Почему Китай не станет следующей сверхдержавой (часть 1)
На прошедшем саммите G20 в Санкт-Петербурге Россия и Китай заключили ряд очень важных крупных двусторонних проектов - это пакет соглашений, в том числе о вхождении Китайской национальной нефтегазовой корпорации в проект "Ямал СПГ", а также о поставках российского газа в Китай по "восточному маршруту". Реальный политический союз между Россией и Китаем поможет формированию самого сильного геополитического центра в мире. Конечно, наши политические конкуренты с запада сделают все, чтобы этот союз не состоялся. На какие методы они готовы пойти?
В статье авторитетного американского ученого Эдварда Люттвака «Почему Китай не станет следующей сверхдержавой», автор сравнивает Китайский экономический рост с рассветом кайзеровской Германии перед первой мировой войной. Мягко, намекая, что если поднебесная продолжит политику «насаждения своей позиции», то ее ждет та же судьба. И это не мои слова, а Эдварда Люттвака, который работал политическим консультантом Госдепартамента и Пентагона, в период президентства Рональда Рейгана был его советником по стратегическим вопросам. Автор книг по современной военной стратегии, стратегии Византийской империи, специалист по государственным переворотам. Человек с огромным опытом и пониманием политических процессов.
Эдвард Люттвак в статье показывает, что ангосаксы считаются только со своим мнением, а любая альтернативная позиция, тем более заявка на превосходство будет караться самыми жестокими мирами - физическое уничтожение конкурента. Естественно, напрямую он этого не говорит, но между строк чувствуется соответствующая интонация.
Статья по объему не малая, поэтому я разделил ее на две части, но крайне рекомендую с ней ознакомиться.
К 1890 году британские правящие классы не только руководили огромной глобальной империей, но и со всей болью осознавали упадок влияния Британии в сравнении с кайзеровской Германией. Британцев беспокоил, разумеется, не военно-морской флот Германии, пока все еще слабый, и, конечно, не ее армия, какой бы мощной она ни была, и уж точно не запоздалая попытка Германии приобрести колонии - к тому времени свободными для завоевания оставались только не особо ценные части Африки да разбросанные в Тихом океане отдаленные острова. Средством противостояния растущей военно-морской экспансии Германии была постройка еще большего количества линкоров; а средством против германской армии - держаться строго за пределами ее континентального радиуса действия, что не составляло сложности для самой сильной морской державы мира, которая сама могла выбирать, когда и где высадить свои войска.
Умные немцы были преисполнены уверенного оптимизма, а реалистичными британцами все более овладевал пессимизм по совершенно иной причине. Германия вырывалась вперед в промышленных инновациях и производительности труда во всех сферах, завоевывая мировые рынки, накапливая капитал и ликвидируя британское первенство в одном промышленном секторе за другим. В сталелитейной промышленности, все еще главной на тот момент, германское преимущество возрастало, в лидировавшей уже тогда химической отрасли оно было просто абсолютным, и это более или менее обеспечивало превосходство в большинстве прочих форм современного промышленного производства, включая возникающую на глазах электротехническую индустрию. Хотя первая система электроснабжения для общественных нужд появилась в 1881 году в английском городе Годэлминге, британцы всего лишь соорудили на реке неподалеку от города внушительное водяное колесо - генератор переменного тока изготовила немецкая фирма «Сименс».
Британцы даже не могли надеяться догнать * немцев. Английские предприниматели и менеджеры были слишком плохо образованы, чтобы извлечь пользу из науки и технологии. Не британские, а немецкие университеты двигали вперед науку и вводили большинство новых форм обучения (американские визитеры наслаждались элегантными яствами и напитками в Оксфорде и Кембридже, но те всего лишь копировали немецкие университеты е их исследовательскими степенями). На британских рудниках и заводах - которые зачастую представляли собой арену ожесточенной классовой борьбы - профсоюзы яростно сопротивлялись всем новым сберегающим труд машинам и технологиям, то есть практически любой инновации. Немецкие рабочие были в гораздо более безопасном положении. Им только что предоставили первые в мире пенсии по старости и нетрудоспособности и страховки от болезни и несчастных случаев. К тому же их работодатели в основном жили рядом - в отличие от британских магнатов в их отдаленных от производства резиденциях - и не хотели, чтобы им били окна возмущенные рабочие.
Помимо того, на горизонте вырисовывалось превосходство германской системы как таковой - «берлинский консенсус» был попросту эффективнее, чем неповоротливая британская система принятия решений. Обе страны были конституционными монархиями, но германская исполнительная власть при своем императоре имела гораздо больше полномочий, которые использовались не только для того, чтобы сдержать социал-демократическую оппозицию, но и для широкомасштабного продвижения инноваций. Одним из результатов этого была пенсионная система, которую в будущем стали копировать во всем мире. Другим - то, что объединенная Германия имела сеть железных дорог, более эффективную, чем хаос, который представляли собой 120 британских железнодорожных компаний с их не связанными друг с другом станциями, наводнившими Лондон, и линиями, иногда шедшими к разным станциям в одном и том же маленьком городе. Тенденция к централизации также влияла и на индустрию, отдавая предпочтение мощным интегрированным компаниям, которые могли финансировать свой глобальный маркетинг и НИОКР, - они дожили до настоящего дня наряду с многочисленными американскими фирмами, но почти без британских конкурентов.
Все это означало, что у британцев нет реальной надежды избежать упадка по сравнению с Германией. Немецкое превосходство повсюду - от военной силы до культурной привлекательности - было только вопросом времени. Германскому военно-морскому флоту, возможно, понадобились бы десятилетия, чтобы достичь решающего преимущества - помимо многочисленных военных кораблей у Британии была еще глобальная сеть угольных станций для их бункеровки, - но во многих отраслях промышленности и в сфере культуры англичане * уже почти проиграли. К 1900 году изучение самых различных предметов, от химии до греческой поэзии, требовало хорошего знания немецкого языка, а английский был необходим только... для английской литературы. Даже в области финансов быстро росшее поколение нового капитала более динамичной германской экономики превалировало над опытом и глобальными связями лондонских торговых банкиров и их системным преимуществом в виде владения фунтом стерлингов, ведущей мировой резервной валютой, и установления мировой цены золота посредством знаменитого «фиксинга». Семейство Варбургов из Гамбурга, казалось, предназначено судьбой для того, чтобы обойти Ротшильдов из Лондона, в то время как британские торговые банки уже превзошел «Дойче банк», ставший крупнейшим в мире к 1914 году.
По реалистическому прогнозу, в 1920 году Германия должна была обойти все более дряхлевшую Британию по всем направлениям, использовав выгоды от обладания самой передовой в мире промышленностью, лучшими университетами, богатейшими банками и самым гармоничным обществом, гарантированным от неурядиц хорошо развитым социальным государством.
Вместо этого к 1920 году Германия была побеждена и ослаблена разрухой. На протяжении следующей четверти века ее преследовали все более масштабные катастрофы. Казавшиеся такими реалистичными надежды 1890 года обернулись сплошным разочарованием. Конечно, британский правящий класс заплатил высокую цену за свою колоссальную победу, потеряв многих своих сыновей, но сумел предотвратить грозившее ему мрачное будущее и сохранить статус Великобритании как великой державы еще на многие десятилетия. Дело британцам облегчили немецкое высокомерие и стратегическая некомпетентность - частый спутник тактического гения. Начиная с кайзера Вильгельма II многие немцы были уверены в неизбежности своего быстрого взлета - тем не менее британские достижения тоже нельзя недооценивать.
В 1890 году Британия все еще вела ожесточенную борьбу за колонии с Францией в Африке и с Россией в Средней Азии - эти страны были врагами номер один и номер два. Это делало невозможным противодействие Германии, чья глобальная торговля находилась под защитой британского флота даже тогда, когда немцы готовились низвергнуть его с пьедестала первенства.
Однако в течение пятнадцати лет британцы смогли совершить коренную дипломатическую революцию, сделав все необходимые уступки Франции в вопросах прав на рыболовство в районе Ньюфаундленда, различных районов в Западной и Центральной Африке, пограничных районов королевства Сиам, мадагаскарской торговли и Новых Гебрид (Вануату). С Россией насчет Средней Азии также было достигнуто взаимопонимание, хотя большей проблемой было преодоление британской внутренней оппозиции, которая сопротивлялась любым связям с царской автократией.
В результате Германия очутилась перед возраставшей скоординированной мощью британской, французской и российской империй. На Дальнем Востоке русские неуклонно приближались к военному конфликту с Японией, но британцы уже упредили любой возможный германско-японский альянс своим собственным договором с Японией 1902 года - первым настоящим равноправным европейско-азиатским альянсом, закрепленным очень тесным военно-морским сотрудничеством. Наконец, британцы удерживали свои многочисленные разногласия с США - и по Китаю тоже - под очень жестким контролем: их твердой дипломатической доктриной было сохранение хороших отношений с американцами любой ценой, с прицелом на «черный день».
У Германии остались скорее слабые, чем полезные союзники: Австро- Венгрия, имевшая свои сильные стороны (включая эффективный Адриатический флот), но безнадежно раздробленная соперничающими народностями; хилая Болгария, окруженная злейшими врагами-; и Османская империя, где светские модернизаторы в конце концов не сумели преодолеть мощную реакционную исламскую основу страны и где национальности также могли быть легко оторваны друг от друга. Кроме того, любой союз с Турцией мог вызвать враждебность Италии - эти страны воевали друг с другом в 1911 году. На суше Италия не была полезным союзником, но она легко могла запечатать австрийский флот в верхней Адриатике, освободив британский флот от любой угрозы в Средиземноморье. Соответственно, Италия превратилась в еще одну точку приложения сил для терпеливой британской дипломатии, что увенчалось хорошими результатами в 1915 году.
Как только все союзники - реальные и потенциальные - заняли свои позиции на каждой из сторон, исход любой всеобщей войны между двумя блоками был абсолютно предопределен. К августу 1914 года, если не раньше, всякое компетентное германское правительство должно было осознать, что бесспорное тактическое и оперативное превосходство германской армии попросту несущественно. Британский, японский и французский флоты надежно контролировали весь мировой океан, так что даже если бы германская армия выиграла все битвы и завоевала территории на всех направлениях, Германия все равно подвергалась бы блокаде, будучи отрезана от важнейшего сырья и приговорена тем самым к медленному, но верному экономическому истощению - вне зависимости от того, прибыли бы или нет свежие американские войска для нанесения финального удара.
Тактика важна, но более высокое военное искусство оперативного уровня над ней доминирует; в свою очередь, уровень высокой стратегии с его географическим фактором доминирует над уровнем оперативным. Таким образом, 34 километра открытого моря между Англией и Францией и огромная глубина территории Китая и России могут нейтрализовать любого, даже самого динамичного агрессора. Но окончательный исход войны определяется только на высшем уровне большой стратегии, в которой все военные факторы находятся под воздействием силы или слабости союзников, промышленного и общеэкономического потенциала, который может быть мобилизован государством, и, в первую очередь, степенью политической сплоченности и качеством лидерства. Под уровнем великой (большой) стратегии все победы и поражения на поле боя имеют лишь временное значение, и их результаты тоже могут оказаться местными и временными. Даже огромная мощь и упорство германской армии 1914 года, которые прорывались наверх с низких уровней стратегии до великой стратегии, не достигли ничего в конечном итоге, словно это была не лучшая, а худшая армия мира.
Таким образом, получается, что только невоенные сильные стороны Германии имели хотя бы какую-то ценность. В мирное время ее банки, фабрики и университеты могли безгранично расти, распространяя свое присутствие и влияние по всей планете, как и было до 1914 года. В этом и заключалось реальное сравнительное конкурентное преимущество Германии, так как любое преимущество всегда относительно, а не абсолютно.
А что же британско-франко-русский альянс, который к 1914 году так плотно окружил Германию? Не следовало ли. немцам иметь более мощные армию и флот, чтобы защитить себя? Несомненно, британская, французская и российская империи каждая в отдельности имели много сильных сторон, но их альянс был отнюдь не столь силен - он держался только на страхе французов и русских перед германской армией. Если бы во время августовского кризиса 1914 года Германия сократила свою армию мирного времени вместо того, чтобы мобилизовать резервы, Французская республика не могла бы долго ни настаивать на собственной мобилизации, ни поддерживать позорный альянс с царистской автократией. Антивоенная, или, точнее, прогерманская партия при царском дворе победила бы, и британский правящий класс остался бы без союзников, чтобы оппонировать Германии. В Британии тоже существовала оппозиция постоянно растущим расходам на флот, и если бы свою военно-морскую экспансию (то есть увеличение флота) сдержала бы и Германия, поддержка наращивания флота в британском парламенте и антигерманская политика в целом развалились бы. Эти шаги не разоружили бы Германию, так как даже сокращенная армия, не способная на крупные наступления, могла бы отразить любое вторжение и сохранить неприкосновенность немецкой территории, включая ее восточную часть, населенную беспокойным и непокорным польским населением.
Таким образом, то, что именно оборонительная военная и дипломатически примирительная великая стратегия могли бы спасти кайзеровскую Германию от разрушения и вместо этого ускорить ее мирный взлет к новым высотам культурного процветания, представляется очевидным в ретроспективе - и это действительно очевидно для Отто фон Бисмарка до 1890 года.
Но к 1914 году этот оптимальный вариант стал абсолютно немыслимым по эмоциональным, интеллектуальным и бюрократическим соображениям. Резкий поворот от высокомерия, милитаризации и резкого отстаивания своих позиций в мире в прямо противоположную сторону стал эмоционально невозможным для Германии образца 1914 года, после долгих лет триумфального самолюбования и милитаризма. С другой стороны, с бюрократической точки зрения престижный генеральный штаб германской армии пошел бы на любые меры вплоть до военного переворота, чтобы остановить возможную демилитаризацию. Но до этого не дошло, так как в реальности наибольшее препятствие было интеллектуальным - сложная логика самой стратегии. Эталогика прямо противоречит здравому смыслу, так как она неизменно парадоксальна,- и ее истины скрыты в ее противоречиях. Только в стратегии, например, более слабые армия и флот могут быть лучше, чем более сильные, которые превзойдут кульминационный лимит системно приемлемой для других силы, тем самым вызывая сверхпропорциональную реакцию противников. И этот лимит, в свою очередь, снижается по мере самого роста военной мощи, так как соседи становятся подозрительными, бывшие друзья охладевают до степени нейтралитета, бывшие нейтралы становятся противниками, а противники чувствуют себя вынужденными преодолеть свои внутренние разногласия и объединить усилия против слишком выросшей военной мощи той или иной страны.\
Китайский сценарий
Каждая страна и исторический период различны, что обессмысливает большинство аналогий, но парадоксальная логика стратегии всегда одна и та же - отсюда аналогичные рецепты Карла фон Клаузевица и Сун Цзы столь отдаленных друг от друга во времени, расстоянии и в культурном контексте. По этой логике, из-за возрастающего сопротивления, вызванного растущей мощью, Китай может даже стать слабее на уровне большой стратегии именно из-за своей собственной растущей силы, что является поистине парадоксальным итогом. Такой результат может быть, по крайней мере, смягчен, если не вовсе предотвращен, если растущая мощь Китая будет компенсирована во все большей мере миролюбивой и не настойчивой внешней политикой. Таким образом, парадоксальная логика действует вопреки обычному здравому смыслу и нормальным человеческим инстинктам, так как нет ничего естественного в том, чтобы стать более скромным, если твоя сила растет. Не является абсолютно естественной и демилитаризация, так растущее благосостояние облегчает военный рост. А поскольку как парадоксальную и неестественную логику стратегии чаще игнорируют, чем следуют ей, неудивительно, что история так часто становится печальным свидетелем преступлений и глупостей человечества.
Статья опубликована в рамках книги Эдварда Люттвака «Стратегия. Логика войны и мира».