Немецкий стыд
Очень лёгкий доступ к мозгам немцев обеспечивает их стыд. Стыда в этой стране больше, чем чего-либо ещё. Я даже думаю, стыд здесь многое заменяет: аппетит, эротику, мечты, эстетические удовольствия, многие толстые и недефинируемые тонкие чувства. Представляется, что в большей степени, чем у других народов, стыд универсален у немцев и вытесняет многое, да что перечислять, многое и многое. В стыде моментально можно обрести не общий язык, а мгновенно общую волну здесь.
Иногда я ставлю над немцами эксперименты-замеры, и всегда чувство стыда является лучшим метеозондом и глубоководным лотом. Сегодня в метро в первый раз просил денег как молодой и полный чувств и надежд немец, как неопытный ещё бездомный. Мало подали. Пошёл в другой поезд, стал говорить с русским акцентом, тоже молодой только что оперившийся бездомный. В том и том случае типа продавал газету. В первом случае купили три номера. И почти не давали денег.
А вот во втором случае денег давали просто так. А одна тётенька достала из сумки большой красивый сахарный крендель и через весь вагон преподнесла мне его на вытянутой руке, упаковав в бумажный пакет и ржала при этом как лошадь, типа как смутилась, что ли, от добра, которое творит.
Как немец я говорил о том, что родители там, что проблемы-проблемы и прочее, что стандартно несут здесь бездомные в метро: речь серая, не затрагивающая стыда. Как русский я принял другую тактику: я критиковал общество, говорил о нищете, которая пронзила немецкое общество, которую здесь умалчивают, о том, что я готов лизать им руки за миску супа, лишь бы не оказаться ещё ниже или обратно в путинской России.
Пиздец их пёрло и корёжило многих. Многие краснели и едва дождавшись следующей станции, перебирались в другой вагон. Особенно их пробивало подавать мне деньги, просто так, без всяких газет, когда я говорил о том, как и они жалки и растеряны, но молодцы, держатся, и я хочу брать с них пример в этой доблести держать лицо, и не дайте же вот таким образом человеку пасть.
То есть, мне подавали не потому, что я есть прошу, есть хочу, а за мораль, за моральные установки. Класс. Это я и хотел узнать сегодня у народа.
Иногда я ставлю над немцами эксперименты-замеры, и всегда чувство стыда является лучшим метеозондом и глубоководным лотом. Сегодня в метро в первый раз просил денег как молодой и полный чувств и надежд немец, как неопытный ещё бездомный. Мало подали. Пошёл в другой поезд, стал говорить с русским акцентом, тоже молодой только что оперившийся бездомный. В том и том случае типа продавал газету. В первом случае купили три номера. И почти не давали денег.
А вот во втором случае денег давали просто так. А одна тётенька достала из сумки большой красивый сахарный крендель и через весь вагон преподнесла мне его на вытянутой руке, упаковав в бумажный пакет и ржала при этом как лошадь, типа как смутилась, что ли, от добра, которое творит.
Как немец я говорил о том, что родители там, что проблемы-проблемы и прочее, что стандартно несут здесь бездомные в метро: речь серая, не затрагивающая стыда. Как русский я принял другую тактику: я критиковал общество, говорил о нищете, которая пронзила немецкое общество, которую здесь умалчивают, о том, что я готов лизать им руки за миску супа, лишь бы не оказаться ещё ниже или обратно в путинской России.
Пиздец их пёрло и корёжило многих. Многие краснели и едва дождавшись следующей станции, перебирались в другой вагон. Особенно их пробивало подавать мне деньги, просто так, без всяких газет, когда я говорил о том, как и они жалки и растеряны, но молодцы, держатся, и я хочу брать с них пример в этой доблести держать лицо, и не дайте же вот таким образом человеку пасть.
То есть, мне подавали не потому, что я есть прошу, есть хочу, а за мораль, за моральные установки. Класс. Это я и хотел узнать сегодня у народа.