Кальки Шопена.
В одном пыльном желто-сером городе жила одна девочка, которая очень любила Шопена.
На обед она ела котлеты из рыбы, которую сегодня едят только кошки, да и те, скорее отворачиваются, почти 3 года уже не помнила, что такое сыр и масло.У нее не было ни новых игрушек, ни новых нарядов - лишь рыжий дореволюционный заяц с аномально длинными ногами и ушками.
Ее добрые бабушка с дедушкой выскребали из своего бюджета 70 рублей в месяц, чтобы внучка училась играть на пианино.
В подарок на праздники она просила ноты: сонаты австрийцев, маленькие прелюдии и фуги Баха. Но ноты были дорогим удовольствием, и, как правило, ей снимали копии с выданных учителем сборников. И дарили ей ноты, нужные для учебы: школа игры на фортепиано Николаева, Гайдна, пьесы русских композиторов.
И вот беда: в музыкальных школах Петербурга Шопена играть не разрешали.
Полифония плюс соната плюс пьеса. Ей всегда доставалось трио: Бах, Гайдн и Прокофьев. И ни разу не снималось копий Шопена. Только одна была прелюдия, в соль миноре, та, что на 98 странице у Николаева.
Шопен - композитор особенный. Его не просто сложно сыграть технически - его нужно чувствовать. У него не бывает крещендо и диминуэндо по методичке - он пишет в своих нотах комментарии - «нежно» или «агрессивно» или «от сердца». И поэтому у каждого пианиста Шопен свой: бывает, его у одного слушаешь и музыка божественна, а у другого совсем не узнаешь и выключаешь проигрыватель. И это не потому, что один из них - плохой пианист.… Тут просто нужно, чтобы три сердца совпали: композитора, исполнителя и слушателя.
Но однажды девочка нашла сборник вальсов на даче у одной скрипачки. Она знала, что тетя Аня вряд ли отдаст ноты, но ведь у нее впереди была целая ночь и комната, наполненная чудесами советских инженеров.
Быстро отыскалась калька, в портфеле нашлась любимая капиллярная ручка: одеяло, книжка, подушка, лампа. И следующие пять лет соседи за стеной слушали… «Фа…соль фа до ре си ля…» - она так этот вальс и называла - пела первую строку.
Время неумолимо бежало вперед: на ГОС экзамен ей снова дали Баха, Равеля, Гайдна и Шостаковича. В то время ее добрая учительница научилась справляться с ней и, после долгих споров, они договорились на компромиссный список композиторов.
Те кальки долгие годы были для нее пятиминутной радостью, которую можно было сыграть и услышать.По тем калькам она и познакомила Шопена со своим будущим мужем. Или мужа с Шопеном: их вообще трудно было друг другу представить.
А после долгих мучений в черных нотных оковах, она и вовсе музыку бросила: слишком много в ней в ту пору было математики, да и о «карьере» пора было задуматься.
Она пошла на работу, потом на другую... Училась в институте и вечерами делала миллионы набросков. И вот, однажды, по дороге за хлебом, она забрела в антикварный магазин…
-А у Вас есть ноты?
-Вон там, россыпью валяются, все по 200 рублей.
Среди оперы «Русалочка» и венгерских рапсодий лежал он: великий поэт гармонии Фредерик Франсуа Шопен.
400 рублей: маленький тонкий сборник вальсов плюс полное собрание ноктюрнов, полонезов и прелюдий «дикими» листами без обложки.
-Беру.
Ноктюрны, конечно, сыгрались только самые простые. А вот сборник вальсов разбирался долго и мучительно. А главное: по порядку.
И вот, когда у ее мужа уже болела голова, через несколько дней она дошла до десятого вальса: «Фа…. соль фа до ре си ля….». Это был он.
Его не могло там не быть. Это, конечно, была не та самая книжка, вальсы не совпали на такт. Это, конечно, уже было не в пятом классе, но она соединила кальки, и ее сердце бешено заколотилось: нотный стиль совпадал.
И пусть у этой девочки до сих пор ни квартиры, ни машины, ни дорогих платьев: одна ее мечта уже сбылась - у нее есть полное собрание Шопена, и она может играть его божественную музыку тогда, когда захочет.
А может, здесь дело совсем не в нотах?
Хотя ноты прекрасны , как и кальки. Даже портрет у них есть, сделанный пастелью.
На обед она ела котлеты из рыбы, которую сегодня едят только кошки, да и те, скорее отворачиваются, почти 3 года уже не помнила, что такое сыр и масло.У нее не было ни новых игрушек, ни новых нарядов - лишь рыжий дореволюционный заяц с аномально длинными ногами и ушками.
Ее добрые бабушка с дедушкой выскребали из своего бюджета 70 рублей в месяц, чтобы внучка училась играть на пианино.
В подарок на праздники она просила ноты: сонаты австрийцев, маленькие прелюдии и фуги Баха. Но ноты были дорогим удовольствием, и, как правило, ей снимали копии с выданных учителем сборников. И дарили ей ноты, нужные для учебы: школа игры на фортепиано Николаева, Гайдна, пьесы русских композиторов.
И вот беда: в музыкальных школах Петербурга Шопена играть не разрешали.
Полифония плюс соната плюс пьеса. Ей всегда доставалось трио: Бах, Гайдн и Прокофьев. И ни разу не снималось копий Шопена. Только одна была прелюдия, в соль миноре, та, что на 98 странице у Николаева.
Шопен - композитор особенный. Его не просто сложно сыграть технически - его нужно чувствовать. У него не бывает крещендо и диминуэндо по методичке - он пишет в своих нотах комментарии - «нежно» или «агрессивно» или «от сердца». И поэтому у каждого пианиста Шопен свой: бывает, его у одного слушаешь и музыка божественна, а у другого совсем не узнаешь и выключаешь проигрыватель. И это не потому, что один из них - плохой пианист.… Тут просто нужно, чтобы три сердца совпали: композитора, исполнителя и слушателя.
Но однажды девочка нашла сборник вальсов на даче у одной скрипачки. Она знала, что тетя Аня вряд ли отдаст ноты, но ведь у нее впереди была целая ночь и комната, наполненная чудесами советских инженеров.
Быстро отыскалась калька, в портфеле нашлась любимая капиллярная ручка: одеяло, книжка, подушка, лампа. И следующие пять лет соседи за стеной слушали… «Фа…соль фа до ре си ля…» - она так этот вальс и называла - пела первую строку.
Время неумолимо бежало вперед: на ГОС экзамен ей снова дали Баха, Равеля, Гайдна и Шостаковича. В то время ее добрая учительница научилась справляться с ней и, после долгих споров, они договорились на компромиссный список композиторов.
Те кальки долгие годы были для нее пятиминутной радостью, которую можно было сыграть и услышать.По тем калькам она и познакомила Шопена со своим будущим мужем. Или мужа с Шопеном: их вообще трудно было друг другу представить.
А после долгих мучений в черных нотных оковах, она и вовсе музыку бросила: слишком много в ней в ту пору было математики, да и о «карьере» пора было задуматься.
Она пошла на работу, потом на другую... Училась в институте и вечерами делала миллионы набросков. И вот, однажды, по дороге за хлебом, она забрела в антикварный магазин…
-А у Вас есть ноты?
-Вон там, россыпью валяются, все по 200 рублей.
Среди оперы «Русалочка» и венгерских рапсодий лежал он: великий поэт гармонии Фредерик Франсуа Шопен.
400 рублей: маленький тонкий сборник вальсов плюс полное собрание ноктюрнов, полонезов и прелюдий «дикими» листами без обложки.
-Беру.
Ноктюрны, конечно, сыгрались только самые простые. А вот сборник вальсов разбирался долго и мучительно. А главное: по порядку.
И вот, когда у ее мужа уже болела голова, через несколько дней она дошла до десятого вальса: «Фа…. соль фа до ре си ля….». Это был он.
Его не могло там не быть. Это, конечно, была не та самая книжка, вальсы не совпали на такт. Это, конечно, уже было не в пятом классе, но она соединила кальки, и ее сердце бешено заколотилось: нотный стиль совпадал.
И пусть у этой девочки до сих пор ни квартиры, ни машины, ни дорогих платьев: одна ее мечта уже сбылась - у нее есть полное собрание Шопена, и она может играть его божественную музыку тогда, когда захочет.
А может, здесь дело совсем не в нотах?
Хотя ноты прекрасны , как и кальки. Даже портрет у них есть, сделанный пастелью.