(no subject)
Сила прозы Достоевского: есть очень центростремительное поле насилия, мощно коверающее всё (семейная кровянка, сермяжные угары страстей в отдельных полыхающих головах). Толстой - то же самое силовое ощущение пространственное, но не так драматично (так как он бредил идеями величия государства, народа, страны, человека и так далее всё в том же тематическом силовом поле, что и Достоевский, но со светлой стороны больше). Чехов - переживния распада всё того же силового поля. Сологуб и прочие перверты, пересмешники, революционеры авангарда, серебряного века: то же переживание, сильных, до скабрёзного, трансформаций этого поля силы. И лишь когда-то потом темой становится не сила насилия. Подумал это, перечивая мои любимые рассказы Сологуба, про омертвевших детей молчаливых.
