первый день в омске
Почти всю ночь не спал, больше из-за зубов. Ещё из-за тревожной возбуждённости, которая возникла, как я вышел с омского вокзала и усилилась по дороге домой. К трём часам ночи благодаря пришедшей за неделю нечитанной почте и чтения некоторых lj, а больше всего из-за того, что дома было чисто (спасибо zlo_zlo, устранившему весь кавардак лета) и усиливавшейся вопреки инъекции баралгина и вину зубной боли эта тревожность сошла на нет. Никак не могу уловить, сама поднимающаяся температура даёт это нервное возбуждение или же наоборот, нервное возбуждение провоцирует поднимающуюся температуру. К двум часам температура стала тридцать семь и шесть. В половину четвёртого она вернулась к тридцати шести и семи. Я думаю, пока не удалю все три зуба, о температуре ничего определённого сказать нельзя. Я давно хотел удалить самый злостный из них, но стоматологи всё пытаются «сохранить зуб», а ведь два года назад я очень просил его удалить, не начиняя никакими пломбами. И вот «зуб мудрости» тоже, год назад, просил сразу просто вырвать, нет же, его состояние оценили как «хорошее». Теперь к этим двум, буквально за месяц разрушился, добавился третий, и проснулись-то они все разом.
В шесть я встал и сходил за талоном. В восемь я удалил самый злостный зуб. Но вот ещё два болят. А следующий талон дали на послезавтра. Удалить сразу три отказались наотрез.
Я проспал до двух дня.
Я думаю, мои записи здесь будут теперь занудными и ежедневными. У меня появился в гостях у сестры вкус к жизни, причём, в мелочах, проснулся опять. Я не знаю пока, каким тегом эти записи буду помечать, но то, что это будет занудство, думаю, это точно. Примерно такой дневник у меня был лет восемь назад, красивая большая тетрадь в клеточку, куда я заносил прочитанные книжки, планы на завтра, покупки, хронометраж чего угодно.
В два часа дня, проснувшись от головной боли и кошмарного сна*, я начал оттирать замоченную на ночь старинную лужу предотъездной блевотины на полу (к вечеру отмочил окончательно и оттёр). Потом я провёл время в дружеской компании zlo_zlo часов до пяти, потом отключили телефон, и я пошёл его оплачивать, проводив zlo_zlo.
Далее я устал от жары на улице, пока ходил и час пролежал в холодной ванне, слушая «Remixodelica» Гитаркина и Кострова.
Далее я пошёл в магазин и купил много, тщательно выбрав шампунь, мыло, освежитель воздуха, пачку сигарет, много еды, похожей на ту, которой заботливо откармливала меня сестра две недели, пачка бумаги и новая ручка, кофе, к которому я привык тоже в гостях у сестры, телефонные карточки, зубную щётку и пасту, стиральные порошки, пену для ванны, жидкое мыло, лосьон после бритья, пену для бритья, бритву и лезвия, молоко и кефир, мармелад, майонез, хлеб; в аптеке: валерьянка в драже, энтеросорбенты, настойку эхинацеи в качестве иммуностимулятора, обезболивающие темпалгин и кеторолак, таёжную смолку, шприцы, вату, гастрофарм и мезим, пирацетам, кавинтон, глицин, до кучи ромашку в пакетиках, двадцать таблеток реланиума и десять реладорма по свежевыписанному утром рецепту, и трав сабельника, эрвы и зверобоя; купил ранеток и зелени у старушек-дачниц и килограмм требухи для собаки в киоске. Плёнку с богучанскими фотографиями отдал печатать, завтра вечером будет готова.
_____________________
*
Сон. Я потерял память, не мог что-то вспомнить в разговоре с медсестрой психиатрической больницы где-то в Румынии или во Франции, она наконец-то заговорила на русском, и мы с ней и с её подругой отправились куда-то в гости. Меня очень беспокоило то, что я не понимаю, о чём они говорят. В лифте мы оказались с её подругой и знакомым подруги. Сама медсестра, пока лифт поднимался (клетка), бежала за ним по этажам и пинала его через прутья так, что он сильно раскачивался и перевернулся, мы втроём выпали в шахту, откуда нас подобрала смеющаяся русскоговорящая медсестра и повела в подвал, где была гостиница и собственно её комната (меня насторожило то, что она живёт в гостинице). В соседней комнате оказался военком из Омска, отлавливающий скрывающихся русских призывников и для этого засланный в эту то ли Румынию, то ли Францию. Он и отловил меня, услышав наш смех (почему-то мы очень смеялись). И тут я вспомнил, что мне уже есть двадцать восемь лет, но паспорта у меня не было, а русскоговорящая медсестра, присматривавшая за мной, потерялась. Военком отвёл меня в какую-то комнату подождать его же. Там по телевизору шла передача для буддистов, вроде «Делай как мы, делай с нами, делай лучше нас», среди прочего они заталкивали друг другу в рот раскалённые прутья и потом улыбались широко в камеру, проговаривая по просьбе диктора фонетические ряды разных языков, чем поразили меня окончательно, подведя к мысли о том, что я кроме русского языка вообще ничего не знаю, короче, они очень весело кривлялись на экране. Военком вернулся и стал раздеваться для упражнений и медитаций. Я пригляделся: а он индиец, очень толстый и обрюзгший, его соски были вырезаны, вместо них были блестящие светящиеся шарики, кажется, из феонита, фиолетового цвета, а может быть, это были искусственные самоцветы. Я стал говорить, что мне уже есть двадцать восемь лет, и забирать меня в армию он не имеет права, но военком впал в медитацию и по-разному замедленно изгибался. Медсестра колотила в дверь и звала меня по имени. Ещё она кричала кому-то в коридор фразу «Это предел технократии, бог видит всё!» Я попытался разговорить военкома о технократии, деланно и заискивающе перед ним насмеиваясь над медсестрой, но далее военком проворно и нагло взгромоздился на меня, сев мне на шею и заставил взять у него в рот. Мне было больно, потому что он упёрся мне в зубы, и от этого они болели до тошноты. От этой тошноты и зубной боли я проснулся.