Лекарство от синдрома Стендаля
Нервное напряжение всякий снимает по-своему. Кто-то идет к психологу (у нас это, к счастью, случается нечасто), кто-то наливает водки (у нас это, к сожалению, случается слишком часто), кто-то переходит к остервенелому сексу (у нас это, к сожалению, не приводит к всплеску рождаемости), кто-то тупо смотрит в потолок (результаты этого, к сожалению, широко не изучены и не обнародованы специалистами).
У меня тут подход неоднородный. В зависимости от тяжести, глубины и ситуации, в которой это напряжение случилось. Недавно, например, перечитал Стендаля. «Красное и черное». Освежил в памяти. И это едва не вызвало новое нервное напряжение. Типа едва клин клином не вышиб.
Но вовремя одумался. Ибо исправить уже ничего нельзя. Ни предъявить автору претензию, ни переосмыслить жизнь главных героев и описанные события. Ибо все это уже впечатано в историю и мировую культуру. Не отдерешь, не отскребешь.
Если, скажем, Захар Прилепин напишет хорошую книгу - я могу написать, позвонить ему, поблагодарить, заметить, что вот такой момент в творении я просто не недопонял. Прилепин посмеется, объяснит, или скажет: недопонял - и не заморачивайся, значит, так надо. Оставь загадку потомкам. А то нас не будет - и им нечего разгадывать будет.
Вот Стендаль таких загадок оставил уйму. Причем загадок, которые и разгадывать не хочется. Потому что связаны они, скорее, не с литературой или исторической эпохой, а с характерами и типажами героев. Мне лично неясно, почему он водрузил литературный нимб над таким ничтожеством, как Жюльен Сорель.
Ясно, что психотип страдающего и переживающего перерождения молодого эгоиста очень волновал умы и души писателей в то время. Причем явление это было характерно не только для французских авторов - В России этот типаж волновал душу Пушкина (Онегин), Лермонтова (Печорин), Достоевского (Раскольников) и многих других.
Но самое поразительное, что из мировых классиков (а над судьбой такого героя) ломали головы и сердца и менее талантливые литераторы) у Стендаля это получилось хуже всех. Его герой не просто не вызывает стремления подражать ему, но и вообще в некоторых эпизодах вызывает отвращение.
Единственное, что хоть как-то может объяснить Стендаля в его порыве вывести именно такого героя, так это время появления произведения. Роман «Красное и черное» вышел после июльской революции 1830 года во Франции. В ходе этой революции была окончательно свергнута династия Бурбонов, на трон был возведен король Луи Филипп I, но монархию во Франции это уже не спасло. Она просуществовала еще несколько лет, но сама идея авторитарного правления была уже подорвана. В общем, по сути либералы свернули шею самому принципу монархии, хотя формально сохранили его. И возможно Стендалю понадобился герой, который бы не умел ничего иного, кроме как ненавидеть тогдашнюю французскую аристократию.
В самом деле, его Сорель в аристократических домах прислуживает, но постоянно бросает на хозяев взгляды, полные презрения. Вот, мол, ссуки, хоть вы меня и кормите, но вы мне отвратительны... Ага, зато прислужнический заработок ему мил и приятен. Он никак не пытается бороться с этим, не бунтует, хотя в конце романа, когда Стендаль подробнее описывает мысли, бушевавшие в герое, выдает мечты по переустройству мира и обнажает свою якобы бунтарскую жизненную философию. И при этом он ничего - ровным счетом ничего! - не делает ради ее воплощения.
Он не путается со смутьянами, не ищет встреч с ведущими либеральными политиками, не пишет в газеты, не составляет листовок! Он тупо выполняет поручения хозяев, трахает дамочек в их домах и предается своей болезненной рефлексии, распираемой столь же болезненным самолюбием (которое автор упорно называет честолюбием). Или его протест выражался как раз в амурных шашнях с богатыми дамами, стоящими выше его по социальной лестнице? В его мыслях ничего подобного не прослеживается. Видна только любовь эгоиста.
А в чем выражается ум Сореля, за который его и расхваливают в свете? В знании наизусть текста Евангелия. В знании фактов из прочитанных книжек. Стендаль не потрудился дать доказательства неординарности личности своего главного героя. В глубокой провинции еще ладно - там хватало цитирования по памяти Священного писания. Но в Париже в ту пору трудились, творили, спорили философы, интеллектуалы, общественные деятели, газетчики и многие другие персонажи.
Да и в любви Сорель ведет порой как скотина. Совращает жену работодателя, панически боясь, что будет разоблачен и его репутация пострадает. Тоже, мля, плейбой-распутник! А перед отъездом в Безансон и вовсе вымаливает трах у возлюбленной, которая просит не сбивать ее со стези добродетели (с которой она благодаря ему же ранее свернула).
А ближе к концу он и вовсе ведет себя как моральный урод. Пылает от страсти к новой возлюбленной, но потом выясняется, что любит он ту самую, с которой начались его секс-похождения. И уже не скрывает отвращения к той, что домогался еще недавно (и которая, между прочим, ждет от него ребенка).
В общем, мысли такого чмошника и вряд ли могут заинтересовать здраво рассуждающего человека. Ибо не заметить их лицемерной природы не может разве что полный болван. Но Стендаль зачем-то упорно пичкает ими читателя. Может, это попытка оправдать героя, симпатий к которому он и не скрывает? Об этом мы если и узнаем, то точно не в этой жизни. И, наверное, к лучшему. Доводы писателя, чей рассудок был в ту пору уже поражен заработанным в молодости сифилисом, навряд ли покажутся интересными.
Все написанное выше не означает, что переосмысленный Стендаль мне вдруг стал отвратителен. Просто лучшим лекарством от уважения к его героям станет перечитывание его романов. Впрочем, у него есть несомненно замечательное произведение - «Пармская обитель». Но о нем как-нибудь позже. После нового этапа переосмыслений...
Иллюстрация к книге "Красное и черное"
