«ЧИСТЫЕ» И «НЕЧИСТЫЕ»
ВСПЛЫВАЮЩИЕ ОКНА ПАМЯТИ
ОКНО СОРОК ПЯТОЕ
© А. А. Сундуков. Очередь. 1986. Собрание Русского музея.
Моя мама была твердо уверена, что по окончании учебы я останусь в родной Уфе. Не знаю, на чём основывалось её убеждение, однако всё вмиг перевернулось, когда я услышала на распределении приговор: "На вас пришел запрос из Куйбышева областного". И добавили: «Не знаете, что это за город? Это - бывшая Самара!». Со слезами и тоской в сердце, пришлось смириться с временным, как я считала обстоятельством. Но с этих пор, сколько бы я не делала попыток навсегда вернуться в родной город, он отдалялся от меня все дальше и дальше...
Пыльный поезд еле тащился по августовской жаре. Ночное окно отражало огни нефтяных факелов в башкирской степи, передававших меня от одного к другому, - в неизвестность... Отныне с домом меня связывал только раздувшийся чемодан, куда бабушка, к моему негодованию, втиснула еще и подушку!
Наш поезд прибыл в Куйбышев рано утром. Сдав вещи в камеру хранения, я долго добиралась до будущего места работы на электричке, затем шла несколько кварталов до указанного ориентира - военного завода, и снова - пешком вдоль рельсов и бесконечных товарных вагонов - пока не упёрлась в железные ворота предприятия, куда была направлена.
Вскоре, с направлением из отдела кадров, я поспешила в общежитие. Комендант - грузная пожилая женщина, посетовала, что селить некуда, и придется кое-кого потеснить для молодого специалиста. И, добавила, что направления из отдела кадров недостаточно: для заселения необходимо представить справку о санобработке, за которой нужно идти в милицию. “Что это такое?!” - изумилась я. Но комендант махнула рукой: «Там узнаете!» Время поджимало, нужно было спешить. С тремя направлениями на руках: в общежитие, на санобработку и на прописку - я пришла в отдел милиции. Взглянув в мои бумаги, мне дали четвертое направление!
Чистилище оказалось совсем рядом. У длинного одноэтажного здания, похожего на кочегарку, под жарким солнцем кучковались люди. Ближе к железным дверям, стояли двое граждан запойной ориентации, за ними - юноша, поглощенный книгой; женщина с мальчиком лет четырех-пяти, чуть поодаль - субъект с каменными скулами. Я потянулась к женщине с ребенком. Мы разговорились. Оказалось, она приехала из Владимира на десять дней к родной сестре. Все было замечательно, пока на четвертый день пребывания она не попалась на глаза коменданту дома. Гостье было выдвинуто требование: или она пройдёт санобработку, или пусть уезжает домой немедленно! Напрасно, приезжая показывала обратный билет на поезд… У меня вырвалось: «И вашего сына, и его будут обрабатывать?». «Не знаю, ничего не знаю - она едва сдерживала слёзы. - Он у меня всегда такой чистенький!». Нашего народа ещё прибавилось: за мной встала румянощёкая украинка в белом переднике, похожая на торговку с рынка. Наконец, металлическая дверь открылась. Изнутри кочегарки шёл жар. «Ох-ох, из огня, да в полымя!» - выдохнула торговка.
Мы вошли в полутемную кочегарку с закопченными стенами, левую сторону которой занимала гигантская печь. Далее, напротив друг друга, были расположены помывочные. Каждому вошедшему, работница этого заведения - банщица и истопница в одном лице - выдавала рогожную мочалку и по четверти куска хозяйственного мыла. В ответ на умоляющий взгляд матери, работница поворошила волосы сжавшегося от страха мальчика и велела ему дожидаться мамы. Я обратила внимание, что не было шкафчиков для одежды. Куда же её вешать? Вскоре я узнала причину их отсутствия. Банщица указала молодому человеку с книгой, который вроде бы и не заметил перемены места, засунуть книжку поглубже в карман. И, вручив ему большой железный крюк, предупредила, чтобы одежда была повешена аккуратно, а не кое-как. Такие же крюки были розданы и остальной братии. Наконец, мужчины получили разрешение к помывке, и потянулись в своё отделение. Получив от них одежду, истопница открыла зево печи. На нас двинула стена жара, видно было, как на колосниках топки багрово шевелились угли. Она ловко подцепляла шестом с раздвоенным наконечником одежду и навешивала крюки на стальной прут - о, ужас! - прямо над пылающей топкой, приговаривая: «Вот, чтоб ваших вошек не было!». С тревогой, смотрели мы на шевеление одежды в восходящих потоках горячего воздуха. Ведь, вскоре, такая же участь ожидала и наши шмотки…
Не успели мы зайти в женское отделение, как в предбанник вошли два сотрудника милиции, подталкивая впереди себя загорелое дочерна существо. Приемщице «душ» было сказано, что эта «шалава» уже целый месяц промышляет на пляже в кустах, похожа стала на горелую головёшку. И поскольку они спешат, пусть она моется первой! «Шалава» разделась, и нашим глазам предстал жуткий диссонанс: при наличии моложавого лица, у неё было абсолютно изношенное старческое тело! Нисколько не сконфузившись, она лениво прошла в помывочную. После её ухода, женщины, не сговариваясь, стали спешно намывать всё то, чего касалась «пляжная»!
После «гигиены», надев прокалённую, с запахом гари, одежду, мы вышли в предбанник, где мою новую знакомую ждал сыночек! Распахнулась металлическая дверь, и мы выбрались во двор, где томилась в ожидании очередная группа «нечистых» граждан...
ОКНО СОРОК ПЯТОЕ
© А. А. Сундуков. Очередь. 1986. Собрание Русского музея.
Моя мама была твердо уверена, что по окончании учебы я останусь в родной Уфе. Не знаю, на чём основывалось её убеждение, однако всё вмиг перевернулось, когда я услышала на распределении приговор: "На вас пришел запрос из Куйбышева областного". И добавили: «Не знаете, что это за город? Это - бывшая Самара!». Со слезами и тоской в сердце, пришлось смириться с временным, как я считала обстоятельством. Но с этих пор, сколько бы я не делала попыток навсегда вернуться в родной город, он отдалялся от меня все дальше и дальше...
Пыльный поезд еле тащился по августовской жаре. Ночное окно отражало огни нефтяных факелов в башкирской степи, передававших меня от одного к другому, - в неизвестность... Отныне с домом меня связывал только раздувшийся чемодан, куда бабушка, к моему негодованию, втиснула еще и подушку!
Наш поезд прибыл в Куйбышев рано утром. Сдав вещи в камеру хранения, я долго добиралась до будущего места работы на электричке, затем шла несколько кварталов до указанного ориентира - военного завода, и снова - пешком вдоль рельсов и бесконечных товарных вагонов - пока не упёрлась в железные ворота предприятия, куда была направлена.
Вскоре, с направлением из отдела кадров, я поспешила в общежитие. Комендант - грузная пожилая женщина, посетовала, что селить некуда, и придется кое-кого потеснить для молодого специалиста. И, добавила, что направления из отдела кадров недостаточно: для заселения необходимо представить справку о санобработке, за которой нужно идти в милицию. “Что это такое?!” - изумилась я. Но комендант махнула рукой: «Там узнаете!» Время поджимало, нужно было спешить. С тремя направлениями на руках: в общежитие, на санобработку и на прописку - я пришла в отдел милиции. Взглянув в мои бумаги, мне дали четвертое направление!
Чистилище оказалось совсем рядом. У длинного одноэтажного здания, похожего на кочегарку, под жарким солнцем кучковались люди. Ближе к железным дверям, стояли двое граждан запойной ориентации, за ними - юноша, поглощенный книгой; женщина с мальчиком лет четырех-пяти, чуть поодаль - субъект с каменными скулами. Я потянулась к женщине с ребенком. Мы разговорились. Оказалось, она приехала из Владимира на десять дней к родной сестре. Все было замечательно, пока на четвертый день пребывания она не попалась на глаза коменданту дома. Гостье было выдвинуто требование: или она пройдёт санобработку, или пусть уезжает домой немедленно! Напрасно, приезжая показывала обратный билет на поезд… У меня вырвалось: «И вашего сына, и его будут обрабатывать?». «Не знаю, ничего не знаю - она едва сдерживала слёзы. - Он у меня всегда такой чистенький!». Нашего народа ещё прибавилось: за мной встала румянощёкая украинка в белом переднике, похожая на торговку с рынка. Наконец, металлическая дверь открылась. Изнутри кочегарки шёл жар. «Ох-ох, из огня, да в полымя!» - выдохнула торговка.
Мы вошли в полутемную кочегарку с закопченными стенами, левую сторону которой занимала гигантская печь. Далее, напротив друг друга, были расположены помывочные. Каждому вошедшему, работница этого заведения - банщица и истопница в одном лице - выдавала рогожную мочалку и по четверти куска хозяйственного мыла. В ответ на умоляющий взгляд матери, работница поворошила волосы сжавшегося от страха мальчика и велела ему дожидаться мамы. Я обратила внимание, что не было шкафчиков для одежды. Куда же её вешать? Вскоре я узнала причину их отсутствия. Банщица указала молодому человеку с книгой, который вроде бы и не заметил перемены места, засунуть книжку поглубже в карман. И, вручив ему большой железный крюк, предупредила, чтобы одежда была повешена аккуратно, а не кое-как. Такие же крюки были розданы и остальной братии. Наконец, мужчины получили разрешение к помывке, и потянулись в своё отделение. Получив от них одежду, истопница открыла зево печи. На нас двинула стена жара, видно было, как на колосниках топки багрово шевелились угли. Она ловко подцепляла шестом с раздвоенным наконечником одежду и навешивала крюки на стальной прут - о, ужас! - прямо над пылающей топкой, приговаривая: «Вот, чтоб ваших вошек не было!». С тревогой, смотрели мы на шевеление одежды в восходящих потоках горячего воздуха. Ведь, вскоре, такая же участь ожидала и наши шмотки…
Не успели мы зайти в женское отделение, как в предбанник вошли два сотрудника милиции, подталкивая впереди себя загорелое дочерна существо. Приемщице «душ» было сказано, что эта «шалава» уже целый месяц промышляет на пляже в кустах, похожа стала на горелую головёшку. И поскольку они спешат, пусть она моется первой! «Шалава» разделась, и нашим глазам предстал жуткий диссонанс: при наличии моложавого лица, у неё было абсолютно изношенное старческое тело! Нисколько не сконфузившись, она лениво прошла в помывочную. После её ухода, женщины, не сговариваясь, стали спешно намывать всё то, чего касалась «пляжная»!
После «гигиены», надев прокалённую, с запахом гари, одежду, мы вышли в предбанник, где мою новую знакомую ждал сыночек! Распахнулась металлическая дверь, и мы выбрались во двор, где томилась в ожидании очередная группа «нечистых» граждан...