(no subject)
Don’t give up?
Мне тридцать лет. И последние пятнадцать из них я, очевидно, сознательно шёл к провалу. Ну хорошо, не сознательно, так полуосознанно. “Не всем же пятёрочки получать, кому-то надо и двоечку” - говорила некогда моя классная руководительница Оксана Теодоровна, собирая у возмущавшихся столь неожиданно случившимся звонком учеников листки с недописанной контрольной по алгебре. Я запомнил. Я провёл этот принцип в жизнь.
То есть до самого недавнего времени я всё ещё верил, что это не провал. Каждая новая девушка, каждая новая компания, каждый новый друг как бы намекали мне, что раз они есть, то значит не всё ещё потеряно, значит я всё ещё кому-то интересен, значит я всё ещё не десоциализирован. Конечно, вместо того, чтобы каждый раз с головой бросаться в это последнее утешение, мне следовало бы обернуться и спросить себя - насколько характерным является тот факт, что девушки, компании и друзья каждый раз новые и я понятия не имею, куда столь стремительно исчезли из моей жизни предыдущие? Но я, увы, ни разу над этим не задумался.
Ответ на этот вопрос оказался предельно прост: я так и не повзрослел. Я до сих пор поверить не могу в то, что мне тридцать и по меркам всех моих некогда столь близких друзей я являю собой классический пример лузера, неспособного даже к тому, чтобы найти работу и где-нибудь осесть, не говоря уже о выигрывании у социума своих порций славы, достатка и респектабельности. Мне по-прежнему кажется, что мне не больше двадцати и все свершения в этой жизни ещё впереди. И это ещё не самое печальное - мои воображаемые друзья, которые, казалось, безвозвратно покинули меня лет в десять, вернулись, как только я растерял всех настоящих. И вот сочетание этих двух факторов в голове тридцатилетнего лузера без дохода и собственной жилплощади уже как бы намекает на определённый диагноз и определённое заведение, в котором люди с подобным диагнозом содержатся.
Недавно я с ужасом открыл для себя, что песня Питера Гэбриела “Don’t Give Up”, над которой я при каждом удобном случае потешался, является на самом деле прямо-таки гимном моей столь быстро дошедшей до тридцати жизни. Единственно, в отличие от Питера Гэбриела, вообще откровенно говоря непонятно с чего решившего вдруг усомниться в нежности этой реальности столь пронзительным текстом, мои воображаемые друзья отказываются утешать меня голосом Кейт Буш.
К чести моих бывших не-воображаемых друзей должен сказать, что они-то, по мере сил и возможностей, пытались. Правда, скорее не из-за меня, а из-за Жавнерович. Но и мне доставалась какая-то минимальная доза дружеского общения и дружеской любви, острую нехватку которой, как сказала, взглянув на мою звёздную карту, Оксана Булах, я буду ощущать всю свою жизнь. Это всё, что мне есть сказать к их чести.
Ныне у меня нет ничего, даже каких-либо завалящих перспектив. Я не знаю, где я буду жить, чем я буду заниматься и в какой именно дурдом мне пойти сдаваться так, чтобы, не дай боже, не отказали. И Кейт Буш не скажет мне: “Не сдавайся, Льюис, в дурдом, мы, дескать, всё ещё есть у тебя”.
Мне тридцать лет. И последние пятнадцать из них я, очевидно, сознательно шёл к провалу. Ну хорошо, не сознательно, так полуосознанно. “Не всем же пятёрочки получать, кому-то надо и двоечку” - говорила некогда моя классная руководительница Оксана Теодоровна, собирая у возмущавшихся столь неожиданно случившимся звонком учеников листки с недописанной контрольной по алгебре. Я запомнил. Я провёл этот принцип в жизнь.
То есть до самого недавнего времени я всё ещё верил, что это не провал. Каждая новая девушка, каждая новая компания, каждый новый друг как бы намекали мне, что раз они есть, то значит не всё ещё потеряно, значит я всё ещё кому-то интересен, значит я всё ещё не десоциализирован. Конечно, вместо того, чтобы каждый раз с головой бросаться в это последнее утешение, мне следовало бы обернуться и спросить себя - насколько характерным является тот факт, что девушки, компании и друзья каждый раз новые и я понятия не имею, куда столь стремительно исчезли из моей жизни предыдущие? Но я, увы, ни разу над этим не задумался.
Ответ на этот вопрос оказался предельно прост: я так и не повзрослел. Я до сих пор поверить не могу в то, что мне тридцать и по меркам всех моих некогда столь близких друзей я являю собой классический пример лузера, неспособного даже к тому, чтобы найти работу и где-нибудь осесть, не говоря уже о выигрывании у социума своих порций славы, достатка и респектабельности. Мне по-прежнему кажется, что мне не больше двадцати и все свершения в этой жизни ещё впереди. И это ещё не самое печальное - мои воображаемые друзья, которые, казалось, безвозвратно покинули меня лет в десять, вернулись, как только я растерял всех настоящих. И вот сочетание этих двух факторов в голове тридцатилетнего лузера без дохода и собственной жилплощади уже как бы намекает на определённый диагноз и определённое заведение, в котором люди с подобным диагнозом содержатся.
Недавно я с ужасом открыл для себя, что песня Питера Гэбриела “Don’t Give Up”, над которой я при каждом удобном случае потешался, является на самом деле прямо-таки гимном моей столь быстро дошедшей до тридцати жизни. Единственно, в отличие от Питера Гэбриела, вообще откровенно говоря непонятно с чего решившего вдруг усомниться в нежности этой реальности столь пронзительным текстом, мои воображаемые друзья отказываются утешать меня голосом Кейт Буш.
К чести моих бывших не-воображаемых друзей должен сказать, что они-то, по мере сил и возможностей, пытались. Правда, скорее не из-за меня, а из-за Жавнерович. Но и мне доставалась какая-то минимальная доза дружеского общения и дружеской любви, острую нехватку которой, как сказала, взглянув на мою звёздную карту, Оксана Булах, я буду ощущать всю свою жизнь. Это всё, что мне есть сказать к их чести.
Ныне у меня нет ничего, даже каких-либо завалящих перспектив. Я не знаю, где я буду жить, чем я буду заниматься и в какой именно дурдом мне пойти сдаваться так, чтобы, не дай боже, не отказали. И Кейт Буш не скажет мне: “Не сдавайся, Льюис, в дурдом, мы, дескать, всё ещё есть у тебя”.