"Медденайд: когда я был чашей"
Очень понравилась история...необычная...выдернула меня из извечной круговерти жизни...как будто время замедлило свой бег...задержалась..задумалась.
Когда я был чашей, только я сам называл себя Медденайд. Я был металлическим, прочным, с ухватистой ручкой и с бодрым красно-зелёным рисунком на боку.
Я встречал то утро, кочуя по ящикам и полкам. Дольше всего я пробыл на открытом стеллаже, где встретил и узнал (в кои веки сразу узнал!) тот самый ветер с иными дорогами. Он был полупрозрачен, невнятен: любой новый свет, любой новый напиток меняли его до неузнаваемости. Он молчал, и я тоже ни о чём не спрашивал его: чаши - даже детские чашечки с нарисованной вишенкой - совершенно не умеют задавать вопросы.
Так нечестно, думал я. Могу узнавать и вспоминать, только когда не могу говорить.
- Именно, - сказала подошедшая тогда к моей полке старуха. Я узнал её неспящие глаза: вот уж кто может говорить со мной, будь я хоть металлом, хоть деревом. - Именно так! А ты хотел бы, чтобы было иначе?
Да!
Она ушла, переставив меня на нижнюю полку - так, что меня стало видно с высоты очень небольшого роста. Вскоре меня оттуда забрали и отдали в новые руки, маленькие и детские. Я стал чашей для молока и мьётля, мои напитки были жаркими, ароматный пар поднимался надо мной. И я был бесконечно рад, что металл не так-то просто поплавить, разбить, и даже согнуть: меня роняли и бросали несчётное количество раз. Я радовался, что цел - пока однажды не оказалось, что эмаль отколупывается и что её вполне поверхностная защита была совсем не лишней.
Меня стали убивать самые простые и прекрасные вещи, которые были моей жизнью и моим делом. Меня убивал налитый в меня напиток и чистая проточная вода, пробегающая по моему телу; меня убивал случайный пар от кастрюль и пряди городского тумана, забредавшие в комнату через окно. Меня убивали влажные руки тех, кто прикасался ко мне, и я ничего не мог им объяснить. Меня убивали капли грибного дождя на даче, где люди оставили меня надолго - а вернувшись, увидели, что я всё-таки проржавел и умер.
Я витал над своим телом весь долгий вечер - над почти целой, всего лишь продырявленной чашкой, с неизменно яркой вишенкой на боку. Я долго оставался там, надеясь вернуться,но не удерживался в том, что само не могло больше удержать мьётль. Всё молчание этого дня, все незаданные вопросы и невысказанные просьбы остались со мной, они повели меня в город, обратно к людям. Я скользил ночью по городским улицам, я тыкался в окна, я прислушивался к голосам - спрашивавшим, объяснявшим, кричащим о себе.
Куда ты ведёшь меня этой ночью, неспящая старуха? Я лечу, оставляя все ответы себе, я пытаюсь приберечь их до утра - и мне совершенно безразличен сейчас любой другой ветер.
by dreamer_m.
Когда я был чашей, только я сам называл себя Медденайд. Я был металлическим, прочным, с ухватистой ручкой и с бодрым красно-зелёным рисунком на боку.
Я встречал то утро, кочуя по ящикам и полкам. Дольше всего я пробыл на открытом стеллаже, где встретил и узнал (в кои веки сразу узнал!) тот самый ветер с иными дорогами. Он был полупрозрачен, невнятен: любой новый свет, любой новый напиток меняли его до неузнаваемости. Он молчал, и я тоже ни о чём не спрашивал его: чаши - даже детские чашечки с нарисованной вишенкой - совершенно не умеют задавать вопросы.
Так нечестно, думал я. Могу узнавать и вспоминать, только когда не могу говорить.
- Именно, - сказала подошедшая тогда к моей полке старуха. Я узнал её неспящие глаза: вот уж кто может говорить со мной, будь я хоть металлом, хоть деревом. - Именно так! А ты хотел бы, чтобы было иначе?
Да!
Она ушла, переставив меня на нижнюю полку - так, что меня стало видно с высоты очень небольшого роста. Вскоре меня оттуда забрали и отдали в новые руки, маленькие и детские. Я стал чашей для молока и мьётля, мои напитки были жаркими, ароматный пар поднимался надо мной. И я был бесконечно рад, что металл не так-то просто поплавить, разбить, и даже согнуть: меня роняли и бросали несчётное количество раз. Я радовался, что цел - пока однажды не оказалось, что эмаль отколупывается и что её вполне поверхностная защита была совсем не лишней.
Меня стали убивать самые простые и прекрасные вещи, которые были моей жизнью и моим делом. Меня убивал налитый в меня напиток и чистая проточная вода, пробегающая по моему телу; меня убивал случайный пар от кастрюль и пряди городского тумана, забредавшие в комнату через окно. Меня убивали влажные руки тех, кто прикасался ко мне, и я ничего не мог им объяснить. Меня убивали капли грибного дождя на даче, где люди оставили меня надолго - а вернувшись, увидели, что я всё-таки проржавел и умер.
Я витал над своим телом весь долгий вечер - над почти целой, всего лишь продырявленной чашкой, с неизменно яркой вишенкой на боку. Я долго оставался там, надеясь вернуться,но не удерживался в том, что само не могло больше удержать мьётль. Всё молчание этого дня, все незаданные вопросы и невысказанные просьбы остались со мной, они повели меня в город, обратно к людям. Я скользил ночью по городским улицам, я тыкался в окна, я прислушивался к голосам - спрашивавшим, объяснявшим, кричащим о себе.
Куда ты ведёшь меня этой ночью, неспящая старуха? Я лечу, оставляя все ответы себе, я пытаюсь приберечь их до утра - и мне совершенно безразличен сейчас любой другой ветер.
by dreamer_m.