Сержантова роща
Сегодня хочу привести рассказ фронтовика, моего деда, журналиста и писателя Василия Ворыгина. Зная его, уверена, в основе рассказа положены реальные события. Журавинской станицы на Кубани нет, а в Журавской нет такого памятника. Я пробовала в прошлом году поискать Сержантову рощу. Но начался карантин...
Сержантова роща
Грузовик весело бежал по степи среди волнистого пшеничного моря и вместе c журчанием мотора оставлял за собой звуки задумчивой казачьей песни:
- Эх ты Галя, Галя молодая...
Белые косынки резко оттеняли прочный загар на лице колхозниц, вкладывавших в песню часть своей души и творческого вдохновения. Даже старый пчеловод Касьяныч, вызвавшийся добровольцем на перелопачивание зерна, не устоял против общего веселья и, не меняя сосредоточенного выражение лица, потихоньку подтягивал песенницам.
Лихо перескочив мостик, шофёр неожиданно затормозил и через минуту остановил машину. Песня сразу оборвалась.
- Что там случилось? -раздалось сразу несколько тревожных голосов.
- Придётся позагорать малость, - ответил шофёр и, гремя ключами, решительно полез под машину.
- Надо было в гараже смотреть, на чём едешь, тогда бы не теряли и за тебя время. Сам знаешь, чего теперь стоит минута... портач, - заглянув под машину, сказала звеньевая, сердясь на неожиданную задержку.
- Хотя бы у Сержантовой рощи поломался, а то теперь жарься попусту,- вставила своё слово Ганна Величко ...
Все, стоявшие около машины невольно повернулись в сторону ярко-зелёной густой рощи, обещавшей надежное укрытие от нестерпимой жары.
- Идите хоть в рощу, хоть куда, успеете. Задержусь не меньше часа, - сказал, как бы чувствуя общее настроение, шофёр.
Идти было не более двухсот метров, и все, как по уговору стайками зашагали вперёд по пыльной дороге к роще.
- Подчинишься, прогудишь. Мы будем ждать на дороге, - повелительно сказала напоследок звеньевая и тоже пошла вслед за остальными.
В роще и в самом деле было превосходно. Разросшиеся кроны молодых деревьев давали густую тень, укрывая от солнцепёка. Прохлада и легкий аромат растений были особенно приятны после прогулки по пыльной дороге. Все оживились и с весёлыми говором поспешили к роднику за свежей водой.
Немного поодаль от него я заметил монумент и направился рассмотреть его поближе. Вспомнив рассказы по дороге, я догадался, что это, пожалуй, и есть построенный колхозниками памятник солдату, первому вступившим в станицу Журавинскую и геройски павшему за её освобождение.
На высоком постаменте возвышалась фигура солдата с прижатым к груди автоматом и гранатной сумкой на поясе. Строгое выражение лица, взор, устремлённый в степную ширь, придавали ему величие и торжественность. У подножия постамента красовались грядки полевых цветов.
Вернувшись к людям, усевшимся на лесной лужайке, я спросил Касьяныча:
- Это и есть памятник вашему освободителю?
Касьяныч ответил:
- Нет! Памятник - вот, этот зелёный лес. То само собой.
Заметив, что я удивился, Касьяныч вновь подтвердил, что лес есть самый памятник солдату, и тоном в котором чувствовалось восторженность, сказал:
- Это его лес.
Касьяныч отвел меня в сторону, присел на бугорок и неторопливым говорком начал свой рассказ.
- Было это, сам должен знать, сорок втором году. Долго бились наши под станицей, но к вечеру стали отходить. Людей уже совсем мало осталось, а на бугре всё слышно - кто-то из наших пулемётом отбивается. Приказано, значит, прикрыть отставших и задержать немца. Вскорости и пулемет стих. Хата моя стоит на отшибе, может, думаю, и вступил уже немец где-нибудь в станицу, но пока вокруг тихо, ничего не слышу. Только какие-то ракеты одна за другой вспыхивают. Вышел это я из своей ямки, что выкопал на всякий случай, прислушался и почуял, кто-то недалеко стонет.
«Ну, - думаю, - была не была, а пойду, человека выручать надо. Может, кто из наших». Подошёл, и в самом деле, наш солдат лежит. Кровью весь залит и уже никакого звука не подаёт. Взял его за здоровую руку, чувствую, ещё тёплый.
Несу его до дому, а сам думаю, где-то я его укрою от вражеского глаза. Кроме подвала, у меня и место более подходящего нет. Положил в подвале, водой кровь смыл, рубахой чистой рану перевязал и только тогда снова на улицу вышел. А там уже немец вовсю гуляет. Только стон идет кругом.
Ну, а мне не до него. Раненного бы, думаю, выходить да от собачьего глаза сохранить, а там будь, что будет. Я уже пожил на свете.
Наутро пошёл в подвал, а мой солдат глаза открыл и тихо так спрашивает, пришли, мол, в станицу фашисты.
Я, конечно, не скрыл от него правды, но сказал, что ему опасаться некого. В случае чего приму смерть первым.
Две недели я его лечил и укрывал, а на третью он и говорит мне:
- Ну, отец, я пойду к своим. Спасибо тебе, жив буду, в долгу не останусь.
Не стал его отговаривать, потому узнал, что характер у него твёрдый:сказал - сделал.
И солдат ушёл.
За две недели мы с ним обо всём переговорили, свыклись так, что и сказать нельзя, и стал я его ждать как сына родного.
А весной дождался, только коротка была моя встреча с ним. Немцы ещё у нас в станице были, как вдруг вечером является в мою хату наш солдат с погонами , с автоматом и гранатами и спрашивает:
- Что, Касьяныч, не узнаешь?
Присмотрелся я, а это и есть он, мой долгожданный. Обнял я его, а он торопится, спрашивает:
- Не выкурились ещё фашисты? Ихний штаб возле школы стоит?
Я и говорю ему:
- Сынок, не торопись, пусть вас побольше подойдёт. А он ответил:
- Нас много отец! А ждать мне некогда: я в разведке.
И часов двух не прошло, как наши ночным налетом очистили станицу, разгромив штаб фашистский. Только утром жду-пожду своего сыночка, а он не является. Тут, спасибо, соседки сказали, что носили молоко в госпиталь, и видели там его.
Я туда, а к нему не пускают. Дошёл до самого старшего начальника, и только тот разрешил. Пока хлопотал, узнал, что он умирает.
Сел я возле него, смотрю, а он твердым голосом мне и говорит:
- Ну, отец ненадолго пришлось свидеться. Только слово своё я помню. Возьми у старшины нашего мой вещевой мешок. В нём ничего нет, кроме семян, а семена эти - чистое золото. Был я, после того как ушел из вашей станицы в Абхазии. Полюбился я одному старику и дал он мне эти семена подарок. «Возьми, - говорит, - посади в знак дружбы на твоей родине, пусть она будет хоть на Волге, хоть за Уралом, - везде взойдут, расти будут, не пройдёт пяти лет, как лес будет на том месте, где семена бросишь. Сто лет живу, сам испытал, сам вырастил, по всем горам сажал, к любому климату приучил. Хороший лес будет, век помнить будешь».
Передаю эти семена тебе. Посади там, где я с пулемётом осенью лежал, и разведи рощу вокруг того места. Мало семян будет - вот адрес в Абхазию, пошлите к моему второму отцу нареченному, и он не откажет, как только назовёте моё имя.
Вскоре на моих глазах он и умер. Хоронить его пришло полстаницы. Командир при всех передал мне его вещевой мешок и просил исполнить его волю.
Вот лес и вырос из тех семян...
…Тихо шептались густые кроны деревьев, журчал родничок. Примолкли девушки и парни, на их лица тенью легло задумчиво- грустное выражение...
Вдруг из-за деревьев от дороги донесся резкий протяжный гудок автомашины...
* * *
На иллюстрации фото "Монумент защитнику Отечества" в парке «Солдатский лес» Новокуйбышевска (Самарская область).
архитектором проекта выступил Константин Фомин, а скульптором - Андрей Коробцов, создавшие мемориал Советскому солдату подо Ржевом.
Парк «Солдатский лес» имеет историческую ценность: он был посажен фронтовиками в 1965 году к 20-летию Победы в Великой Отечественной
Источник
Сержантова роща
Грузовик весело бежал по степи среди волнистого пшеничного моря и вместе c журчанием мотора оставлял за собой звуки задумчивой казачьей песни:
- Эх ты Галя, Галя молодая...
Белые косынки резко оттеняли прочный загар на лице колхозниц, вкладывавших в песню часть своей души и творческого вдохновения. Даже старый пчеловод Касьяныч, вызвавшийся добровольцем на перелопачивание зерна, не устоял против общего веселья и, не меняя сосредоточенного выражение лица, потихоньку подтягивал песенницам.
Лихо перескочив мостик, шофёр неожиданно затормозил и через минуту остановил машину. Песня сразу оборвалась.
- Что там случилось? -раздалось сразу несколько тревожных голосов.
- Придётся позагорать малость, - ответил шофёр и, гремя ключами, решительно полез под машину.
- Надо было в гараже смотреть, на чём едешь, тогда бы не теряли и за тебя время. Сам знаешь, чего теперь стоит минута... портач, - заглянув под машину, сказала звеньевая, сердясь на неожиданную задержку.
- Хотя бы у Сержантовой рощи поломался, а то теперь жарься попусту,- вставила своё слово Ганна Величко ...
Все, стоявшие около машины невольно повернулись в сторону ярко-зелёной густой рощи, обещавшей надежное укрытие от нестерпимой жары.
- Идите хоть в рощу, хоть куда, успеете. Задержусь не меньше часа, - сказал, как бы чувствуя общее настроение, шофёр.
Идти было не более двухсот метров, и все, как по уговору стайками зашагали вперёд по пыльной дороге к роще.
- Подчинишься, прогудишь. Мы будем ждать на дороге, - повелительно сказала напоследок звеньевая и тоже пошла вслед за остальными.
В роще и в самом деле было превосходно. Разросшиеся кроны молодых деревьев давали густую тень, укрывая от солнцепёка. Прохлада и легкий аромат растений были особенно приятны после прогулки по пыльной дороге. Все оживились и с весёлыми говором поспешили к роднику за свежей водой.
Немного поодаль от него я заметил монумент и направился рассмотреть его поближе. Вспомнив рассказы по дороге, я догадался, что это, пожалуй, и есть построенный колхозниками памятник солдату, первому вступившим в станицу Журавинскую и геройски павшему за её освобождение.
На высоком постаменте возвышалась фигура солдата с прижатым к груди автоматом и гранатной сумкой на поясе. Строгое выражение лица, взор, устремлённый в степную ширь, придавали ему величие и торжественность. У подножия постамента красовались грядки полевых цветов.
Вернувшись к людям, усевшимся на лесной лужайке, я спросил Касьяныча:
- Это и есть памятник вашему освободителю?
Касьяныч ответил:
- Нет! Памятник - вот, этот зелёный лес. То само собой.
Заметив, что я удивился, Касьяныч вновь подтвердил, что лес есть самый памятник солдату, и тоном в котором чувствовалось восторженность, сказал:
- Это его лес.
Касьяныч отвел меня в сторону, присел на бугорок и неторопливым говорком начал свой рассказ.
- Было это, сам должен знать, сорок втором году. Долго бились наши под станицей, но к вечеру стали отходить. Людей уже совсем мало осталось, а на бугре всё слышно - кто-то из наших пулемётом отбивается. Приказано, значит, прикрыть отставших и задержать немца. Вскорости и пулемет стих. Хата моя стоит на отшибе, может, думаю, и вступил уже немец где-нибудь в станицу, но пока вокруг тихо, ничего не слышу. Только какие-то ракеты одна за другой вспыхивают. Вышел это я из своей ямки, что выкопал на всякий случай, прислушался и почуял, кто-то недалеко стонет.
«Ну, - думаю, - была не была, а пойду, человека выручать надо. Может, кто из наших». Подошёл, и в самом деле, наш солдат лежит. Кровью весь залит и уже никакого звука не подаёт. Взял его за здоровую руку, чувствую, ещё тёплый.
Несу его до дому, а сам думаю, где-то я его укрою от вражеского глаза. Кроме подвала, у меня и место более подходящего нет. Положил в подвале, водой кровь смыл, рубахой чистой рану перевязал и только тогда снова на улицу вышел. А там уже немец вовсю гуляет. Только стон идет кругом.
Ну, а мне не до него. Раненного бы, думаю, выходить да от собачьего глаза сохранить, а там будь, что будет. Я уже пожил на свете.
Наутро пошёл в подвал, а мой солдат глаза открыл и тихо так спрашивает, пришли, мол, в станицу фашисты.
Я, конечно, не скрыл от него правды, но сказал, что ему опасаться некого. В случае чего приму смерть первым.
Две недели я его лечил и укрывал, а на третью он и говорит мне:
- Ну, отец, я пойду к своим. Спасибо тебе, жив буду, в долгу не останусь.
Не стал его отговаривать, потому узнал, что характер у него твёрдый:сказал - сделал.
И солдат ушёл.
За две недели мы с ним обо всём переговорили, свыклись так, что и сказать нельзя, и стал я его ждать как сына родного.
А весной дождался, только коротка была моя встреча с ним. Немцы ещё у нас в станице были, как вдруг вечером является в мою хату наш солдат с погонами , с автоматом и гранатами и спрашивает:
- Что, Касьяныч, не узнаешь?
Присмотрелся я, а это и есть он, мой долгожданный. Обнял я его, а он торопится, спрашивает:
- Не выкурились ещё фашисты? Ихний штаб возле школы стоит?
Я и говорю ему:
- Сынок, не торопись, пусть вас побольше подойдёт. А он ответил:
- Нас много отец! А ждать мне некогда: я в разведке.
И часов двух не прошло, как наши ночным налетом очистили станицу, разгромив штаб фашистский. Только утром жду-пожду своего сыночка, а он не является. Тут, спасибо, соседки сказали, что носили молоко в госпиталь, и видели там его.
Я туда, а к нему не пускают. Дошёл до самого старшего начальника, и только тот разрешил. Пока хлопотал, узнал, что он умирает.
Сел я возле него, смотрю, а он твердым голосом мне и говорит:
- Ну, отец ненадолго пришлось свидеться. Только слово своё я помню. Возьми у старшины нашего мой вещевой мешок. В нём ничего нет, кроме семян, а семена эти - чистое золото. Был я, после того как ушел из вашей станицы в Абхазии. Полюбился я одному старику и дал он мне эти семена подарок. «Возьми, - говорит, - посади в знак дружбы на твоей родине, пусть она будет хоть на Волге, хоть за Уралом, - везде взойдут, расти будут, не пройдёт пяти лет, как лес будет на том месте, где семена бросишь. Сто лет живу, сам испытал, сам вырастил, по всем горам сажал, к любому климату приучил. Хороший лес будет, век помнить будешь».
Передаю эти семена тебе. Посади там, где я с пулемётом осенью лежал, и разведи рощу вокруг того места. Мало семян будет - вот адрес в Абхазию, пошлите к моему второму отцу нареченному, и он не откажет, как только назовёте моё имя.
Вскоре на моих глазах он и умер. Хоронить его пришло полстаницы. Командир при всех передал мне его вещевой мешок и просил исполнить его волю.
Вот лес и вырос из тех семян...
…Тихо шептались густые кроны деревьев, журчал родничок. Примолкли девушки и парни, на их лица тенью легло задумчиво- грустное выражение...
Вдруг из-за деревьев от дороги донесся резкий протяжный гудок автомашины...
* * *
На иллюстрации фото "Монумент защитнику Отечества" в парке «Солдатский лес» Новокуйбышевска (Самарская область).
архитектором проекта выступил Константин Фомин, а скульптором - Андрей Коробцов, создавшие мемориал Советскому солдату подо Ржевом.
Парк «Солдатский лес» имеет историческую ценность: он был посажен фронтовиками в 1965 году к 20-летию Победы в Великой Отечественной
Источник