В Красноярск я уехал внезапно, поэтому оттуда взял билет в купе, не дождавшись билета в плацкартный вагон. Купе на четверых - это кажется очень замкнутым местом. Двое постоянно спавших мужчин, я даже не видел их лиц. И женщина лет сорока. Я всегда беру билет на верхнюю полку в поезд. Она не была такой больной, сколько из себя её делала. Она могла положить голову на руки и сказать: я больше не могу, у меня поднимается внутричерепное давление. И правда, через десять минут у неё краснели глаза, она начинала икать, жаловаться шёпотом на всё, мочить полотенце, обматывать им голову, пить таблетки, раскачиваться, завалившись на колени. Мне всё время хотелось ей сказать: перестаньте, Вы сами себя гипнотизируете, Вы, наверное, учительница, и Вас не любят, никто, но зачем же и Вы себя так убиваете, у Вас же нет никакого давления. Но я не сказал, не знаю, почему. Из того, что решил никогда никому ничего не говорить. Интересно, когда и зачем я это решил. Я стал чистить апельсин. Она сказала: не надо, меня от этого запаха тошнит. Затем её вырвало в пакет, она отнесла его в мусорный бак и уставшая заснула. Когда я проснулся, её не было в купе, а там спала старуха, сухая, лет семьдесят, спокойным очень сном; я долго смотрел на её совсем бессмысленное, хоть и украшенное многими морщинами, лицо. На этой ноте приятной бессмысленности я и заснул.
Потом эту женщину я встретил в Новосибирске ещё. Утром в маршрутке, в шесть утра, через три дня. Она сказала: доброе утро, молодой человек, и выглядела совсем не больной. Я был сонный и спросил её: Вам лучше? Она мне улыбнулась и сказала, что в Новосибирске хоть и холодно, а ветра нет, поэтому погода хорошая.