(no subject)
Два месяца мы с Машей вели радиоэфир. Я делал новую программу, для дачников, с началом лета. Говорили втроём (с одной бабкой, найденной мной среди стабильных "клиентов" нашего эфирного телефона) о погоде, воспитании детей, капусте, посеве, детских книжках и телевидении. Маше было очень смешно в первый месяц. Она не думала, что всё это так близко, радио. Хотя и раньше у меня на работе бывала. Но не в эфире.
Важно удостовериться.
Однажды в детстве я, идущий домой очень счастливый, шёл по дороге и не заметил торчащей из земли проволоки-прута с острым, видимо, концом, проходя в Братске по ул. Малышева к дому мимо стройки от школы, по правую сторону дороги был лес, приступавший к дороге вплотную. Я разодрал ей коленку до кости об эту проволоку, я потом вспомнил её, придя домой, до сих пор шрам. Но я не заметил, когда разодрала, и брюки, и коленку, и шёл домой. Я был очень счастлив, мне было семь лет, и я по дороге, это был май, рвал цветы медуницы, из розовых я высасывал сок и выбрасывал соцветия, а фиолетовые оставлял в руке, я хотел набрать букет только фиолетовых для Наташи М. Наташи не было дома, но её мама отдала мне её письмо мне. Я стоял в подъезде на балконе девятого этажа и читал его. И подумал: неужели всё это правда, и мы живые, и есть не только я в мире, но, например, ещё и Наташа? И всё это происходит. Я не верил в это, тогда у меня была теория, что все вокруг - подставные лица и шпионы, агенты и некие работники, не знающие своей цели. Тогда я достал из кармана ключи от квартиры и долго на них смотрел, боясь выкинуть их с балкона. Но я не удержался и запустил их, внимательно следя, куда же они улетят. Я не увидел. Я быстро побежал по лестнице на выход, на улицу, искать их. Это перебило разрывавший меня восторг от письма Н. Я не нашёл их, и вечером меня отлупил отец. Реальность была признана, впрочем, не лупсачкой, а тем, что ключи и вправду улетели без возврата, что меня занимало ещё несколько дней.
На радиостанции Маша освоилась быстро. Она до сих пор говорит по телефону так, что Вы не услышите ни лишнего вздоха, ни перебирания сухих или мокрых губ или сбитого дыхания. Микрофон её забавлял, как и постоянно сваливающиеся с головы наушники, и мы поэтому включали колонки, но фонило, и Маша стала разговаривать потом с наушниками, лежащими на столе, откуда, как из коробочки, из шкатулки, был слышен голос дозвонившегося. Всё было очень слаженно. Во многом потому, что формат программы предполагал "сбои" (вы же знатете, как любят слушатели именно неэфирные, неформатные ситуации и мелкие промашки), так сказать, непосредственность.
Однажды Маша, изучив все провода и пульт, спросила: а можно вырубить всю радиостанцию? Я сказал, что можно по частям. Я и сам-то не знал за четыре года работы, вопрос был нов. Маша спросила: всю сразу можно? - Как это? - Ну вообще чтобы тишина в эфире? - Вон, спроси у Сергея, я такими вещами не интересовался. Сергей был залит в тот день алкоголем до маковки, старейший работник с голосом из пионерского хора в свои тридцать шесть лет. И показал ребёнку розетку.
В тот день самый разгар веселья в эфире, когда звонила Анастасия Павловна из Харламовки, чтобы рассказать, как можно использовать отвар картофельной кожуры, эфир смолк. Маша выдернула штеккер из той самой розетки. Смолкло всё, даже телефон. И стояла с трансцендентальным и немного испуганно-провинившимся-досадливым каким-то выражением на лице в маленькой нашей кухне.
Я смеялся как никогда, как никогда, не иначе, в ту минуту. Через тридцать секунд эфир был восстановлен и мы даже обратно вызвонили Анастасию Павловну на её мобильник, потому как телефон её давно был в списке постоянных клиентов, висевшем на стенке, дозвонились до классики нашей единствоенной вещающей на всю область радиостанции, до Анастасии Павловны с её бесподобно сорокинским рассказом. О чём она, конечно, не догадывалась, как и о том, что, пока мы её слушали, мы всегда отключали микрофон, чтобы ржать спокойно, не подавляясь. Она спокойно колупалась на огороде, посетовав на ненадёжность сотовой связи.
Всё это странно
а представляется каким-то прям важным
иногда
...
Важно удостовериться.
Однажды в детстве я, идущий домой очень счастливый, шёл по дороге и не заметил торчащей из земли проволоки-прута с острым, видимо, концом, проходя в Братске по ул. Малышева к дому мимо стройки от школы, по правую сторону дороги был лес, приступавший к дороге вплотную. Я разодрал ей коленку до кости об эту проволоку, я потом вспомнил её, придя домой, до сих пор шрам. Но я не заметил, когда разодрала, и брюки, и коленку, и шёл домой. Я был очень счастлив, мне было семь лет, и я по дороге, это был май, рвал цветы медуницы, из розовых я высасывал сок и выбрасывал соцветия, а фиолетовые оставлял в руке, я хотел набрать букет только фиолетовых для Наташи М. Наташи не было дома, но её мама отдала мне её письмо мне. Я стоял в подъезде на балконе девятого этажа и читал его. И подумал: неужели всё это правда, и мы живые, и есть не только я в мире, но, например, ещё и Наташа? И всё это происходит. Я не верил в это, тогда у меня была теория, что все вокруг - подставные лица и шпионы, агенты и некие работники, не знающие своей цели. Тогда я достал из кармана ключи от квартиры и долго на них смотрел, боясь выкинуть их с балкона. Но я не удержался и запустил их, внимательно следя, куда же они улетят. Я не увидел. Я быстро побежал по лестнице на выход, на улицу, искать их. Это перебило разрывавший меня восторг от письма Н. Я не нашёл их, и вечером меня отлупил отец. Реальность была признана, впрочем, не лупсачкой, а тем, что ключи и вправду улетели без возврата, что меня занимало ещё несколько дней.
На радиостанции Маша освоилась быстро. Она до сих пор говорит по телефону так, что Вы не услышите ни лишнего вздоха, ни перебирания сухих или мокрых губ или сбитого дыхания. Микрофон её забавлял, как и постоянно сваливающиеся с головы наушники, и мы поэтому включали колонки, но фонило, и Маша стала разговаривать потом с наушниками, лежащими на столе, откуда, как из коробочки, из шкатулки, был слышен голос дозвонившегося. Всё было очень слаженно. Во многом потому, что формат программы предполагал "сбои" (вы же знатете, как любят слушатели именно неэфирные, неформатные ситуации и мелкие промашки), так сказать, непосредственность.
Однажды Маша, изучив все провода и пульт, спросила: а можно вырубить всю радиостанцию? Я сказал, что можно по частям. Я и сам-то не знал за четыре года работы, вопрос был нов. Маша спросила: всю сразу можно? - Как это? - Ну вообще чтобы тишина в эфире? - Вон, спроси у Сергея, я такими вещами не интересовался. Сергей был залит в тот день алкоголем до маковки, старейший работник с голосом из пионерского хора в свои тридцать шесть лет. И показал ребёнку розетку.
В тот день самый разгар веселья в эфире, когда звонила Анастасия Павловна из Харламовки, чтобы рассказать, как можно использовать отвар картофельной кожуры, эфир смолк. Маша выдернула штеккер из той самой розетки. Смолкло всё, даже телефон. И стояла с трансцендентальным и немного испуганно-провинившимся-досадливым каким-то выражением на лице в маленькой нашей кухне.
Я смеялся как никогда, как никогда, не иначе, в ту минуту. Через тридцать секунд эфир был восстановлен и мы даже обратно вызвонили Анастасию Павловну на её мобильник, потому как телефон её давно был в списке постоянных клиентов, висевшем на стенке, дозвонились до классики нашей единствоенной вещающей на всю область радиостанции, до Анастасии Павловны с её бесподобно сорокинским рассказом. О чём она, конечно, не догадывалась, как и о том, что, пока мы её слушали, мы всегда отключали микрофон, чтобы ржать спокойно, не подавляясь. Она спокойно колупалась на огороде, посетовав на ненадёжность сотовой связи.
Всё это странно
а представляется каким-то прям важным
иногда
...