Двухлетняя девочка Лаура выполняет своё предназначение - быть принцессой - пока что только во внутреннем дворе нашего квадратного дома, куда её выкатывают на белом велосипеде с головой пушистого белого единорога на руле и в белом платье родители два раза в день. Она тихо осматривает всех других детей под присмотром родителей, не обидят ли они её, рады ли они ей, их принцессе. Они притихают от её величия и от наблюдения её матери и отца из окна на третьем этаже, а также от наблюдения своих собственных родителей. Дети ведут себя сравнительно тихо во внутреннем дворе, который, с тех пор, как спилили огромный каштан посередине двора и очистили углы от кустов, стал детской площадкой к радости турецких семей (дети есть только у них) и к ужасу остальных жильцов дома (шум и мусор постоянно, как и окна, выбитые мячом) .
Мать и отец Лауры любят сидеть на кухне и смотреть, как их дочь сидит во дворе на трёхколёсном велосипеде, к ней подходят другие дети, почти что на поклон, как видно из окна сверху.
Мать и отец не работают, у них много времени на воспитание девочки Лауры, из пяти детей четверо получили традиционно турецкие имена, а младшая получила имя Лаура. Дома она тоже принцесса, но тиран. Два года с ней общались только по-разному выкрикиваемым, всегда внезапно и громко именем "Лаура!" (в воздухе провисало "К ноге!", "Молодец!", "Покакала?", "Заткнись!", "Как ты надоела!", "Ешь!"), теперь она стала гугукать, играть со словами, заигрывать словами своих родителей.
К примеру, ревёт с шести утра. Её окрикивают, бьют (били её с рождения, как я помню), выбивают трубный страшный рёв из тела девочки-крепышки.
И тут она гугукает, с раскачкой: па, па, ПА, ПА, папа, пап, паппа, папппаа, ааааап, ааааааап, ап, па. И подхохатывает, ей хорошо. Сразу отец начинает с ней говорить, а не кричать на неё "замолчи!", ласкать её, тётёшкать, говорит и говорит с ней, почти плача от счастья.
Лаура принимается править дальше, инфанта принимается снова орать, и за минуту отец и мать от ласкового воркования переходят к беготне по дому, истерике и снова к битью Лауры. После трубного страшного рёва боли и захлёбывания в слезах Лаура снова смеётся и играет словами с папой и мамой.
Её выкатывают во двор.
Во дворе она играет роль принцессы-будды. Никогда не разрушает образ криком и превращением в омерзительное детское красное от крика тело.
Часто родители бегают по соседям с просьбой выключить телевизор, стиральную машину, потому что у них ребёнок не может успокоиться, уснуть днём. Два раза приносили мне пирог с благодарностью за то, что после восьми вечера я смотрю телевизор и слушаю музыку или очень тихо или в наушниках, не то что другие, до десяти вечера стирать могут, как то в распорядке дома позволено. Пару раз, впрочем, угрожали убить за музыку, "подослать чеченов", так и выразились, знают, от чего трепещет русское сердце.
Ночью вообще должна быть тишина: если я, живущий наверху от этой семьи этажом выше, начинаю ночью ходить или упаси бог моюсь в душе ночью или рано утром (я просыпаюсь чаще всего рано, часов в пять утра), ко мне будут стучать, звонить, или придут просить или даже угрожать, чтобы я был потише, потому что ребёнок.
Лаура же, ёбаное маленькое говно и тварь, использует все уловки и все звуки, чтобы заводиться и продолжать психодраму с родителями. Я надеюсь на то, что скоро она вступит в возраст сознательной порки и её просто будут регулярно пиздячить ремнём как и остальных четверых детей, очень тихих, незаметных, кричат только когда их пиздят, преимущественно по субботам.
Жара спала, окна теперь открыты хоть и реже, и Лауре бы поуспокоиться, суке такой, но она серьёзно взялась подслушивать, ищет новые звуки, и теперь, когда включаешь шейкер, чтобы выжать сок, сделать смузи, она использует это для начала своей драмы "Принцесса Идиот". Из ребёнка сделали идиотку. Всего два года-то понадобилось. Сейчас эту мразь опять выкатили во двор, трёхколёсный велик с сиденьем-креслицем. Сидит, откинулась, отдыхает. Наоралась часа два или три даже, еле дышит, пузанка-крохотун, тварь, икает, ей скормили мороженое. Уснула под солнцем и прохладным ветерком.