К 115-ЛЕТИЮ ПАВЛА ВАСИЛЬЕВА
К 115-ЛЕТИЮ ПАВЛА ВАСИЛЬЕВА
http://suzhdenia.ruspole.info/node/17052
На илл.: Памятник Павлу Васильеву в Павлодаре. Автор памятника - художник и скульптор Кажибек Баймулдин. Фото предоставлено автором.
Начнём с того, что протяжённость границы России и Казахстана ни много, ни мало, а 7598 километров. Таким образом мы самой географией обречены на союзные, дружеские отношения. В этот раз я возвращался из страны-Казахии, из Павлодара на маршрутном микроавтобусе «Тойота», сыпал лёгкий снежок, было около 3-5 градусов морозца. По сему эти 600 км ехали не очень быстро, около сотни км в час и одолели дорогу до Новосибирска примерно за 10 часов. Со мной на заднем сидении устроились два крепких мужика лет под сорок, разговорились, оказалось, ездили на три дня в командировку, инженеры, ремонтировали и настраивали аппарат МРТ в поликлинике №7 Павлодара, всё починили, подзаработали. Как правило, по словам мужиков, высоко квалифицированных кадров в Казахстане не хватает, поэтому то и дело приходится приглашать на помощь русских. Поинтересовались у меня - зачем ездил, сказал на юбилей великого поэта Павла Васильева, мол, в Павлодаре его музей и памятник. Они о таком слыхом не слыхивали…
Начались юбилейные мероприятия с традиционного возложения цветов к памятнику Павлу Васильеву, что установлен в сквере его имени близ улицы Машхур Жусупа и неподалёку от улицы, носящей имя поэта. Народу было немало, подножие завалили алыми гвоздиками. На постаменте из красного мрамора автограф Павла и даты его жизни - 1909-1937. Монумент установлен в сентябре 2011 года. Автор памятника - художник и скульптор Кажибек Баймулдин - сумел удачно передать дух и необузданную мощь гения поэта.
К сожалению, в России нет памятника Павлу, в Омске была мемориальная доска, на доме, где он жил, и ту по небрежению сняли и где-то затеряли. Я обращался, так случилось, в январе этого года в личной беседе к министру культуры Любимовой Ольге Борисовне о необходимости установки такого памятника в Донском монастыре на месте захоронения жертв Лубянки, возле общей могилы, где покоится и прах Павла, но ответа, к сожалению, не получил до сих пор.
*
Далее последовала череда встреч на родине Павла. Особенно порадовали дети, наизусть читавшие стихи знаменитого земляка, посвящённые их малой родине, Иртышу, Павлодару великой степи. Побывали в доме-музее, пообщались с членами литобъединения, которое здесь собирается. Посетили и музей Анастасии Ивановны Цветаевой, как известно, она немало лет своей жизни прожила в Павлодаре, приезжала сюда и после переселения в Москву. В музее литературы и искусства им. Бухар жырау послушали актрису Московского Нового театра Наталью Маеву с её «Поэтическим часом». В Областном художественном музее им. Н. Нурмухаммедова побывали на выставке офортов Виктора Поликарпова, созданных по мотивам поэм и стихов Павла. Далее было посещение Областного историко-краеведческого музея им. Григория Потанина. Всё своим чередом.
*
Теперь о неприятном. О встрече с учёными-филологами и местными бюрократами.
Тема международной научно-практической конференции, состоявшейся в казахском Павлодаре 6-го декабря текущего года звучит мудрёно - «АЗИАТСКИЙ ФРОНТИР: ПРОБЛЕМЫ ТРАНСФЕРА КУЛЬТУР». А посвящена конференция была 115-летнему юбилею со дня рождения великого поэта Евразии Павла Васильева.
Я, конечно, понимаю, что у учёных принято, мол, чем заковыристее и наукообразнее, тем значительнее, а туман непонятности для непосвящённых должен в данном случае восприниматься как признак большого ума.
Ну, давайте разбираться - что же означает сие мудрёное название филологических прений касательно творчества нашего общего великого поэта.
Фронти́р с английского - это рубеж, пограничье, а в истории США - зона освоения Дикого Запада, расположенная на территории современных штатов Северная Дакота, Южная Дакота, Монтана, Вайоминг, Колорадо, Канзас, Небраска, Оклахома и Техас, которая постепенно расширялась и перемещалась на запад вплоть до Тихоокеанского побережья. Статистическое бюро США определяло фронтир как границу, за которой плотность населения была менее 2 человек на квадратную милю, то есть как пустую дикую территорию.
Трансфер культур - это перенос мировоззрения, мировидения, ментального опыта, художественного метода и т. д. от одной культуры к другой, причём такой перенос, обмен может быть встречным. Однако, если вы используете термин фронтир, предполагая таким образом существование носителя культуры в количестве меньше двух кочевников на квадратную милю, то вы как бы заранее полагаете, что обмен этот односторонний и больше напоминает миссионерство или опыт просветительской деятельности.
Это встречное движение можно без труда обнаружить в поэзии Павла Васильева - с одной стороны постижение трагического времени и эпического пространства вдоль иртышской казачьей линии в той же бессмертной поэме «Песня о гибели казачьего войска», а с другой - погружение в стихию степную, древлеазиатскую с особой метрикой и иным протяжным звуком. И как пример тому - стихи Мухана Башметова, песни киргиз-казаков (вышедшие отдельной книжицей ещё при жизни поэта) и несколько переводов, прежде всего с кыпчакского, знакомого с детства, это ставшее классическим «Родительница степь, прими мою,/ Окрашенную сердца жаркой кровью/ Степную песнь! Склонившись к изголовью/ Всех трав твоих, одну тебя пою» Ильяса Джансугурова, а также с татарского, чувашского, башкирского.
Надо сказать, единственным, кто подготовил и прочёл доклад по теме, указанной организаторами конференции, был доктор филологии, литературовед из Омска Валерий Иваанович Хомяков - «Категории пограничности в поэзии Павла Васильева» называлось его выступление. Исключение составляет Надежда Бронш, директор библиотеки им. Павла Васильева, тоже из Омска, она рассказала о Евгении Анучиной, старшей сестре первой жены Павла Галины, которая в 50-е годы создала пьесу на основе воспоминаний о Павле. Все остальные доклады и речи участников были о чём угодно, но не о поэзии Павла Васильева и не о взаимовлиянии культур. По моему ощущению и живому сердечному отклику - ученики и ученицы школы-гимназии им. Ш. Шокина в центре Павлодара, читавшие со сцены стихи Павла, понимали и чувствовали эти стихи куда лучше, чем преподаватели университета, участвовавшие в вышеупомянутой научной конференции. Лица детей воистину светились вдохновением и радостью от душевного соприкосновения с наполненными полётной энергией строками.
Напротив, преподаватели отбывали необходимый и обязательный церемониал, где все бюрократические приветствия и часть докладов надо непременно произнести на казахском. И это на юбилее русского поэта, которому выпала судьба родиться на просторах Дешт-и-Кыпчак, на Зайсане-озере, среди казацких станиц и киргиз-кайсацких аулов.
Я уже пять лет назад, на 110-летии поэта, обратил внимание на тревожную тенденцию - демонстративное нежелание представителей национальной интеллигенции не просто говорить, даже здороваться по-русски. Мы тогда связывались в прямом эфире по зуму с руководителями писательских организаций, в частности, с Семипалатинском, Усть-Каменогорском и пр. На той стороне нас приветствовали не весьма дружелюбно, причём, строго по-казахски, о Павле Васильеве говорили по-казахски и даже не удостоили гостей краткого перевода. Так и не произнесли коллеги-литераторы тюркоязычные, земляки великого Чокана Валиханова ни слова по-русски. Выглядело это откровенным хамством и преднамеренной демонстрацией враждебного отношения.
За прошедшие пять лет всё только усугубилось. Окончательно меня добило известие о том, что на кафедре русского языка и литературы русской, где незримо присутствую тени Пушкина-Гоголя-Толстого-Достоевского и прочих, так вот, внимание - здесь русских, понятное дело, преподавателей заставляют даже в личном общении изъясняться по-казахски. Мол, вы в казахском высшем учебном заведении, извольте уважать государственный язык. Налицо откровенное насилие и попытка унижения подведомственных сотрудников, в связи с чем некоторые из преподавателей вынуждены были установить на свои смартфоны программы синхронного перевода.
К чему это может привести?
В перспективе очевидно к чему - к выдавливанию русского и русскоязычного населения за пределы Казахстана, как это уже произошло с бывшими здесь весьма многочисленными немцами и корейцами.
Выгодно ли это стране-Казахии?
Очень и очень сомневаюсь.
И ещё одно немаловажное наблюдение. В дни 110-летнего юбилея в декабре 2019 года нас окружало большое число корреспондентов различных казахстанских СМИ, из Павлодара и не только. Дата эта широко освещалась, все были согласны в общественной значимости юбилейного события для культуры, литературы, истории Казахстана. В этот раз, по прошествии пяти лет, СМИ категорически запретили освещать целую череду мероприятий по празднованию рождения великого поэта Евразии. Более того, на пленарном заседании научно-практической конференции слово предоставили нескольким не вполне обязательным чиновникам и некоторым филологам, почти утратившим связь с реальностью, а директору дома-музея Павла Васильева, автору нескольких серьёзных работ о поэзии Русского Беркута - Закие Саясатовне Мерц слова так-таки и не дали, не посчитали нужным, увы.
Тогда зачем же было устраивать столь масштабное чествование поэта? Какова цель?
Позволю себе предположить. Как бы это не парадоксально или даже пародийно не прозвучало, но, судя по количеству строф и строк Павла на казахском, ставится задача переводов большого массива его стихов и поэм (последних, напомню, двенадцать), чтобы получить явление поэта уже в тюркском варианте, тогда его место будет определено в ряду великих казахских акынов сразу после Абая, Джамбула и Шакарима. Вопрос только - где найти переводчика по таланту и мощи равного поэтическому дару Павла и нужно ли это в условиях поголовного двуязычия? Если тетралогию «Путь Абая» Мухтара Ауэзова в середине 50-х в Москве переводила на русский целая бригада высококлассных переводчиков во главе с крупным писателем Леонидом Соболевым, то здесь работа предстоит куда сложнее. И ещё. Если следовать данной логике тюркизации литературы Казахстана, необходимо принимать целую программу переводов произведений литераторов-казахов, сознательно выбравших русскоязычие, например, великого казаха Олжаса Сулейменова и его младшего коллегу Бахытжана Канапьянова; то из поэтов - первое, что пришло на ум. Однако оное же самое касается и многих прозаиков - это Р. Сейсенбаев, О. Жайнадаров и пр., знающий добавит нужные имена.
Предвижу мнение, мол, такое ужесточение отношения к русскому языку связано с глобальными процессами, которые запустились в прозападной части мира после начала СВО. Нет, начало было положено куда раньше, возможно за последние три года этот процесс в значительной степени усилился, однако с окончанием СВО куда возможнее обратный откат. На это очень и очень многие надеются в Казахстане сегодня.
*
Павел ещё мальчишкой, когда гостил у деда своего Корнилы Ильича, узнал и освоил язык своих азиатских собратьев. Постиг и обычаи, и нравы степняков, что с невероятной силой отразилось в его творчестве. Хочется надеяться, что это органическое и плодотворное сочетание двух стихий, двух культур, двух кровей сохранится и преумножится в следующих поколениях, проживающих и творящих на землях-пространствах Казахстана. По крайней мере эта мысль и эта надежда не оставляла меня, когда я наблюдал живую и светлую энергию слова в устах павлодарских школьников, читающих вдохновенные строки Павла.
А в самом конце празднеств случилась ещё одно радостное событие. Народный артист России Юрий Назаров, давний любитель и почитатель поэзии Павла, в этот раз приехал со спутницей - Полиной Нечитайло. Полина является дочерью Людмилы Мальцевой, актрисы, которая многие годы в большой концертной программе совместно с Назаровым представляла поэзию Павла Васильева. Полина показала нам примерно треть поэмы «Песня о гибели казачьего войска», это было не просто потрясающе, это не имело никакого отношения к актёрству, это было гениальное прочтение гениального текста, в ходе которого Полина как бы перевоплотилась в автора, мы услышали и почувствовали воистину самого Павла. Зал культурного центра «Колос» едва ли не на колени встал после окончания чтения, устроив бесконечную овацию. Лучшего чтения стихов Павла я в жизни не слышал и только ради этого стоило приехать в Павлодар.
P.S. В заключении привожу текст моей статьи «Группа «Памир» как исток сибирской поэзии ХХ века» о явлении в Новосибирске периода 1928 года трёх выдающихся поэтов, трёх мальчиков Леонида Мартынова, Сергея Маркова и Павла Васильева, текст которой я намерен был прочесть на состоявшемся юбилее поэта, но мне не было позволено.
ГРУППА «ПАМИР» КАК ИСТОК СИБИРСКОЙ ПОЭЗИИ ХХ ВЕКА
Сказать по совести, наличие в средней европейской стране сразу трёх поэтов, равных по дарованию Мартынову-Маркову-Васильеву, гарантировало бы этой европейской стране славу в веках и массу откликов-исследований на целое столетие после их явления. Но у нас таланты есть дело привычное и нередко не шибко ценимое. По сему масштаб этой троицы, возникшей каким-то непостижимым образом в середине 20-х в Омске и заявивших о себе практически одновременно в моём родном Новосибирске в 1928 году, мы по-настоящему стали осознавать лишь к концу двадцатого столетия. А осмысливать и углублённо исследовать и того позже, уже в последние четверть века.
По мне они вместе составляют три ветви одного единого и могучего дерева, которое питает сибирская Муза. Главный ствол, несомненно, это творчество Павла Васильева, евразийская стихия которого не имеет равных по мощи и силе образности. Если Павел Васильев по моему глубокому убеждению первый великий евразиец русской поэзии (по сути открывший это направление ещё даже до Льва Николаевича Гумилёва), то Сергей Марков стал прародителем литературного исследования сибирской истории, этого гигантского субконтинента вплоть до Заполярья и Аляски. Ему же принадлежит основопологание в сибирской поэтической традиции белогвардейской темы, яркое и талантливое творчество поэта, где он представлял другую сторону в гражданской войне и где образцом чести и достоинства был полярный адмирал Колчак. Самый достоверный и подробный источник информации о начале творчества всех троих, об их взглядах и основах мировоззрения, о знакомствах и принципах поэтики - материалы допросов в ОГПУ весной 1932 года. Речь идёт о деле сибирской бригады, которая в Новосибирске 1928 года носила название «Памир».
Вот фрагмент.
Из протокола допроса С. Маркова от 20.5.32 года.
«В антисоветскую группу „Памир“ я вступил в Новосибирске в 1928 г. Группа была создана по инициативе секретаря журнала Анова, Мартынова, моей и др. Мы были тогда нелегальной группой».
«В Новосибирске мы потерпели поражение. Меня обвинили, по-моему, без достаточных оснований, в антисемитизме, сняли с работы, и я вынужден был уехать в Ленинград. Из Ленинграда я приехал в Москву в начале 1929 года».
«РАПП нас не включил целой группой, признал нас реакционными, и мы вынуждены были „сократиться“ - это было в конце 1929 года».
«Антисоветский тон задавал Анов. С его стороны проводилась определенная антисоветская обработка молодых членов группы. Я лично думал, что он провоцирует, работая агентом ОГПУ, настолько откровенны были его разговоры. Члены группы в большинстве настроены антисоветски…
Записано с моих слов и мне прочитано - С. Марков».
Эти допросы не прошли даром для выживших в 30-х годах Маркова и Мартынова. Марков получил тяжелейшее нервное расстройство и боролся с этим заболеванием до конца своих дней. Известно, что на допросах их жестко избивали, своё спасение и высылку на русский Север считал чудом и промыслом Божьим. К Павлу Васильеву после всех передряг относился весьма неоднозначно, но известно, что бумагу с обвинениями в адрес Павла он не подписал. В работе Сергея Куняева о Маркове «Голос в серебряном просторе» есть фрагмент, где во время их беседы в 1977 году на квартире Сергея Маркова Куняев расспрашивает поэта о встрече с Клюевым:
«У Асеева был картежный салон, где частенько встречались друзья-писатели. Кстати, частым гостем там был Крученых, с которым Клюев тоже дружил. В общем, вертелись вокруг всякие... Близок он был и к Васильеву - этой аморальной личности.
- К Павлу Васильеву?
- Да, к Павлу. Этот выдавал себя за казака, что Клюеву очень импонировало.
Тон Маркова переменился, стал резковатым и холодным. Не то чтобы он жалел о сказанном, по явно не хотел продолжать разговор. Жесткость отзыва о Васильеве меня удивила, хотелось поговорить о нем побольше, узнать, что Марков имел в виду под словами «аморальная личность», но ясно было, что разговор этот хозяину дома неприятен и больше он все равно ничего не скажет»...
Но с другой стороны есть воспоминания литературоведа Виктора Уткова о совместной поездке и задушевной беседе с Марковым:
«Сергей однажды в поездке немного захмелел, обнял меня, а ведь это редко с ним бывало, он человек был суровый, и говорит: «Каким же подонкам мы с тобой в молодости верили! Ведь всю Россию они под корень извести хотели, да и почти извели…» И о Павле Васильеве стал рассказывать, о том, как чекисты их всех чохом в «Памир» зачислили, в организацию, которая как будто на Японию работала. Говорил: «Вот что удивительно, против меня-то улик больше было, я сколько по границе мотался, басмачей знал, белых знал, а Пашка-то только пил да хулиганил и болтал. Пашкина беда в том, что он всегда к власти хотел поближе быть. Куйбышев, Бухарин... Алатаузен его с куйбышевской личной дачи выманил обманом, тут его и взяли. Я-то, уже когда там оказался, понял, в чем дело: сплошные евреи или другие нерусские. А Пашка их крыл на всех углах, его записным антисемитом сделали. Неразбериха у гепеушников была большая...» И еще, помнится, тогда же Сергей как-то вскользь помянул: незадолго до войны, когда он в Можайске жил, уже на Гале был женат, его вызвали в Москву, но привезли с Лубянки в Кремль. А с кем он там беседовал, не проговорился, он и во хмелю не до конца раскрывался. Только после той беседы, по словам Сергея, ему дали возможность провести большой вечер в Доме Герцена. И блестяще вечер прошел. Сергей говорит: ну, думаю, теперь с меня «статью» снимут. Не тут-то было: на следующий день, сидим в гостях у друзей московских, звонят, под белы руки, на вокзал - пожалуйте обратно «за Можай», в Можайск то есть. Знаю точно одно: писать-то Сергей, конечно, нигде не писал о том, чем до революции занимались «вожди», - но то, что он об этом, по крайней мере, Горькому говорил - это точно. А Максимыч хоть его действительно любил, но был очень себе на уме, и не исключено, что мог кое-что «отцу» рассказать. Словом, узлов здесь столько, что, думаю, Сергей сам не смог бы развязать...»
Мартынов, надо сказать, был здоровья куда более крепкого, но и он пережил ту эпоху не просто, он категорически отказывался говорить о тех страшных годах и следа в его произведениях той памяти отыскать не возможно. Единственное, что у него можно-таки найти по группе «Памир», так это поэтическую строку «ОГПУ - наш пристальный биограф».
Не жившим в ту страшную эпоху, не нам судить наших предшественников, наших земляков, испытывавших к тому же ответственность за свой талант.
*
В заключении краткого рассказа о группе «Памир» хотелось бы процитировать никогда и нигде вплоть до последнего постсоветского времени не публиковавшееся полностью стихотворение Сергея Маркова, сохранившееся в приложении к протоколам допроса 1932 года. Его материал лежит в истоке и обширной белогвардейской стихотворной традиции, и нескольких романов Сергея Маркова, посвящённых освоению Заполярья, Русской Аляски вплоть до Северной Калифорнии.
ПОЛЯРНЫЙ АДМИРАЛ КОЛЧАК
Там, где волны дикий камень мылят,
Колыхая сумеречный свет,
Я встаю, простреленный навылет,
Поправляя сгнивший эполет.
В смертный час последнего аврала
Я взгляну в лицо нежданным снам,
Гордое величье адмирала
Подарив заплеванным волнам.
Помню стук голодных револьверов
И полночный торопливый суд.
Шпагами последних кондотьеров
Мы эпохе отдали салют.
Ведь пришли, весь мир испепеляя,
Дерзкие и сильные враги.
И напрасно бледный Пепеляев
Целовал чужие сапоги.
Я запомнил те слова расплаты,
Одного понять никак не мог:
Почему враги, как все солдаты,
Не берут сейчас под козырек.
Что ж, считать загубленные души,
Замутить прощальное вино?
Умереть на этой белой суше
Мне, наверно, было суждено.
Думал я, что грозная победа
Поведет тупые корабли...
Жизнь моя, как черная торпеда,
С грохотом взорвалась на мели.
Чья вина, что в злой горячке торга
Я не слышал голоса огня?
Полководцы короля Георга
Продали и предали меня.
Я бы открывал архипелаги,
Слышал в море альбатросов крик,
Но бессильны проданные шпаги
В жирных пальцах мировых владык
И тоскуя по морскому валу,
И с лицом скоробленным, как жесть,
Я прошу: «Отдайте адмиралу
Перед смертью боевую честь...»
И теперь в груди четыре раны.
Помню я, при имени моем
Встрепенулись синие наганы
Остроклювым жадным вороньем.
*
Из биографии С.Н. Маркова.
12 сентября 1906 года. В семье землемера Николая Васильевича Маркова, в посаде Парфентьев Кологривского уезда Костромской губернии родился сын Сергей.
1912 год. Н.В. Маркова переводят в Вологду начальником губернской землеустроительной чертежной.
1914. Сергей Марков - поступает в Грязовецкую гимназию. Поездки вместе с отцом по губернии: знакомство с кружевным промыслом, с мастерами резьбы по дереву. «Жил я в детстве - как в какой-то сказке, где вокруг было сплошное кружево - тканое, деревянное, серебряное», - из устных воспоминаний поэта.
1917, весна. Семья Марковых переезжает в Верхнеуральск, на родину отца. Н.В. Маркова земляки-казаки пригласили туда на службу председателем Земельной комиссии - органа, который разбирал и рассуживал территориально-земельные дела, конфликты между казачеством и степными племенами.
1917-1918 годы. Будущий писатель сопровождает отца в его поездках по горам и степям. Первые знакомства с бытом и жизнью казаков и тюркских народностей. «Отец ни к каким политическим партиям уже не принадлежал. Он страшно боялся одного - держава, мир распадается. Его и те, и другие уважали. Мы с ним и на рудниках бывали, и на кочевьях, и в станицах: он со всеми умел разговаривать... (Вот одно из первых жизненных искусств С. Маркова, которое потом столько раз выручало его во всяческих передрягах бытия. - С.З.) Вначале его не трогали красные. Но потом, уже когда большевистская власть в Верхнеуральске стала твердо устанавливаться, один раз он кому-то не угодил, арестовали, но сразу выпустили. А где-то в начале 19-го знакомый комиссар (тоже вроде бы бывший землемер) тайно предупредил отца: «Николай, уезжай, беги». Но отец остался. А потом пришли колчаковцы, ненадолго. И уже когда они стали отступать, отцу ясно было - надо уходить. И несколько месяцев страшных было. Семьей мы с белыми ушли, в повозке, в обозе. Надо сказать, отца они воевать не заставляли. Но я видел своими глазами и Дутова, и Каппеля. Бывало, в какой станице остановимся, затишье. Вроде отдыха, никакой войны. Отец всякие письма и документы писал, и казакам, и киргизам (т. е. казахам. - С.З.), и другим, тем и жили. И я ему уже начал помогать. А потом - вдруг снова, бои, пожары, мы лежим в повозке, ребята, и взрывы слышим, и пули свистят. До Акмолинска вроде бы с частями Дутова дошли, а следом в город красные вошли. Когда эта смена властей происходила, отец уже в сыпняке был. В бреду. Он умирал, а уже на стенах приказы красных висели: всем, кто с белыми пришел, регистрироваться в ЧК. Я и пошел. Меня спрашивают: где отец. Я говорю - больной, в тифу. А кто он такой, спрашивают. Рассказываю; а его, оказывается, эти люди знают. Один из них с ним учился вместе. Ладно, говорят, поешь и иди, а потом приходи, писарем у нас будешь...»
(по рассказам С. Маркова и Г.П. Марковой).
БАРОН УНГЕРН
Натянут повод длинный,
Скрипит ремень,
И голос лебединый
Послушать лень.
Усталые туманы,
Луна остра,
И синие уланы
Толкутся у костра.
Повадкою тугою,
Влюбленный в дикий сон,
Кичится под Ургою
Хромой барон.
Он боевым весельем
Одним лишь пьян,
Под голубой шинелью
Пятнадцать ран.
Глаза его, что стекла,
Он сгорблен и высок.
За пазухою теплой -
Бронзовый божок.
Глаза у амулета -
Топазовый огонь,
И мастер из Тибета
Позолотил ладонь.
Мы налетим, что стая,
Клинки со всех сторон,
Пусть льется кровь густая
На шелк твоих знамен.
Живешь у нас в полоне
И весел лишь, пока
Ты держишь на ладони
Тибетского божка.
Бойцы шагают грозно -
Клинки со всех сторон -
Гадать о жизни поздно,
Идешь на смерть, барон.
Именно в Казахстане, в Акмолинске, в 1920 году С. Марков был принят на работу в редакцию газеты «Красный вестник». Он пишет небольшие репортажи, очерки об истории и жизни края, печатает первые стихотворения. По журналистским делам С. Марков приезжает в Омск, уже имея небольшой опыт в литературной работе. В редакции газеты «Рабочий путь он встречается с известным сибирским поэтом Георгием Вяткиным, который отобрал несколько стихотворений для печати. Поддержка мэтра укрепила уверенность юного поэта в выборе литературного пути. В 1924 году С. Марков впервые приезжает в Москву. Вскоре уже и в московском журнале «Красная нива» появилось стихотворение С. Маркова «Горячий ветер».
В конце 1924 года С. Марков был приглашен в Петропавловск корреспондентом в газету «Мир труда», которая вскоре была переименована в «Степную звезду». Ответственным редактором газеты в то время был Николай Феоктистов. Вскоре С. Марков был приглашен редакцией газеты «Советская Сибирь» в столицу литературной Сибири, в Новосибирск, или «Сиб-Чикаго», как его тогда называли. Здесь он знакомится с такими известными писателями, как В. Зазубрин, Ф. Березовский, Н. Анов, П. Драверт, Л. Мартынов, В. Итин и начинающими Павлом Васильевым и Николаем Титовым. В то время в Новосибирск переехал и Николай Феоктистов, возглавивший Сибирскую ассоциацию пролетарских писателей.
Работая в газете «Советская Сибирь», С. Марков знакомится с ведущими исследователями Сибири и Азии. Это расширяет его кругозор, подпитывает стремление к исследованиям, историческим и географическим открытиям.
«Мне поручали вести информацию о работе путешественников, геологов, гидрографов, этнографов, историков, - пишет С. Марков. - Я брал интервью то у датского капитана Ботведа, совершавшего кругосветный перелет, то у членов воздушной экспедиции «Люфт-Ганза», то у советских мореплавателей, приведших корабли к устьям сибирских рек… Первым из советских авторов я опубликовал материалы о жизни и деятельности выдающегося полярного исследователя Н.А. Бегичева».
За свою долгую жизнь С. Марков очень много путешествовал и, как говорит его вдова Галина Петровна: «Наверное, нет места на карте бывшего СССР, где не побывал бы С. Марков со своими исследованиями, с поиском архивных документов, интересных людей, забытых человеческих судеб, исторических событий». Он добился увековечивания памяти заслуженных исследователей, первопроходцев. Благодаря ему появился город Пржевальск, именем Миклухо-Маклая назван один из кораблей. На мысе Дежнева установлен памятник этому первопроходцу, а одному из островов в Тихом океане присвоено имя А. Грина, которому С. Марков посвятил поэтические строки:
Я гимназистом ножик перочинный
Менял на повесть Александра Грина,
И снились мне гремучие пучины
И небеса синей аквамарина…
… Я видел Грина в сумеречном горе,
И, в качестве единственной отрады,
Я верую, что есть на свете море
И в нем горят коралловые гряды.
Особенно ценными в исследованиях Сергея Маркова и в его находках были архивы по истории освоения русскими мореходами и землепроходцами Аляски и Северной Калифорнии. После жёсткой критики в адрес вышедшей поэтической книги «Радуга-река» Марков ждал нового ареста. Но по личному телефонному указанию Сталина приступил к написанию труда «Летопись Аляски», доказывающей право России и СССР на владение территориями Северной Америки (на основании исторических документов). А в марте 1947 года он уже уверенно обратился со своими предложениями лично к вождю:
«Иосиф Виссарионович!
Зная Ваш давний интерес к проблемам истории Аляски, Калифорнии, считаю возможным, принимая во внимание известную остроту момента, просить Вас лично учесть, что:
1. Найденные в последние годы на территории СССР архивы Русской Америки («Вологодский» архив Шелехова-Булдакова, богатейший архив Хлебникова в Кунгуре, остатки собрания архива Юдина в Красноярске, отдельные документы Российско-Американской Компании в Хабаровске, Владивостоке и др.) до сих пор не только не изданы, но и не изучены.
2. До сих пор не принято никаких мер к тому, чтобы, во исполнение пункта № 2 Ситхинского договора на продажу Аляски, правительство Соединенных Штатов Америки выдало правительству Советского Союза копии документов архивов б. Русской Америки. Как известно, все эти документы хранятся в Национальном Архиве, Библиотеке Конгресса (Вашингтон), в различных хранилищах Сан-Франциско, Беркли, Сакраменто, Ситхи, Жюно, Сан-Майкеля, Кордовы, Сен-Пола, Фербенкса, Лос-Анджелоса, а также в Сиэтле, Портленде, в ряде городов Британской Колумбии (Канада) и - предположительно - в Торонто, Оттаве и др. городах Британской Америки.
5. Советская историческая наука не дала отпора американским авторам, историкам «русской экспансии» на Тихом океане. В Соединенных Штатах выходят книги не только пристрастные, но и прямо клеветнические. Имея в своем распоряжении первоисточники по истории Аляски, источники прежде всего русского происхождения, как уже сказано выше, некоторые американские авторы нередко извращают и по своему толкуют эти источники, преследуя свои узкие цели.
6. Наши издательства еще не понимают важности тихоокеанской тематики. На моих глазах искусственно задерживается прохождение в издательстве «Советский писатель» большого труда-рукописи Г.П. Чижа «Земля Российского владения» (историческое повествование о Российско-Американской Компании, первом русском походе вокруг света, Аляске в XVIII - XIX вв.). Г. П. Чиж - один из советских энтузиастов изучения истории Тихого океана…
Все указанные вопросы безусловно требуют разрешения в самое ближайшее время. Посылаю Вам свою книгу «Юконский ворон» - мой скромный вклад в общее дело. С. Марков».
Поручение Сталина было выполнено в кратчайшие сроки.
Несмотря ни на какие препятствия, С. Марков продолжал работать. В 1948 году вышли в свет книги: «Летопись Аляски», «Подвиг Семена Дежнева»; в 1959 году - сборник стихотворений «Золотая пчела»; в 1961 году - сборники «Небесные горы», «Земные корни»; в 1966 году - книга «Земной круг» и сборник стихотворений «Топаз».
Особенно дорога была С. Маркову книга «Идущие к вершинам» (1963 г.) Это историко-биографическая повесть, рассказывающая о жизни и деятельности выдающегося просветителя и исследователя Средней Азии и Казахстана - Чокана Валиханова. Здесь же рассказывается о путешествиях П.Г. Семенова на Тянь-Шань, жизни ссыльного Ф.М. Достоевского и его крепкой дружбе с Ч. Валихановым, чингизидом по крови.
Тема дружбы народов, взаимопроникновению культур и языков - одна из главных в творчестве С. Маркова.
Я - русский. Дышу и живу
Широкой, свободною речью.
Утратить ее наяву -
Подобно чуме иль увечью…
Я мерил жизнь (и этим горд)
И на степной салтык
Живя в стране трех диких орд,
Я слушал их язык…
В бессмертном «Слове о полку»,
Как буйная трава,
Вросли в славянскую строку
Кыпчакские слова…
Еще напишет в добрый час
О пламенной строке
Мой юный друг, кыпчак Олжас
На русском языке.
http://suzhdenia.ruspole.info/node/17052
На илл.: Памятник Павлу Васильеву в Павлодаре. Автор памятника - художник и скульптор Кажибек Баймулдин. Фото предоставлено автором.
Начнём с того, что протяжённость границы России и Казахстана ни много, ни мало, а 7598 километров. Таким образом мы самой географией обречены на союзные, дружеские отношения. В этот раз я возвращался из страны-Казахии, из Павлодара на маршрутном микроавтобусе «Тойота», сыпал лёгкий снежок, было около 3-5 градусов морозца. По сему эти 600 км ехали не очень быстро, около сотни км в час и одолели дорогу до Новосибирска примерно за 10 часов. Со мной на заднем сидении устроились два крепких мужика лет под сорок, разговорились, оказалось, ездили на три дня в командировку, инженеры, ремонтировали и настраивали аппарат МРТ в поликлинике №7 Павлодара, всё починили, подзаработали. Как правило, по словам мужиков, высоко квалифицированных кадров в Казахстане не хватает, поэтому то и дело приходится приглашать на помощь русских. Поинтересовались у меня - зачем ездил, сказал на юбилей великого поэта Павла Васильева, мол, в Павлодаре его музей и памятник. Они о таком слыхом не слыхивали…
Начались юбилейные мероприятия с традиционного возложения цветов к памятнику Павлу Васильеву, что установлен в сквере его имени близ улицы Машхур Жусупа и неподалёку от улицы, носящей имя поэта. Народу было немало, подножие завалили алыми гвоздиками. На постаменте из красного мрамора автограф Павла и даты его жизни - 1909-1937. Монумент установлен в сентябре 2011 года. Автор памятника - художник и скульптор Кажибек Баймулдин - сумел удачно передать дух и необузданную мощь гения поэта.
К сожалению, в России нет памятника Павлу, в Омске была мемориальная доска, на доме, где он жил, и ту по небрежению сняли и где-то затеряли. Я обращался, так случилось, в январе этого года в личной беседе к министру культуры Любимовой Ольге Борисовне о необходимости установки такого памятника в Донском монастыре на месте захоронения жертв Лубянки, возле общей могилы, где покоится и прах Павла, но ответа, к сожалению, не получил до сих пор.
*
Далее последовала череда встреч на родине Павла. Особенно порадовали дети, наизусть читавшие стихи знаменитого земляка, посвящённые их малой родине, Иртышу, Павлодару великой степи. Побывали в доме-музее, пообщались с членами литобъединения, которое здесь собирается. Посетили и музей Анастасии Ивановны Цветаевой, как известно, она немало лет своей жизни прожила в Павлодаре, приезжала сюда и после переселения в Москву. В музее литературы и искусства им. Бухар жырау послушали актрису Московского Нового театра Наталью Маеву с её «Поэтическим часом». В Областном художественном музее им. Н. Нурмухаммедова побывали на выставке офортов Виктора Поликарпова, созданных по мотивам поэм и стихов Павла. Далее было посещение Областного историко-краеведческого музея им. Григория Потанина. Всё своим чередом.
*
Теперь о неприятном. О встрече с учёными-филологами и местными бюрократами.
Тема международной научно-практической конференции, состоявшейся в казахском Павлодаре 6-го декабря текущего года звучит мудрёно - «АЗИАТСКИЙ ФРОНТИР: ПРОБЛЕМЫ ТРАНСФЕРА КУЛЬТУР». А посвящена конференция была 115-летнему юбилею со дня рождения великого поэта Евразии Павла Васильева.
Я, конечно, понимаю, что у учёных принято, мол, чем заковыристее и наукообразнее, тем значительнее, а туман непонятности для непосвящённых должен в данном случае восприниматься как признак большого ума.
Ну, давайте разбираться - что же означает сие мудрёное название филологических прений касательно творчества нашего общего великого поэта.
Фронти́р с английского - это рубеж, пограничье, а в истории США - зона освоения Дикого Запада, расположенная на территории современных штатов Северная Дакота, Южная Дакота, Монтана, Вайоминг, Колорадо, Канзас, Небраска, Оклахома и Техас, которая постепенно расширялась и перемещалась на запад вплоть до Тихоокеанского побережья. Статистическое бюро США определяло фронтир как границу, за которой плотность населения была менее 2 человек на квадратную милю, то есть как пустую дикую территорию.
Трансфер культур - это перенос мировоззрения, мировидения, ментального опыта, художественного метода и т. д. от одной культуры к другой, причём такой перенос, обмен может быть встречным. Однако, если вы используете термин фронтир, предполагая таким образом существование носителя культуры в количестве меньше двух кочевников на квадратную милю, то вы как бы заранее полагаете, что обмен этот односторонний и больше напоминает миссионерство или опыт просветительской деятельности.
Это встречное движение можно без труда обнаружить в поэзии Павла Васильева - с одной стороны постижение трагического времени и эпического пространства вдоль иртышской казачьей линии в той же бессмертной поэме «Песня о гибели казачьего войска», а с другой - погружение в стихию степную, древлеазиатскую с особой метрикой и иным протяжным звуком. И как пример тому - стихи Мухана Башметова, песни киргиз-казаков (вышедшие отдельной книжицей ещё при жизни поэта) и несколько переводов, прежде всего с кыпчакского, знакомого с детства, это ставшее классическим «Родительница степь, прими мою,/ Окрашенную сердца жаркой кровью/ Степную песнь! Склонившись к изголовью/ Всех трав твоих, одну тебя пою» Ильяса Джансугурова, а также с татарского, чувашского, башкирского.
Надо сказать, единственным, кто подготовил и прочёл доклад по теме, указанной организаторами конференции, был доктор филологии, литературовед из Омска Валерий Иваанович Хомяков - «Категории пограничности в поэзии Павла Васильева» называлось его выступление. Исключение составляет Надежда Бронш, директор библиотеки им. Павла Васильева, тоже из Омска, она рассказала о Евгении Анучиной, старшей сестре первой жены Павла Галины, которая в 50-е годы создала пьесу на основе воспоминаний о Павле. Все остальные доклады и речи участников были о чём угодно, но не о поэзии Павла Васильева и не о взаимовлиянии культур. По моему ощущению и живому сердечному отклику - ученики и ученицы школы-гимназии им. Ш. Шокина в центре Павлодара, читавшие со сцены стихи Павла, понимали и чувствовали эти стихи куда лучше, чем преподаватели университета, участвовавшие в вышеупомянутой научной конференции. Лица детей воистину светились вдохновением и радостью от душевного соприкосновения с наполненными полётной энергией строками.
Напротив, преподаватели отбывали необходимый и обязательный церемониал, где все бюрократические приветствия и часть докладов надо непременно произнести на казахском. И это на юбилее русского поэта, которому выпала судьба родиться на просторах Дешт-и-Кыпчак, на Зайсане-озере, среди казацких станиц и киргиз-кайсацких аулов.
Я уже пять лет назад, на 110-летии поэта, обратил внимание на тревожную тенденцию - демонстративное нежелание представителей национальной интеллигенции не просто говорить, даже здороваться по-русски. Мы тогда связывались в прямом эфире по зуму с руководителями писательских организаций, в частности, с Семипалатинском, Усть-Каменогорском и пр. На той стороне нас приветствовали не весьма дружелюбно, причём, строго по-казахски, о Павле Васильеве говорили по-казахски и даже не удостоили гостей краткого перевода. Так и не произнесли коллеги-литераторы тюркоязычные, земляки великого Чокана Валиханова ни слова по-русски. Выглядело это откровенным хамством и преднамеренной демонстрацией враждебного отношения.
За прошедшие пять лет всё только усугубилось. Окончательно меня добило известие о том, что на кафедре русского языка и литературы русской, где незримо присутствую тени Пушкина-Гоголя-Толстого-Достоевского и прочих, так вот, внимание - здесь русских, понятное дело, преподавателей заставляют даже в личном общении изъясняться по-казахски. Мол, вы в казахском высшем учебном заведении, извольте уважать государственный язык. Налицо откровенное насилие и попытка унижения подведомственных сотрудников, в связи с чем некоторые из преподавателей вынуждены были установить на свои смартфоны программы синхронного перевода.
К чему это может привести?
В перспективе очевидно к чему - к выдавливанию русского и русскоязычного населения за пределы Казахстана, как это уже произошло с бывшими здесь весьма многочисленными немцами и корейцами.
Выгодно ли это стране-Казахии?
Очень и очень сомневаюсь.
И ещё одно немаловажное наблюдение. В дни 110-летнего юбилея в декабре 2019 года нас окружало большое число корреспондентов различных казахстанских СМИ, из Павлодара и не только. Дата эта широко освещалась, все были согласны в общественной значимости юбилейного события для культуры, литературы, истории Казахстана. В этот раз, по прошествии пяти лет, СМИ категорически запретили освещать целую череду мероприятий по празднованию рождения великого поэта Евразии. Более того, на пленарном заседании научно-практической конференции слово предоставили нескольким не вполне обязательным чиновникам и некоторым филологам, почти утратившим связь с реальностью, а директору дома-музея Павла Васильева, автору нескольких серьёзных работ о поэзии Русского Беркута - Закие Саясатовне Мерц слова так-таки и не дали, не посчитали нужным, увы.
Тогда зачем же было устраивать столь масштабное чествование поэта? Какова цель?
Позволю себе предположить. Как бы это не парадоксально или даже пародийно не прозвучало, но, судя по количеству строф и строк Павла на казахском, ставится задача переводов большого массива его стихов и поэм (последних, напомню, двенадцать), чтобы получить явление поэта уже в тюркском варианте, тогда его место будет определено в ряду великих казахских акынов сразу после Абая, Джамбула и Шакарима. Вопрос только - где найти переводчика по таланту и мощи равного поэтическому дару Павла и нужно ли это в условиях поголовного двуязычия? Если тетралогию «Путь Абая» Мухтара Ауэзова в середине 50-х в Москве переводила на русский целая бригада высококлассных переводчиков во главе с крупным писателем Леонидом Соболевым, то здесь работа предстоит куда сложнее. И ещё. Если следовать данной логике тюркизации литературы Казахстана, необходимо принимать целую программу переводов произведений литераторов-казахов, сознательно выбравших русскоязычие, например, великого казаха Олжаса Сулейменова и его младшего коллегу Бахытжана Канапьянова; то из поэтов - первое, что пришло на ум. Однако оное же самое касается и многих прозаиков - это Р. Сейсенбаев, О. Жайнадаров и пр., знающий добавит нужные имена.
Предвижу мнение, мол, такое ужесточение отношения к русскому языку связано с глобальными процессами, которые запустились в прозападной части мира после начала СВО. Нет, начало было положено куда раньше, возможно за последние три года этот процесс в значительной степени усилился, однако с окончанием СВО куда возможнее обратный откат. На это очень и очень многие надеются в Казахстане сегодня.
*
Павел ещё мальчишкой, когда гостил у деда своего Корнилы Ильича, узнал и освоил язык своих азиатских собратьев. Постиг и обычаи, и нравы степняков, что с невероятной силой отразилось в его творчестве. Хочется надеяться, что это органическое и плодотворное сочетание двух стихий, двух культур, двух кровей сохранится и преумножится в следующих поколениях, проживающих и творящих на землях-пространствах Казахстана. По крайней мере эта мысль и эта надежда не оставляла меня, когда я наблюдал живую и светлую энергию слова в устах павлодарских школьников, читающих вдохновенные строки Павла.
А в самом конце празднеств случилась ещё одно радостное событие. Народный артист России Юрий Назаров, давний любитель и почитатель поэзии Павла, в этот раз приехал со спутницей - Полиной Нечитайло. Полина является дочерью Людмилы Мальцевой, актрисы, которая многие годы в большой концертной программе совместно с Назаровым представляла поэзию Павла Васильева. Полина показала нам примерно треть поэмы «Песня о гибели казачьего войска», это было не просто потрясающе, это не имело никакого отношения к актёрству, это было гениальное прочтение гениального текста, в ходе которого Полина как бы перевоплотилась в автора, мы услышали и почувствовали воистину самого Павла. Зал культурного центра «Колос» едва ли не на колени встал после окончания чтения, устроив бесконечную овацию. Лучшего чтения стихов Павла я в жизни не слышал и только ради этого стоило приехать в Павлодар.
P.S. В заключении привожу текст моей статьи «Группа «Памир» как исток сибирской поэзии ХХ века» о явлении в Новосибирске периода 1928 года трёх выдающихся поэтов, трёх мальчиков Леонида Мартынова, Сергея Маркова и Павла Васильева, текст которой я намерен был прочесть на состоявшемся юбилее поэта, но мне не было позволено.
ГРУППА «ПАМИР» КАК ИСТОК СИБИРСКОЙ ПОЭЗИИ ХХ ВЕКА
Сказать по совести, наличие в средней европейской стране сразу трёх поэтов, равных по дарованию Мартынову-Маркову-Васильеву, гарантировало бы этой европейской стране славу в веках и массу откликов-исследований на целое столетие после их явления. Но у нас таланты есть дело привычное и нередко не шибко ценимое. По сему масштаб этой троицы, возникшей каким-то непостижимым образом в середине 20-х в Омске и заявивших о себе практически одновременно в моём родном Новосибирске в 1928 году, мы по-настоящему стали осознавать лишь к концу двадцатого столетия. А осмысливать и углублённо исследовать и того позже, уже в последние четверть века.
По мне они вместе составляют три ветви одного единого и могучего дерева, которое питает сибирская Муза. Главный ствол, несомненно, это творчество Павла Васильева, евразийская стихия которого не имеет равных по мощи и силе образности. Если Павел Васильев по моему глубокому убеждению первый великий евразиец русской поэзии (по сути открывший это направление ещё даже до Льва Николаевича Гумилёва), то Сергей Марков стал прародителем литературного исследования сибирской истории, этого гигантского субконтинента вплоть до Заполярья и Аляски. Ему же принадлежит основопологание в сибирской поэтической традиции белогвардейской темы, яркое и талантливое творчество поэта, где он представлял другую сторону в гражданской войне и где образцом чести и достоинства был полярный адмирал Колчак. Самый достоверный и подробный источник информации о начале творчества всех троих, об их взглядах и основах мировоззрения, о знакомствах и принципах поэтики - материалы допросов в ОГПУ весной 1932 года. Речь идёт о деле сибирской бригады, которая в Новосибирске 1928 года носила название «Памир».
Вот фрагмент.
Из протокола допроса С. Маркова от 20.5.32 года.
«В антисоветскую группу „Памир“ я вступил в Новосибирске в 1928 г. Группа была создана по инициативе секретаря журнала Анова, Мартынова, моей и др. Мы были тогда нелегальной группой».
«В Новосибирске мы потерпели поражение. Меня обвинили, по-моему, без достаточных оснований, в антисемитизме, сняли с работы, и я вынужден был уехать в Ленинград. Из Ленинграда я приехал в Москву в начале 1929 года».
«РАПП нас не включил целой группой, признал нас реакционными, и мы вынуждены были „сократиться“ - это было в конце 1929 года».
«Антисоветский тон задавал Анов. С его стороны проводилась определенная антисоветская обработка молодых членов группы. Я лично думал, что он провоцирует, работая агентом ОГПУ, настолько откровенны были его разговоры. Члены группы в большинстве настроены антисоветски…
Записано с моих слов и мне прочитано - С. Марков».
Эти допросы не прошли даром для выживших в 30-х годах Маркова и Мартынова. Марков получил тяжелейшее нервное расстройство и боролся с этим заболеванием до конца своих дней. Известно, что на допросах их жестко избивали, своё спасение и высылку на русский Север считал чудом и промыслом Божьим. К Павлу Васильеву после всех передряг относился весьма неоднозначно, но известно, что бумагу с обвинениями в адрес Павла он не подписал. В работе Сергея Куняева о Маркове «Голос в серебряном просторе» есть фрагмент, где во время их беседы в 1977 году на квартире Сергея Маркова Куняев расспрашивает поэта о встрече с Клюевым:
«У Асеева был картежный салон, где частенько встречались друзья-писатели. Кстати, частым гостем там был Крученых, с которым Клюев тоже дружил. В общем, вертелись вокруг всякие... Близок он был и к Васильеву - этой аморальной личности.
- К Павлу Васильеву?
- Да, к Павлу. Этот выдавал себя за казака, что Клюеву очень импонировало.
Тон Маркова переменился, стал резковатым и холодным. Не то чтобы он жалел о сказанном, по явно не хотел продолжать разговор. Жесткость отзыва о Васильеве меня удивила, хотелось поговорить о нем побольше, узнать, что Марков имел в виду под словами «аморальная личность», но ясно было, что разговор этот хозяину дома неприятен и больше он все равно ничего не скажет»...
Но с другой стороны есть воспоминания литературоведа Виктора Уткова о совместной поездке и задушевной беседе с Марковым:
«Сергей однажды в поездке немного захмелел, обнял меня, а ведь это редко с ним бывало, он человек был суровый, и говорит: «Каким же подонкам мы с тобой в молодости верили! Ведь всю Россию они под корень извести хотели, да и почти извели…» И о Павле Васильеве стал рассказывать, о том, как чекисты их всех чохом в «Памир» зачислили, в организацию, которая как будто на Японию работала. Говорил: «Вот что удивительно, против меня-то улик больше было, я сколько по границе мотался, басмачей знал, белых знал, а Пашка-то только пил да хулиганил и болтал. Пашкина беда в том, что он всегда к власти хотел поближе быть. Куйбышев, Бухарин... Алатаузен его с куйбышевской личной дачи выманил обманом, тут его и взяли. Я-то, уже когда там оказался, понял, в чем дело: сплошные евреи или другие нерусские. А Пашка их крыл на всех углах, его записным антисемитом сделали. Неразбериха у гепеушников была большая...» И еще, помнится, тогда же Сергей как-то вскользь помянул: незадолго до войны, когда он в Можайске жил, уже на Гале был женат, его вызвали в Москву, но привезли с Лубянки в Кремль. А с кем он там беседовал, не проговорился, он и во хмелю не до конца раскрывался. Только после той беседы, по словам Сергея, ему дали возможность провести большой вечер в Доме Герцена. И блестяще вечер прошел. Сергей говорит: ну, думаю, теперь с меня «статью» снимут. Не тут-то было: на следующий день, сидим в гостях у друзей московских, звонят, под белы руки, на вокзал - пожалуйте обратно «за Можай», в Можайск то есть. Знаю точно одно: писать-то Сергей, конечно, нигде не писал о том, чем до революции занимались «вожди», - но то, что он об этом, по крайней мере, Горькому говорил - это точно. А Максимыч хоть его действительно любил, но был очень себе на уме, и не исключено, что мог кое-что «отцу» рассказать. Словом, узлов здесь столько, что, думаю, Сергей сам не смог бы развязать...»
Мартынов, надо сказать, был здоровья куда более крепкого, но и он пережил ту эпоху не просто, он категорически отказывался говорить о тех страшных годах и следа в его произведениях той памяти отыскать не возможно. Единственное, что у него можно-таки найти по группе «Памир», так это поэтическую строку «ОГПУ - наш пристальный биограф».
Не жившим в ту страшную эпоху, не нам судить наших предшественников, наших земляков, испытывавших к тому же ответственность за свой талант.
*
В заключении краткого рассказа о группе «Памир» хотелось бы процитировать никогда и нигде вплоть до последнего постсоветского времени не публиковавшееся полностью стихотворение Сергея Маркова, сохранившееся в приложении к протоколам допроса 1932 года. Его материал лежит в истоке и обширной белогвардейской стихотворной традиции, и нескольких романов Сергея Маркова, посвящённых освоению Заполярья, Русской Аляски вплоть до Северной Калифорнии.
ПОЛЯРНЫЙ АДМИРАЛ КОЛЧАК
Там, где волны дикий камень мылят,
Колыхая сумеречный свет,
Я встаю, простреленный навылет,
Поправляя сгнивший эполет.
В смертный час последнего аврала
Я взгляну в лицо нежданным снам,
Гордое величье адмирала
Подарив заплеванным волнам.
Помню стук голодных револьверов
И полночный торопливый суд.
Шпагами последних кондотьеров
Мы эпохе отдали салют.
Ведь пришли, весь мир испепеляя,
Дерзкие и сильные враги.
И напрасно бледный Пепеляев
Целовал чужие сапоги.
Я запомнил те слова расплаты,
Одного понять никак не мог:
Почему враги, как все солдаты,
Не берут сейчас под козырек.
Что ж, считать загубленные души,
Замутить прощальное вино?
Умереть на этой белой суше
Мне, наверно, было суждено.
Думал я, что грозная победа
Поведет тупые корабли...
Жизнь моя, как черная торпеда,
С грохотом взорвалась на мели.
Чья вина, что в злой горячке торга
Я не слышал голоса огня?
Полководцы короля Георга
Продали и предали меня.
Я бы открывал архипелаги,
Слышал в море альбатросов крик,
Но бессильны проданные шпаги
В жирных пальцах мировых владык
И тоскуя по морскому валу,
И с лицом скоробленным, как жесть,
Я прошу: «Отдайте адмиралу
Перед смертью боевую честь...»
И теперь в груди четыре раны.
Помню я, при имени моем
Встрепенулись синие наганы
Остроклювым жадным вороньем.
*
Из биографии С.Н. Маркова.
12 сентября 1906 года. В семье землемера Николая Васильевича Маркова, в посаде Парфентьев Кологривского уезда Костромской губернии родился сын Сергей.
1912 год. Н.В. Маркова переводят в Вологду начальником губернской землеустроительной чертежной.
1914. Сергей Марков - поступает в Грязовецкую гимназию. Поездки вместе с отцом по губернии: знакомство с кружевным промыслом, с мастерами резьбы по дереву. «Жил я в детстве - как в какой-то сказке, где вокруг было сплошное кружево - тканое, деревянное, серебряное», - из устных воспоминаний поэта.
1917, весна. Семья Марковых переезжает в Верхнеуральск, на родину отца. Н.В. Маркова земляки-казаки пригласили туда на службу председателем Земельной комиссии - органа, который разбирал и рассуживал территориально-земельные дела, конфликты между казачеством и степными племенами.
1917-1918 годы. Будущий писатель сопровождает отца в его поездках по горам и степям. Первые знакомства с бытом и жизнью казаков и тюркских народностей. «Отец ни к каким политическим партиям уже не принадлежал. Он страшно боялся одного - держава, мир распадается. Его и те, и другие уважали. Мы с ним и на рудниках бывали, и на кочевьях, и в станицах: он со всеми умел разговаривать... (Вот одно из первых жизненных искусств С. Маркова, которое потом столько раз выручало его во всяческих передрягах бытия. - С.З.) Вначале его не трогали красные. Но потом, уже когда большевистская власть в Верхнеуральске стала твердо устанавливаться, один раз он кому-то не угодил, арестовали, но сразу выпустили. А где-то в начале 19-го знакомый комиссар (тоже вроде бы бывший землемер) тайно предупредил отца: «Николай, уезжай, беги». Но отец остался. А потом пришли колчаковцы, ненадолго. И уже когда они стали отступать, отцу ясно было - надо уходить. И несколько месяцев страшных было. Семьей мы с белыми ушли, в повозке, в обозе. Надо сказать, отца они воевать не заставляли. Но я видел своими глазами и Дутова, и Каппеля. Бывало, в какой станице остановимся, затишье. Вроде отдыха, никакой войны. Отец всякие письма и документы писал, и казакам, и киргизам (т. е. казахам. - С.З.), и другим, тем и жили. И я ему уже начал помогать. А потом - вдруг снова, бои, пожары, мы лежим в повозке, ребята, и взрывы слышим, и пули свистят. До Акмолинска вроде бы с частями Дутова дошли, а следом в город красные вошли. Когда эта смена властей происходила, отец уже в сыпняке был. В бреду. Он умирал, а уже на стенах приказы красных висели: всем, кто с белыми пришел, регистрироваться в ЧК. Я и пошел. Меня спрашивают: где отец. Я говорю - больной, в тифу. А кто он такой, спрашивают. Рассказываю; а его, оказывается, эти люди знают. Один из них с ним учился вместе. Ладно, говорят, поешь и иди, а потом приходи, писарем у нас будешь...»
(по рассказам С. Маркова и Г.П. Марковой).
БАРОН УНГЕРН
Натянут повод длинный,
Скрипит ремень,
И голос лебединый
Послушать лень.
Усталые туманы,
Луна остра,
И синие уланы
Толкутся у костра.
Повадкою тугою,
Влюбленный в дикий сон,
Кичится под Ургою
Хромой барон.
Он боевым весельем
Одним лишь пьян,
Под голубой шинелью
Пятнадцать ран.
Глаза его, что стекла,
Он сгорблен и высок.
За пазухою теплой -
Бронзовый божок.
Глаза у амулета -
Топазовый огонь,
И мастер из Тибета
Позолотил ладонь.
Мы налетим, что стая,
Клинки со всех сторон,
Пусть льется кровь густая
На шелк твоих знамен.
Живешь у нас в полоне
И весел лишь, пока
Ты держишь на ладони
Тибетского божка.
Бойцы шагают грозно -
Клинки со всех сторон -
Гадать о жизни поздно,
Идешь на смерть, барон.
Именно в Казахстане, в Акмолинске, в 1920 году С. Марков был принят на работу в редакцию газеты «Красный вестник». Он пишет небольшие репортажи, очерки об истории и жизни края, печатает первые стихотворения. По журналистским делам С. Марков приезжает в Омск, уже имея небольшой опыт в литературной работе. В редакции газеты «Рабочий путь он встречается с известным сибирским поэтом Георгием Вяткиным, который отобрал несколько стихотворений для печати. Поддержка мэтра укрепила уверенность юного поэта в выборе литературного пути. В 1924 году С. Марков впервые приезжает в Москву. Вскоре уже и в московском журнале «Красная нива» появилось стихотворение С. Маркова «Горячий ветер».
В конце 1924 года С. Марков был приглашен в Петропавловск корреспондентом в газету «Мир труда», которая вскоре была переименована в «Степную звезду». Ответственным редактором газеты в то время был Николай Феоктистов. Вскоре С. Марков был приглашен редакцией газеты «Советская Сибирь» в столицу литературной Сибири, в Новосибирск, или «Сиб-Чикаго», как его тогда называли. Здесь он знакомится с такими известными писателями, как В. Зазубрин, Ф. Березовский, Н. Анов, П. Драверт, Л. Мартынов, В. Итин и начинающими Павлом Васильевым и Николаем Титовым. В то время в Новосибирск переехал и Николай Феоктистов, возглавивший Сибирскую ассоциацию пролетарских писателей.
Работая в газете «Советская Сибирь», С. Марков знакомится с ведущими исследователями Сибири и Азии. Это расширяет его кругозор, подпитывает стремление к исследованиям, историческим и географическим открытиям.
«Мне поручали вести информацию о работе путешественников, геологов, гидрографов, этнографов, историков, - пишет С. Марков. - Я брал интервью то у датского капитана Ботведа, совершавшего кругосветный перелет, то у членов воздушной экспедиции «Люфт-Ганза», то у советских мореплавателей, приведших корабли к устьям сибирских рек… Первым из советских авторов я опубликовал материалы о жизни и деятельности выдающегося полярного исследователя Н.А. Бегичева».
За свою долгую жизнь С. Марков очень много путешествовал и, как говорит его вдова Галина Петровна: «Наверное, нет места на карте бывшего СССР, где не побывал бы С. Марков со своими исследованиями, с поиском архивных документов, интересных людей, забытых человеческих судеб, исторических событий». Он добился увековечивания памяти заслуженных исследователей, первопроходцев. Благодаря ему появился город Пржевальск, именем Миклухо-Маклая назван один из кораблей. На мысе Дежнева установлен памятник этому первопроходцу, а одному из островов в Тихом океане присвоено имя А. Грина, которому С. Марков посвятил поэтические строки:
Я гимназистом ножик перочинный
Менял на повесть Александра Грина,
И снились мне гремучие пучины
И небеса синей аквамарина…
… Я видел Грина в сумеречном горе,
И, в качестве единственной отрады,
Я верую, что есть на свете море
И в нем горят коралловые гряды.
Особенно ценными в исследованиях Сергея Маркова и в его находках были архивы по истории освоения русскими мореходами и землепроходцами Аляски и Северной Калифорнии. После жёсткой критики в адрес вышедшей поэтической книги «Радуга-река» Марков ждал нового ареста. Но по личному телефонному указанию Сталина приступил к написанию труда «Летопись Аляски», доказывающей право России и СССР на владение территориями Северной Америки (на основании исторических документов). А в марте 1947 года он уже уверенно обратился со своими предложениями лично к вождю:
«Иосиф Виссарионович!
Зная Ваш давний интерес к проблемам истории Аляски, Калифорнии, считаю возможным, принимая во внимание известную остроту момента, просить Вас лично учесть, что:
1. Найденные в последние годы на территории СССР архивы Русской Америки («Вологодский» архив Шелехова-Булдакова, богатейший архив Хлебникова в Кунгуре, остатки собрания архива Юдина в Красноярске, отдельные документы Российско-Американской Компании в Хабаровске, Владивостоке и др.) до сих пор не только не изданы, но и не изучены.
2. До сих пор не принято никаких мер к тому, чтобы, во исполнение пункта № 2 Ситхинского договора на продажу Аляски, правительство Соединенных Штатов Америки выдало правительству Советского Союза копии документов архивов б. Русской Америки. Как известно, все эти документы хранятся в Национальном Архиве, Библиотеке Конгресса (Вашингтон), в различных хранилищах Сан-Франциско, Беркли, Сакраменто, Ситхи, Жюно, Сан-Майкеля, Кордовы, Сен-Пола, Фербенкса, Лос-Анджелоса, а также в Сиэтле, Портленде, в ряде городов Британской Колумбии (Канада) и - предположительно - в Торонто, Оттаве и др. городах Британской Америки.
5. Советская историческая наука не дала отпора американским авторам, историкам «русской экспансии» на Тихом океане. В Соединенных Штатах выходят книги не только пристрастные, но и прямо клеветнические. Имея в своем распоряжении первоисточники по истории Аляски, источники прежде всего русского происхождения, как уже сказано выше, некоторые американские авторы нередко извращают и по своему толкуют эти источники, преследуя свои узкие цели.
6. Наши издательства еще не понимают важности тихоокеанской тематики. На моих глазах искусственно задерживается прохождение в издательстве «Советский писатель» большого труда-рукописи Г.П. Чижа «Земля Российского владения» (историческое повествование о Российско-Американской Компании, первом русском походе вокруг света, Аляске в XVIII - XIX вв.). Г. П. Чиж - один из советских энтузиастов изучения истории Тихого океана…
Все указанные вопросы безусловно требуют разрешения в самое ближайшее время. Посылаю Вам свою книгу «Юконский ворон» - мой скромный вклад в общее дело. С. Марков».
Поручение Сталина было выполнено в кратчайшие сроки.
Несмотря ни на какие препятствия, С. Марков продолжал работать. В 1948 году вышли в свет книги: «Летопись Аляски», «Подвиг Семена Дежнева»; в 1959 году - сборник стихотворений «Золотая пчела»; в 1961 году - сборники «Небесные горы», «Земные корни»; в 1966 году - книга «Земной круг» и сборник стихотворений «Топаз».
Особенно дорога была С. Маркову книга «Идущие к вершинам» (1963 г.) Это историко-биографическая повесть, рассказывающая о жизни и деятельности выдающегося просветителя и исследователя Средней Азии и Казахстана - Чокана Валиханова. Здесь же рассказывается о путешествиях П.Г. Семенова на Тянь-Шань, жизни ссыльного Ф.М. Достоевского и его крепкой дружбе с Ч. Валихановым, чингизидом по крови.
Тема дружбы народов, взаимопроникновению культур и языков - одна из главных в творчестве С. Маркова.
Я - русский. Дышу и живу
Широкой, свободною речью.
Утратить ее наяву -
Подобно чуме иль увечью…
Я мерил жизнь (и этим горд)
И на степной салтык
Живя в стране трех диких орд,
Я слушал их язык…
В бессмертном «Слове о полку»,
Как буйная трава,
Вросли в славянскую строку
Кыпчакские слова…
Еще напишет в добрый час
О пламенной строке
Мой юный друг, кыпчак Олжас
На русском языке.