Сказки старого пионера
(Еще один фельетон из «Смехача» № 20 за ноябрь 1924 года. В этом выпуске авторы пытались представить, какой будет жизнь через 70 лет).
Ноябрьский вечер 1994 года догорал. За окном гудела жизнь и где-то над крышей зычно кричал милиционер:
- Зачем с аэровая на лету соскакиваешь? Плати штраф!
В столовой квартиры 1234567 совработника «серия Д» на коленях у дедушки сидел мальчуган, лет восьми, и просил:
- Дедушка, расскажи какую-нибудь смешную сказку!
- Смешную? Разве рассказать тебе, как мы жили в 1925 году, - тогда еще много было смешного.
Старик вздохнул, высморкался воздушным носовым платком и начал:
- Был я тогда пионером. Набегаешься за день, устанешь, а утром раным-рано мать уже кричит: «Сенька, чорт! Вставай, беги за хлебом».
- Сенька? Разве бывают такие имена?
- Тогда всякие бывали. У меня был один знакомый Коминтерн Николаевич Елдырин. За отцов и страдали. Да и у меня настоящее-то имя Люксембург было, да мать его не признавала и еще перед соседками хвасталась, что меня в церкви Сенькой окрестили. Ну, ладно. А отец с утра бывало сидит сердитый с похмелья-то.
- С похмелья? Ты что-то, дедушка, выдумываешь. Как это, с похмелья?
- Как бы это тебе сказать? - дедушка пощелкал пальцами и, взяв со стола пилюлю в пять стаканов чаю, проглотил ее. - Ну, хоть горло немножко промочил. Была, значит, такая русская горькая. Выпьет ее человек, а на завтра у него голова болит.
- Так зачем же ее пили, раз она горькая?
- Уж такая горькая: пьют и морщатся. А только зачем-то пили. Как получка, так и пьют. По колдоговору, что ли, полагалось?
- Надо будет его опять омолодить, - сказала вполголоса жена «серии Д» мужу, сидевшему у окна и просматривавшему на небе последнюю хронику. - А то он опять что-то забалтываться начал.
- Ну, вот, продолжал дедушка. - Побежишь это в кооператив за хлебом. В 25 году уже хорошо было: очереди маленькие и редко-редко хлеб с гвоздями давали. Разве уже на любителя только. Днем опять туда, сюда, смотришь уж и обед на носу.
- А тогда так же обедали?
- Ну, нет, брат, - дедушка горделиво выпрямился, - тогда не так было. Нальет, бывало, мать полную тарелку щей, а от них такой аппетитный пар валит, даже в носу щекочет. А сверху-то мясо, жир так это и плавают. Съешь тарелку, - еще нальют. Так уж и чувствуешь, что живот пучит начинает. Но это только начало.
Отец мальчугана бросил радиогазету и слушал с затаенным дыханьем, а жена его сидела с открытым ртом и у ней уже текла слюна. Дедушка ссадил на пол мальчугана и встал во весь рост.
- Да-с! Только начало. Потом каша полагалась. Если гречневая, - в масле вся так и плавала. Возьмешь в рот полную ложку, перевернешь ее, а каша так и тает, так по живчикам и переливается. А если еще с луком, - тогда даже и слезу прошибало. Но это еще не все! - старик хлопнул кулаком об стол. - Еще кисель подавался. Кисели разные бывали…
Он говорил еще долго и когда кончил, все облизнулись.
- Ах, какая вкусная сказка!
- Ну, нам пионерам дела много было. МОПР там, разное шефство над деревней. Тогда газеты в деревню как-то обходом ходили. Из города до деревни 25 верст, а газета 5 месяцев идет, да еще по дороге ее всю искурят: до деревни только один ярлык дойдет. Идем это мы по улице и поем:
«Во и боле ничего!» С руганью еще боролись…
- А как это, дедушка, ругались-то?
- Да-да, это крайне интересно, как это ругались-то, - поддержали сына отец и мать.
- Да как. Кажется, вот так: «Ах ты»… Да нет, забыл дальше уж. Забыл… А раньше все досконально, конечно, знал. Эээх…
В это время прокричал стенной рупор:
- 14 часов! Детям от 8 лет пора спать! Центросказка начинает рассказывать им сказки.
Но мальчуган не хотел спать, не хотел слушать рупор и, отбиваясь от матери, говорил:
- Не хочууу центросказок. Хочу дедушкиных сказок… Во и боле ничегоооо!..
Вл. Тоболяков.