разных растений. Вчера родились утята, сегодня новый жеребенок - и уже встал на ножки. Жатва на комбайне, по грибы в лес, запускать змея на свежей стерне рапса, ездить верхом, жарить колбасу на палочках, косить крапиву - да мало ли что можно делать в деревне, и все это важное, через все эти маленькие дела в маленького человека тихой сапой входит большая и сложная картина мира.
Никакие музеи, никакие оперы эту картину не заменят.
Но дополнят. Поэтому в музеи мы ходим. Даже в оперу пытались ходить, но не очень зашло, ну и ладно.
Еще Антон играет на пианино. Никаким пианистом он, конечно, не станет, но у него потрясающий контакт с учительницей музыки, и этот контакт мне важнее собственно занятий. Она говорит мне: я вижу в нем такого удивительно хорошего человека. Тут главное - просто сидеть рядом, просто не испортить.
С конца августа Антон идет в хор при церкви. Мы были там на прослушивании, своды, акустика, Антон испугался, стушевался. Замечательный дирижер там - опять же, кажется, этот человек будет Антону (и мне) важнее самого хора. Когда нам пришло официальное письмо, что Антона приняли, я ему буднично так это говорю - ну помню, как он стушевался, сказал "пошли домой", думала, что он скажет "не буду ходить" - а у него от радости на глазах слезы. Хотел, оказывается, - а я совсем как-то не так все поняла
Растет этот человек. Очень хороший человек. Восемь лет. А глубоко внутри - тот же малыш, который, казалось, каждый новый шаг делал с каким-то особым восторгом.