Сукачев: русская национальная идея - пострадать
Музыкант, поэт, композитор, актер, режиссер, Гарик Сукачев относится к людям, чья энергия буквально преобразует мир вокруг. Его постановка «Анархии» в «Современнике» взорвала театральную Москву, а сейчас музыкант готовится представить свою новую музыкальную программу «Нецензурная лексика».
В беседе с корреспондентом «НИ» Гарик СУКАЧЕВ рассказал, почему не ходит на митинги, зачем вернулся на театральную сцену, и определил свое мировоззрение как анархо-индивидуалистское.
- Рок всегда называли «музыкой протеста», против кого сегодня выступает на концертах Гарик Сукачев?
- Ни против кого. Я в этом смысле - толстовец. Честное слово! Я - за людей! Всю свою жизнь. Я - человек искусства. Я глубоко убежден, что, может быть, глупо как-то, коряво, но всю свою сознательную творческую жизнь пытаюсь сказать только эти простые слова и истины о том, что искусство - это волшебство, оно способно ну хотя бы на секунду всколыхнуть самые лучшие ваши чувства. И больше ничего. Мои политические, экономические, социальные, моральные пристрастия в этом смысле не играют никакой роли. Я их держу при себе. И вы о них никогда не узнаете. Потому что я просто не даю себе такого права - влиять на вас вот таким образом.
- И на митинги не ходите?
- Нет. Я много видел революций - вполне достаточно. После путча 1991 года я потерял к ним всякий интерес. Ну а 1993 год - это совсем оперетта была ужасная, хотя те люди, которых я видел на баррикадах, безусловно, были там не зеваками. Я видел нелепость и ужас, и гибель этих людей. И бежал к этому телецентру лично под трассирующими пулями. Все кончилось чеченской войной, обнищанием людей.
- То есть революция победила, и всем стало еще хуже?
- После каждой революции всем еще хуже становится. Мое самоопределение - анархо-индивидуалистское. Мой собственный выбор - только мой. Мне не нужны соратники или белые и красные шарики. Я не так давно видел Майдан - то же самое, что и в Москве, в 1991-м. И видел людей на майдане - одухотворенных - тоже с шариками, шарфиками оранжевыми и т.д. Как они были счастливы! Я не хотел их разуверять, что ничего хорошего из этого не выйдет. Бессмысленно об этом говорить, когда люди очарованы. Я сам бывал очарован. Это здорово - быть очарованным и быть честным в какие-то минуты. Но я туда не пойду больше. Влияют ли митинги на власть? Влияют - в нынешних политических условиях. Но мне это уже не нужно. Потому что меня попросят к кому-то присоединяться. А я не хочу.
- Тогда что делать молодым сегодня?
- Знаете, молодой парень, шедший с митинга, задал мне тот же вопрос. Я ему ответил: «Вы должны делать то, что вы делаете. Но мы с вами, к сожалению, войну проиграли».
- На въезде на территорию фестиваля «Нашествие», в котором вы принимаете участие, зрителей обыскивают не только на предмет оружия или наркотиков, но охрана отбирает еду - чтобы зрители покупали продукты питания на месте, за большие деньги. Молодые люди, которые съезжаются на фестиваль, - не самые имущие. Вас, как представителя культуры протеста, это как-то волнует - такая дискредитация имиджа рок-культуры?
- Я в этом не принимаю участия. С другой стороны - если б я был молодым человеком, я ровно так бы и рассуждал. Но вот Вудсток - величайший рок-фестиваль всех времен и народов. Тем не менее там были заработаны миллионы. Но это не отменяет того, что это была рок-революция самая великая, которая никогда не повторится. Мне не нравится, что отбирают еду. Но этот мир всегда так выглядит. Всегда на всех мероприятиях есть люди, которые вкладывают деньги и на этом зарабатывают. Я считаю, что у молодежи это должно быть - разочарования, противостояние, вопросы. Мы сами были совсем недавно такими же. Если у них этого не будет, у них не будет молодости. Тот, кто озлобится, - значит, должен был озлобиться. Тот, кто останется добрым, - останется таким и без нас с вами. Но какие бы деньги ни зарабатывались - каким образом это может соотноситься с людьми, выходящими на сцену и честно выполняющими свое дело?
- Как сочетается ваша частная буржуазная жизнь с роком на сцене?
- Когда Мика Джаггера в интервью спросили: «Чего ты хочешь добиться в жизни, играя эту музыку?», он ответил: «Я хочу «роллс-ройс» как у Джона Леннона и миллион долларов». Рею Манзареку Джимми Моррисон сказал дословно: «Давай соберем группу, назовем ее The doors и заработаем миллион долларов». И третья цитата - совсем недавнее интервью дочери Мика Джаггера, - где она говорит, что «мой папаша - вполне себе буржуазный тип, когда он находится дома. Только на сцене он дикий». Русская национальная идея - пострадать. Наверно, людям в массовом сознательном или в массовом бессознательном хочется, чтоб мы были нищими, жили в каких-то трущобах, были алкоголиками, и наши дети пошли по наклонной плоскости...
- Но все-же в основе рок-культуры лежит недовольство окружающим миром. У вас оно было когда-то?
- Безусловно. Советской властью. Тем же, чем всегда недовольна молодежь, - тем, что тебе говорят взрослые, тем, что мир катится в пропасть... Может, это с высоты прожитых лет кажется нам щенячьим протестом? Но, черт побери, я был таким!
- А с какого времени у вас пропал этот щенячий протест?
- Он никуда не пропадал. Он превратился в тихую печаль. Бунт, как я уже говорил, видоизменяет мир только к худшему.
- Тогда в чем смысл борьбы?
- В новом возрождении, хотя бы временном. Какой смысл в вере? В поиске веры. Вот в моем спектакле «Анархия», который в этом сезоне вышел в «Современнике», рефреном идет песня Фрэнка Синатры «My Way»: «Я шел разными путями, иногда мне нужно было выбирать дорогу, я шел на ощупь, я многое терял. Но иногда многое приобретал. Но сейчас, в конце пути, я могу сказать, что это был только мой путь».
- Как случилось, что вы раньше никогда не ставили в театре? Вы же зачем-то получили диплом режиссера в Липецком областном культурно-просветительном училище?
- Это была ошибка юности. Я - человек увлекающийся. Мне в какой-то момент показался интересным театр. Ровно до того момента, когда я снялся в кино в 1986 году у Александра Наумовича Митты. Тут я понял, что все остальное - фигня. Что больше всего в жизни я люблю кино и буду этим заниматься. Снимать кино. Актером быть легко и приятно. А режиссером - тяжело и непросто. Это - хорошая мужская работа. Однажды в девяностых мы с Мишей Ефремовым пытались поставить совместно спектакль во МХАТе - «Злодейка, или Крик дельфина». Но в какой-то момент я ему сказал: ты - не Станиславский, я - не Немирович-Данченко. Я понял, что не умею работать вдвоем, - все, что я хотел делать с артистами, Миша разрушал. Потому что он сам - режиссер. И я устранился и взял на себя музыкальную часть.
- Теперь вы поставили спектакль, в котором Михаил Ефремов выступил в роли актера - сыграл главного героя, бывшего панк-рокера, принципиально «отошедшего от дел», который не хочет продаваться шоу-индустрии, несмотря на плачевность своего существования...
- В основе истории лежит кошмарный случай, произошедший больше 26 лет назад. Однажды в Копенгагене Билли попытался зарезать любимую девушку - просто чтобы почувствовать себя круче Сида Вишеса, солиста группы Sex Pistols, который убил свою подружку Нэнси (история, вошедшая в легенды рок-н-ролла). Когда ты под героином и тебе 17-18 лет, ты просто играешь в игру и вообще не задаешь себе вопросов. Но судьба сделала трагический и нелепый перевертыш - не он убил свою «Нэнси», а «Нэнси» чуть не убила его. После этого они не виделись 26 лет. Причем остальные трое бывших панк-рокеров общались между собой. Но главный герой никого не искал. Они к нему пришли - с предложением снова спеть вместе, чтобы заработать денег. А он не хотел, чтоб они к нему приходили, он просто фасовал фасоль.
- Так он осуществил свою «американскую мечту»? Он хотел фасовать фасоль и фасовал ее...
- Мы не знаем, какова была его мечта. Мы можем просто предполагать. Человек взял и закрылся, как улитка. Он никому ничего не предъявляет и работает винтиком этой жизни, ниже социального слоя, из которого он вышел. Он работает в плохом супермаркете, пересчитывает свои баночки и никого не трогает. Почему? Тут стоит прочесть Макса Штирнера, основоположника анархоиндивидуализма. Одна из основных его работ называется «Эгоизм» - не в том извращенном смысле этого слова, в котором мы его обычно употребляем. Штирнер трактует эгоизм так: только мое личное «я» может давать мне право участвовать или не участвовать. Никто не может заставить меня участвовать в том, в чем я не хочу участвовать. А если я буду участвовать в том, в чем я не хочу, - вам только кажется, что я в этом участвую. Я даже скажу вещь, которая покажется кощунственной: в фигуре Иисуса есть абсолютные черты анархоиндивидуалиста. Потому что он за собой никого не звал. Ни при каких условиях. За ним совершенно свободно шли другие люди по собственному выбору. Он всегда это уточнял. Когда ему говорили: «Ты - Бог», он отвечал: «Это ты сказал».
- Чем закончилась эта история? После кровопролитной борьбы с шоу-бизнесом и триумфальной победы последнего над идеалами героя Билли вдруг залезает куда-то под потолок и начинает стрелять из автомата...
- Он в нас с вами стреляет. Сегодняшнее общество потребления делает дивиденды даже на несчастье. Ты говоришь: «Мой друг погиб 11 сентября в Нью-Йорке!» - и покупаешь песню, посвященную этому событию, и делаешь из этого продукт на продажу. Сейчас, в связи с техногенной революцией, с глобализацией, с компьютерными технологиями, эти семь кругов ада стали отчетливо видны. Твоя любовь к другу к твоему ужасающему поступку не имеет никакого отношения. Вот это ужас, в котором мир живет.