Степь
Пекин огромный, пустой в среднем, он как степь вокруг. И он не светится как мегаполис, тем более, как азиатский мегаполис. Он скупо освещен желтым необходимым электричеством, ровно, оно стелется как низкая трава в степи. От этого тоже ощущение простора. Суета здесь эпизодична во времени и в пространстве. Так, туристические улицы или съезд народных депутатов если. А с самолёта так и вовсе это степь, ничего разноцветного, тёмные небоскребы, только магистрали дорог и улиц составлены приземленными огнями, как огнями костров. От этого сразу всё обозримо, на ладони. Да и нет у города вертикалей. А города много, уже с аэропорта, где рядами, километрами в темноте стоят тихо тысячи самолётов правильными рядами и кварталами, как склад, не тесно нисколько, удобно, тоже потухшие, а зажигаются только дорожки, куда ехать автобусу с пассажирами или садиться и взлетать самолёту, и сразу тухнут как только автобус или самолёт по ним проехали, и снова темнота и никого, поля силуэтов самолётов в темноте до горизонта и дальше.
Автобус едет от места посадки самолета до аэропорта минут пятнадцать. В аэропорте пусто всегда, никаких бутиков, торговли как в Бангкоке или в Москве, где пассажиры ходят жмутся по стеночкам мимо пустых ярких магазинов, все удобно, недалеко, автоматизирован и паспортный контроль, все службы рядом, но люди не толпятся, и свежий воздух. В пекинском аэропорте шепот отражается от волнообразных стен и потолка, запросто может стоять шесть кресел на зал триста на триста метров, вокруг них только гладкий мрамор, высокий потолок и огромное стекло стен.
Городу не идёт южная азиатчина, рынки, постоянная еда и торговля. За год это все почти, что потрясает скоростью, убрали, эти пережитки раннего капитализма, задержавшиеся навсегда в Таиланде и в России. Убрали и ночную торговлю, супермаркеты больше не то что круглосуточно не работают, но в десять вечера теперь максимум закрываются. А раньше пекинцы любили в них ночами гулять, щупать товары, своё достигнутое благосостояние, даже и не покупая ничего. Теперь им это неинтересно, наелись, а также поняли, что это не свобода, когда-то чаемый Запад в виде этих ночных часов работы, а излишество, консьюмеризм, наценка. Во Вьетнаме любят ночную торговлю, в России и в Камбодже. За дух запада и свободы, все никак не надышатся, не натешатся своими выдумками о жизни истинной.
Ночь в Пекине темна и глуха как в деревне. Мне это так нравится после шумного круглосуточного дурдома улиц Берлина и нескольких душных и тоже шумных ночей и дней в Таиланде.
Сегодня был праздник первой полной луны в новом году. Полная луна подсвечивала силуэты огромных здесь немногих храмов, они как горы, у дома один такой - храм Барабана. Днём храм этот буянит, барабанит, гулкие медленные литавры и колокола, там храмовые петухи целый день орут (кстати, здесь, как и две недели в Лаосе, я встаю буквально именно что с петухами - теперь слышимыми из храма Барабана). К вечеру он пустеет, затихает и темнеет, но параллельно его затиханию медленно с фонарями включается всегда полная туристами улица перед ним. Он стоит за ней тёмным силуэтом как гора. Он не пропадает с наступлением вечера и оживлением улицы, а, наоборот, еще более обозначается, поднимается и нависает над разноцветными огнями баров и красными фонарями ресторанов в темноте как гора, он молча и отчетливо, просто и ничего не сообщая проступает. Это жутковато поначалу смотрится, он так огромен и высок, что на него не падают блики веселья, света фонарей и машин. Он тих и он из тяжеленной глины сделан темно-красной. Толпа с шарами, изображающими полную луну, шла мимо него по барам. Потом потухли и они, потом притушили дорожные фонари и он снова чётче и темнее обозначился силуэтом в ночном тумане, холодает здесь по-степному быстро и освежающе.
Я не мог больше выносить постоянную сауну Лаоса и Таиланда и раньше уехал в Пекин, чем очень, крайне, доволен. Ночью, с десяти вечера, за окном до горизонта деревня с редкими огоньками, с длинными отставаниями перебрехивающимися псами, пьяные мужики по дороге домой базлают песни и смеются где-то вдали, акустика невероятная для города с 26 миллионами жителей, а ведь эти одноэтажные полуразвалившиеся зачуханные ебеня с курами в клетках - это самый центр города. Кстати, тихо и пустынно после десяти вечера во всем городе. Да и днём просторно, так как город хорошо продуман.
Автобус едет от места посадки самолета до аэропорта минут пятнадцать. В аэропорте пусто всегда, никаких бутиков, торговли как в Бангкоке или в Москве, где пассажиры ходят жмутся по стеночкам мимо пустых ярких магазинов, все удобно, недалеко, автоматизирован и паспортный контроль, все службы рядом, но люди не толпятся, и свежий воздух. В пекинском аэропорте шепот отражается от волнообразных стен и потолка, запросто может стоять шесть кресел на зал триста на триста метров, вокруг них только гладкий мрамор, высокий потолок и огромное стекло стен.
Городу не идёт южная азиатчина, рынки, постоянная еда и торговля. За год это все почти, что потрясает скоростью, убрали, эти пережитки раннего капитализма, задержавшиеся навсегда в Таиланде и в России. Убрали и ночную торговлю, супермаркеты больше не то что круглосуточно не работают, но в десять вечера теперь максимум закрываются. А раньше пекинцы любили в них ночами гулять, щупать товары, своё достигнутое благосостояние, даже и не покупая ничего. Теперь им это неинтересно, наелись, а также поняли, что это не свобода, когда-то чаемый Запад в виде этих ночных часов работы, а излишество, консьюмеризм, наценка. Во Вьетнаме любят ночную торговлю, в России и в Камбодже. За дух запада и свободы, все никак не надышатся, не натешатся своими выдумками о жизни истинной.
Ночь в Пекине темна и глуха как в деревне. Мне это так нравится после шумного круглосуточного дурдома улиц Берлина и нескольких душных и тоже шумных ночей и дней в Таиланде.
Сегодня был праздник первой полной луны в новом году. Полная луна подсвечивала силуэты огромных здесь немногих храмов, они как горы, у дома один такой - храм Барабана. Днём храм этот буянит, барабанит, гулкие медленные литавры и колокола, там храмовые петухи целый день орут (кстати, здесь, как и две недели в Лаосе, я встаю буквально именно что с петухами - теперь слышимыми из храма Барабана). К вечеру он пустеет, затихает и темнеет, но параллельно его затиханию медленно с фонарями включается всегда полная туристами улица перед ним. Он стоит за ней тёмным силуэтом как гора. Он не пропадает с наступлением вечера и оживлением улицы, а, наоборот, еще более обозначается, поднимается и нависает над разноцветными огнями баров и красными фонарями ресторанов в темноте как гора, он молча и отчетливо, просто и ничего не сообщая проступает. Это жутковато поначалу смотрится, он так огромен и высок, что на него не падают блики веселья, света фонарей и машин. Он тих и он из тяжеленной глины сделан темно-красной. Толпа с шарами, изображающими полную луну, шла мимо него по барам. Потом потухли и они, потом притушили дорожные фонари и он снова чётче и темнее обозначился силуэтом в ночном тумане, холодает здесь по-степному быстро и освежающе.
Я не мог больше выносить постоянную сауну Лаоса и Таиланда и раньше уехал в Пекин, чем очень, крайне, доволен. Ночью, с десяти вечера, за окном до горизонта деревня с редкими огоньками, с длинными отставаниями перебрехивающимися псами, пьяные мужики по дороге домой базлают песни и смеются где-то вдали, акустика невероятная для города с 26 миллионами жителей, а ведь эти одноэтажные полуразвалившиеся зачуханные ебеня с курами в клетках - это самый центр города. Кстати, тихо и пустынно после десяти вечера во всем городе. Да и днём просторно, так как город хорошо продуман.