Разговоры о звёздах
Сурово католичный городок, в котором все молчат о важном и волнующем как в кино Бергмана и говорят только о цветах и о птичках, проявил себя уже в первые полчаса, как я вышел в него из электрички. Проявил он себя разговором между отцом и сыном, который я услышал в кондитерской, куда зашёл купить торт в честь моего приезда к дочке.
Разговор, суть которого и форму я ненавижу с детства: сын расспрашивает отца о звёздах, о биологии, о насекомых. Так я расспрашивал своего отца на людях, потому что нам не о чем было говорить, а говорить надо было, строить хорошую мину при самой плохой игре (не наружной игре, а при самой плохой игре между мной и ним), или расспрашивал его один на один, чтобы отводить его внимание от чего-нибудь или просто делать ему приятно, чтобы не бояться его, потому что ему было приятно от этих расспросов.
По-моему, с детства ржу над книжками и лекциями по астрономии, над их популярностью. Мерзко, что меня потом действительно в детстве начинала интересовать после разговоров с ним эта муть, вся эта биология с математикой и астрономией. Я начинал чувствовать себя любящим его, благодарным ему - я шизофренически расщеплялся, впадал в даблбайнд иллюзорной любви, а ведь я его боялся до обоссачки (буквально) и ненавидел, мечтал убить всегда (он оперировал мне нарывы на ногтях без анестезии, вырезал ножничками ногти, я падал в обмороки от боли, и всякие избиения до кровавой блевотины и полусмерти, в конце концов он подох сам, преждевременно, молодым, увлекаясь продлением жизни).
Разговор, суть которого и форму я ненавижу с детства: сын расспрашивает отца о звёздах, о биологии, о насекомых. Так я расспрашивал своего отца на людях, потому что нам не о чем было говорить, а говорить надо было, строить хорошую мину при самой плохой игре (не наружной игре, а при самой плохой игре между мной и ним), или расспрашивал его один на один, чтобы отводить его внимание от чего-нибудь или просто делать ему приятно, чтобы не бояться его, потому что ему было приятно от этих расспросов.
По-моему, с детства ржу над книжками и лекциями по астрономии, над их популярностью. Мерзко, что меня потом действительно в детстве начинала интересовать после разговоров с ним эта муть, вся эта биология с математикой и астрономией. Я начинал чувствовать себя любящим его, благодарным ему - я шизофренически расщеплялся, впадал в даблбайнд иллюзорной любви, а ведь я его боялся до обоссачки (буквально) и ненавидел, мечтал убить всегда (он оперировал мне нарывы на ногтях без анестезии, вырезал ножничками ногти, я падал в обмороки от боли, и всякие избиения до кровавой блевотины и полусмерти, в конце концов он подох сам, преждевременно, молодым, увлекаясь продлением жизни).