Мой разговор с Вассерманом (записано 02.07.2016) - Часть 1-я
И.Б.: Собственно, я хочу попробовать в режиме такого простого разговора-диалога понять какие-то вещи… Почему мне интересен этот разговор. Мы с тобой знакомы довольно много лет, и ты для меня всегда был человеком симпатичным, мы общались в разной неформальной обстановке, на играх и помимо игр в общих компаниях. Когда-то ещё на Подбелке и у Луговской, и у Майсюков, кажется, да?
А.В.: Да.
И.Б.: Это годы… начало 2000-х, да, наверно?
А.В.: Да, где-то так. По-моему, даже телефонный чемпионат тогда вместе играли.
И.Б.: Телефонный чемпионат играли… Подожди, за Кузьмина ты играл, или..?
А.В.: Нет, по-моему это ещё было чуть ли не…
И.Б.: Или за Бахарева?
А.Б.: Да, за Бахарева.
И.Б.: Ну вот, в общем понятно, что с одной стороны я тебя знаю, как и многие люди, из телевизора изначально, из «Брейн-ринга» 1990 х, когда я был маленьким мальчиком, десяти-двенадцатилетним. Потом мы с тобой познакомились. Ты ещё не был звездой всероссийской известности: это с тобой случилось как раз в 2002-м году? Так?
А.Б.: Ну, ты знаешь, это на самом деле случилось дважды. То есть где-то в середине «Брэйн-ринга» в 1993-94-м годах, когда команда Мороховского была в зените славы, то были известны все участники, но потом это конечно, понемногу забылось.
И.Б.: Да, телевизионная слава быстротечна, если не подпитывается всё время какими-то новыми информационными поводами. Ну, вот, и потом мы с тобой общались, и хорошо общались. И я тебе всегда симпатизировал и как игроку «Своей игры» и «Игр разума», пока я был редактором, и по-человечески. Но в какой-то момент твои взгляды и жизненная траектория вошли в сильное противоречие с моими взглядами и представлениями о жизни и о прекрасном.
В 2014-м эти разногласия внутри меня дошли до какого-то пикового момента. С одной стороны, я не могу свои чувства к тебе, приятельские, человеческие, отключить - они остались. Но с другой стороны, то, что ты делаешь и публично говоришь (в первую очередь, конечно, говоришь) меня периодически просто ужасает. То есть я предлагаю тебе что-то вроде сеанса взаимной психотерапии.Может, он тебе не нужен, но для меня это попытка, с одной стороны лучше понять тебя…
А.В.: Да, понятно…
И.Б.: … с другой стороны, всё-таки я надеюсь, что мы с тобой наговорим на какой-нибудь материал. Я пока не знаю точно, где он выйдет. У меня были предварительные договорённости ещё год назад, но я не уверен, что сейчас они действительны.
А.В.: Ничего. Хоть сами всё проясним. По принципу «объяснял-объяснял, аж сам понял».
И.Б.: Ну, как-то так, да. Потому что есть какие-то вещи, которые я про тебя понимаю - я тебя про них спрошу. Есть те, которые я не понимаю, и, может быть, ты мне объяснишь. И ещё я тебе задам те вопросы, которые не задаст ни один журналист. Либо потому, что такое не спрашивают в интервью, либо потому, что человеку, не знакомому с тобой близко, они бы и в голову не пришли.
А.В.: Понятно, да.
И.Б.: Давай тогда с каких-то личных вещей начнём. Родился ты в обычной еврейской интеллигентной одесской семье. Среднестатистической для Одессы, да? Или не совсем так?
А.В.: Не совсем средняя, в общем. С самого начала семья была несколько выше среднего уровня и по служебному положению всех членов семьи, и по развитию. То есть к моменту моего рождения дед по отцовской линии уже умер, но дед по материнской жил и работал в Красногорске, жил в Москве, был бухгалтером какой-то производственной артели. Потом вернулся в Одессу. Как-то он собирался всю семью перетаскивать в Москву, но его жена (моя бабушка) отказалась, сказав, что вся родня здесь, все знакомые здесь, «что мне их бросать?». Отец в момент моего рождения был, конечно, сравнительно обычным выпускником Одесского Водного института, но, когда мне было 4 года, он вернулся на работу в тот же институт и с тех самых пор работает там.
И.Б.: Вернулся откуда?
А.В.: Он отработал 3 года по распределению на Рижском судоремонтном заводе, потом около полугода работал в Одессе на заводе «Автогенмаш» (впоследствии «Кислородмаш»)… После этого вернулся в Водный институт, причём сразу на научно-исследовательскую работу. И к моменту, когда я пошёл в школу, он уже был молодым, но в своей специальности достаточно известным учёным, а начиная примерно с 1964-го года он - опять же в своей узкой специальности - один из лучших в мире. Причём я, естественно, об этом знал и всегда этим очень гордился.
Мама - бухгалтер, но тоже один из лучших в городе. Плюс к тому работала в остро дефицитной сфере. Она несколько лет работала в обычной аптеке, а потом перешла работать в специализированный магазин «Оптика». Потом, когда Управление медицинской техники выделилось из Аптечного управления, она работала в одном из магазинов «МедТехника», а потом в областном управлении. То есть родители, во-первых, высококвалифицированные советские специалисты. Во-вторых, связанные с разными областями, которые в советское время были так или иначе дефицитными.
И.Б.: Продолжим. Ты закончил в Одессе школу… с медалью, кстати?
А.В.: Нет. Медаль не получил, поскольку в девятом классе у меня была четвёрка по истории. Ну, как, собственно, у большинства моих одноклассников. Пятёрок по истории у нас в том году не было, поскольку мы очень уж увлеклись доказыванием учителю истории и обществоведения, что его предмет мы знаем намного лучше, чем он. Это было, впрочем, совершенно не сложно. В очень хорошей в целом школе один учитель был грязным пятном.
А когда я заканчивал школу, то вышло новое положение о медалях. Серебряные вовсе отменили, а для золотых требовались пятёрки за два года подряд. Причём этому распоряжению придали обратную силу, что с того момента и по сей день вызвало во мне стремление очень строго соблюдать разнообразные юридические нормы и следить за тем, чтобы их не нарушали другие. Другое дело, что из этого постепенно выросло и умение находить в законах нетривиальные лазейки.
И.Б.: Хорошо. Ты вышел из школы, закончил свой вуз по специальности «инженер-теплофизик».
А.В.: Да, причём, опять же, красный диплом не получил, поскольку моя руководительница дипломного проекта на защите настояла, чтобы мне поставили четвёрку.
И.Б.: Что-то с ней не поделил?
А.В.: Не то, что не поделил… Просто я крайне редко ходил к ней на консультации, поскольку мне было с кем проконсультироваться помимо неё, и она соответственно полагала, что я практически ничего не делал. А потом, когда оказалось, что то уравнение, которое она мне рекомендовала положить в основу дипломной работы, из-за погрешности не даёт возможности точно определить тот эффект, который её и меня интересовал, хотя в нескольких других случаях оно срабатывало с приемлемой точностью, она окончательно уверилась, что я ни черта не делал, а в последний момент попытался подогнать решение под готовый ответ. Потом через несколько лет мы с ней встретились при каких-то обстоятельствах в неформальной обстановке, объяснились по этому поводу… Она пожалела о тогдашнем своём решении, но изменить, естественно, уже ничего нельзя было. Другое дело, что на мою дальнейшую судьбу это никак не повлияло.
И.Б.: В аспирантуру не пошёл?
А.В.: А я и не собирался туда идти. Я вообще к концу института твёрдо решил, что работать буду программистом, а не теплофизиком, как, собственно, собирался ещё в школе. И распределение я себе заранее обеспечил на такую работу, которая была связана именно с программированием.
И.Б.: Но ведь это было время, когда для таких хороших еврейских мальчиков, как ты, степень кандидата наук была естественной и практически обязательной. Получается, ты добровольно выламывался в этом смысле из своей среды?
А.В.: Да, более того, несколько раз папа предлагал мне различные темы для защиты, но я отказывался. Я хотел заниматься именно программированием. А программирование - не знаю, как в последние годы, но на протяжении практически всего времени, что я сам был программистом - это было в значительно большей степени искусством, нежели наукой. И я не считал нужным обзаводиться учёной степенью, не занимаясь наукой.
И.Б.: Положа руку на сердце, ты был хорошим программистом? Ты ведь занимался этим 21 год.
А.В.: Да.
И.Б.: У тебя за это время были какие-то успехи, которые ты мог бы предъявить своим коллегам по цеху?
А.В.: Своим коллегам по цеху я в своё время предъявил нечто под названием «Пакет прикладных программ организации унифицированных информационно-вычислительных процессов», который в чём-то предвосхитил организацию некоторых современных программных комплексов. А кое-что в нём, на мой взгляд, и по сей день ещё опережает - хотя не то что опережает, но это другое направление программирования, которое пока по сути не востребовано.
И.Б.: Этим пакетом сейчас кто-то пользуется?
А.В.: Сейчас им уже никто не пользуется. Этот пакет, к сожалению, умер вместе с той архитектурной линией компьютеров, для которой был создан. Это были управляющие компьютеры серии СМ-2.
И.Б.: Советского производства?
А.В.: Там получилось довольно любопытно. Предшественник этой системы, машина, которая известна на Западе как Hewlett-Packard-21, а у нас как М-6000, появилась в результате того, что инженеры фирмы HP и северодонецкого НИИ управляющих вычислительных машин, несколько раз видя на выставках новые работы друг друга, придумывали, как их усовершенствовать. В результате нескольких таких последовательных разработок вышли, в конце концов, на одну и ту же архитектуру, которая получила два названия. А от неё дальше снова развивались в разные стороны, и СМ-2 была советским развитием этой архитектурной линии.
Наш НИИ работал на многих разных машинах, поскольку мы решали для всей пищевой промышленности самые разнообразные задачи. Но для нескольких видов систем управления технологическими процессами наилучшими оказались именно эти машины, и я работал именно на них.
И.Б.: Этот пакет стал результатом всех твоих программистских усилий, или только отдельных нескольких лет?
А.В: Этот проект разрабатывали в общей сложности примерно лет пять, я и Лина Ильинична Жорнист из общесистемного отдела.
И.Б.: Хоть сколько-то времени этот пакет был внедрён и на нём работали в НИИ?
А.В.: На нём были сделаны системы управления технологическими процессами двух свеклосахарных заводов под моим руководством. А дальше он был передан в общее пользование, депонирован в Центрпрограммсистем, и кто с ним работал ещё, я не знаю.
И.Б.: Ты в итоге просто потерял интерес к программированию, другие вещи стали интереснее, или ты не добился каких-то целей, которые перед собой ставил?
А.В.: Не то, что совсем потерял, но вышло так, что на рубеже 1980-90-х я несколько лет был сосредоточен на разработке одной задачи, а именно на разработке микроконтроллера, созданного в нашем общесистемном отделе. И за то время, пока я работал над этой задачей, появилось новое поколение средств разработки программ, с которым я не ознакомился вовремя. Когда я закончил эту работу, я понял, что мне слишком многое надо осваивать с нуля, и если я займусь этим изучением, то мне придётся, по крайней мере, год фактически ничего не делать. Я имею в виду не делать конечных задач, а только изучать.
Учитывая состояние «Пищепромавтоматики», учитывая, что всесоюзный институт без Союза просто не смог выжить (у него практически не было заказов), я понял, что мне вряд ли удастся продолжить работу программистом в прежнем режиме. И дальше были варианты. Либо вслед за несколькими коллегами уйти из «Пищепромавтоматики» в какие-то коммерческие программистские заведения, либо полностью менять специальность.
Учитывая, что к тому времени у меня уже был некоторый опыт политической журналистики и опыт политической работы - я провёл собственную предвыборную кампанию осенью 1994-го года более-менее успешно - я пошёл и довольно успешно поработал в предвыборной кампании одного из кандидатов в мэры Одессы. И хотя он не прошёл, это было, как выяснилось впоследствии, вызвано только тем, что его конкурент на тех выборах применил сравнительно новую по тому времени для нас технологию крупномасштабной фальсификации результатов, а мы были к этому не готовы и не проконтролировали в должной мере подсчёты.
Это была работа в предвыборном штабе Алексея Алексеевича Костусева. Причём пригласили меня в этот штаб просто для вёрстки его предвыборных листовок, поскольку к тому моменту я компьютерной вёрсткой уже занимался - я освоил её во время своей кампании. Но по ходу работы в этом штабе я уже, естественно, занимался и участием в решении чисто политических задач. А его соперник Эдуард Иосифович Гурвиц к тому времени возглавлял один из восьми районных советов Одессы (Жовтневый, то есть Октябрьский) и, по дошедшим до меня потом сведениям, в этом самом Жовтневом районе были заранее подготовлены оформленные по всем правилам и заверенные всеми нужными подписями и печатями два комплекта бюллетеней. Это был даже не вброс - это была полная подмена всего содержимого избирательных урн. Тогда это была новость.
И.Б.: А когда ты занялся своей кампанией, ты один ею занимался?
А.В: Один.
И.Б.: До этого ты напечатал свой проект Конституции Украины. Я правильно помню?
А.В.: Да. Было и это. Правда, проект этот был разработан до того, но я воспользовался остатком от законного предвыборного фонда (он составлял порядка 100 долларов), чтобы его напечатать.
И.Б.: Откуда ты их получил? От государства?
А.В.: Нет. У меня было примерно столько к тому времени накоплений. Другое дело, что знакомые бизнесмены выделили мне компьютер с лазерным принтером, что по тем временам было редкостью, и автомобиль для разъездов по предвыборным делам.
И.Б.: Они тебя знали как «человека из телевизора»?
А.В.: Нет, они меня знали, как говорится, по жизни.
И.Б.: Но ты в своей кампании рассчитывал уже тогда на телевизионную известность?
А.В.: Да. И на неё тоже. Но, кроме того, я рассчитывал ещё на убедительность своих текстов и, в общем, при 24-х кандидатах в округе занять второе место - это значит, что кого-то мои тексты всё-таки убедили.
И.Б.: Или твоя телевизионная известность? Согласись, ты не можешь этого знать точно.
А.В.: Во втором туре, чтобы голосование было признано состоявшимся, нужно было, чтобы в нём приняли участие не менее 50% избирателей. По официальным данным тогда проголосовали 50,8%. Для того, чтобы победить, надо было набрать не менее 50% голосов. Мой соперник набрал 51,3%, я - 33 с чем-то.
И.Б.: Как твои родители и твои друзья, твоя команда по «Что? Где? Когда?» отреагировали в 1994-м году на твою попытку пойти во власть?
А.В.: Отреагировали положительно. Более того, часть работы взяли на себя добровольно и даже бесплатно студенты-однокурсники Жени Морозовской [речь о дочери Ирины Морозовской, лучшей подруги Вассермана]. Они взяли на себя значительную часть технической работы, типа сбора подписей, а потом разноса листовок.
И.Б.: А сама Ирина, Рома Морозовский, Виктор Мороховский, Борис Бурда?
А.В.: Тогда все к этому отнеслись положительно.
И.Б.: А взгляды они твои разделяли, которые были отражены, скажем, в проекте Конституции?
А.В.: Большая часть моих взглядов была в то время вполне либеральная, единственное, что было явно не либеральным - это то, что я с самого начала протестовал против отделения Украины от остальной России. Собственно, первая моя опубликованная статья вышла в газете «Одесский вестник» 23-го ноября 1991 го года и призывала на референдуме 1-го декабря того же года голосовать против независимости Украины. Статья называется «Независимость от здравого смысла». И по этой части мои взгляды с тех пор и по сей день ничуть не изменились.
И.Б.: Однако они расходились со взглядами близких тебе людей?
А.В.: Нет, насколько я помню, тогда никого не радовал распад страны.
И.Б.: А марксистом ты стал считать себя когда? Позже? Ты говорил, что у тебя были либеральные взгляды. Ты их постулировал как либеральные?
А.В.: Дело вот в чём. Я всегда оставался марксистом в том смысле, что к анализу любого явления подхожу, начиная с экономической стороны. Кроме того, в 1990 м году появилась замечательная книга исследовательской группы «Сократ Платонов» [На самом деле, просто С. Платонов, год 1989] под названием «После коммунизма», где предложена весьма интересная трактовка марксизма. И я тогда был с этой трактовкой вполне согласен и в общем-то согласен с ней и по сей день. Что же касается либерализма, то тут у меня тоже картина довольно сложная. Дело в том, что классический либерализм начинался как поиск тех форм свободы личности, которые удаётся совместить с устойчивостью, а значит и с развитием общества. Ибо развитие может быть только на устойчивой опоре. И в этом смысле я и по сей день остаюсь либералом. Но современный либерализм - это учение о благотворности неограниченной свободы личности вообще безо всякой оглядки на общество.
И.Б.: Это либертарианство. Это не либерализм.
А.В.: Либертарианство - это термин, применяемый обычно к экономическим свободам. Либерализм - к политическим.
И.Б.: Не соглашусь с тобой. Это не общепринятая трактовка. Есть классический либерализм французский и немецкий XIX века. Дальше теория, конечно, претерпевала изменения. Но то, что ты описал, это не либерализм. Либерализм - это всеобъемлющая мировоззренческая концепция, относящаяся далеко не только к политике, но и к экономике.
А.В.: Ну да. Но тем не менее в большей части трудов на эту тему, включая знаменитый «квадрат Нолана», традиционно термин «либертарианство» относят к экономическим свободам, а либерализм к политическим. Причём в том же квадрате Нолана точки единицы по обеим осям соответствуют неограниченной свободе личности без оглядки на общество.
И.Б.: Я эту книгу [на самом деле иллюстративную диаграмму] не знаю. Может, там и правда такое написано, но традиционная политология придерживается иного взгляда. Ладно. Не будем в это углубляться.
А.В.: Кстати, когда я проходил тест для позиционирования внутри квадрата Нолана в период наибольшего своего увлечения этой концепцией, у меня получилось 0,7 по каждой из осей. То есть это как раз та максимальная степень свободы личности, которая ещё совместима с существованием общества. И в этом смысле, как ни странно, я не чувствую, что мои взгляды поменялись. Именно в этом смысле. Другое дело, что, начиная где-то примерно с 2005-го года, моё увлечение крайностями либерализма вообще закончилось. Более того, в 2012-м году опубликована моя статья «Многочастичные взаимодействия», где я показал, что такому взгляду на благотворность неограниченной свободы личности присущи принципиальные методические ошибки, приводящие к тому, что во всех практически значимых случаях эта позиция даёт рекомендации, гарантированно не совместимые с жизнью.
И.Б.: Давай теперь я начну задавать неудобные вопросы.
А.В.: Пожалуйста.
И.Б.: Ты рассказываешь канву событийную и делишься мыслями о собственной роли в этих событиях. И при этом прости, но я, как и всю жизнь, сколько с тобой знаком, слышу в этих твоих рассуждениях абсолютно некритичное отношение к себе. Я о чём ни спрошу, везде кто-то в твоих неудачах виноват. Золотой медали нет, потому что учитель… Красного диплома нет, потому что руководительница… В программировании чего-то заметного и востребованного хотя бы для своего времени тоже нет, потому что твой подход недооценили и твои программы не стали широко использовать…
У меня тоже нет золотой медали. Но это потому, что я в хорошей школе плохо учился. И красного диплома нет. Потому что, хоть в вузе я учился хорошо, и за диплом получил 5 ку, но завалил госэкзамен. По своей собственной вине.
Вопрос такой. Кто тебе сказал, что у тебя вообще есть аналитические способности и что ты можешь быть хорошим аналитиком? Это твоё самоощущение, или тебе об этом в какой-то момент кто-то сказал?
А.В.: Нет, вряд ли мне это говорили. А пришёл я к этому на основе долгого опыта, когда большая часть прогнозов, данных на основе моих размышлений, так или иначе подтверждалась.
И.Б.: В таком случае, было бы практически невероятно, чтобы тебя не взяла в оборот или в свой круг та или иная научная школа. Ты себя, кстати, учёным считаешь?
А.В.: Нет. Я себя учёным не считаю. То есть, на мой взгляд, всё, что я пишу, все выводы, которые я делаю, и все рассуждения, которыми я эти выводы обосновываю, настолько очевидны, что их невозможно считать серьёзными научными исследованиями. Я пишу вещи, которые считаю очевидными.
И.Б.: Но при этом есть история человечества и в ней практически нет примеров того, чтобы был где-то сам по себе один светлый ум, который бы писал и его сочинения были широко известны современникам, а официальная университетская наука его бы полностью проигнорировала. Я таких случаев в истории не припомню. Бывает, что представители официальной науки нападают, потому что какой-то новый постулат рушит её основы. Но чтобы вообще игнорировали - это странно. Ведь любое научное сообщество - это тусовка.
Ты же пишешь аналитику по самым разным темам. При этом ты считаешь себя глубоким специалистом во всех тех темах, которых касаешься?
А.В.: Я себя считаю широким специалистом, а не глубоким.
И.Б.: А так бывает?
А.В.: Бывает. Большая часть моих выводов сделана не благодаря изучению тонких подробностей какого-то вопроса, а благодаря привлечению к рассмотрению этого вопроса вещей, на первый взгляд вроде бы к нему не относящихся. В моей практике было два примера, когда я давал прогноз вопреки дружному хору всех читанных мною экспертов - когда все публикации на эту тему дают строго один и тот же вывод, мне не удаётся найти ни одной публикации, говорящей иное, я тем не менее делаю прогноз, противоречащий этому мнению. Это было всего два раза.
И.Б.: Можешь рассказать про оба?
А.В.: Могу, конечно. Более того, на моём сайте http://awas.ws есть статьи, посвящённые обоим этим вопросам. Одна статья находится в разделе «Экономика» и называется «Всемирный резерв» [Такая статья там есть. Жалко только, что опубликована она в августе 2002 го года]. Там, в частности, описано, на основании каких соображений я в начале 1999-го года - сразу же после введения евро, тогда ещё в безналичной форме - дал прогноз, что в ближайшее время он будет падать и по крайней мере до 2002-го года будет дешевле доллара, и даже указал пределы относительных колебаний курса доллара и евро. Правда, пределы, конечно, достаточно широкие. А именно одна треть от соотношения, которое было на 1 е января 1999-го года. И вот до сих пор доллар и евро за пределы этого коридора не вышли. В первый день было 1,15 доллара за евро. Где-то дней через 10 соотношение было уже где-то 1,23 или 1,24.
И.Б.: Подожди. Ты же только что сказал, что евро будет падать. По этим цифрам получается наоборот, что доллар падает.
А.В.: И вот тогда как раз Михалыч поинтересовался у Латыпова, не стоит ли перевести валютную часть бюджета Москвы из долларов в евро, чтобы наварить на курсовой разнице - тогда я и сообщил, что в ближайшее время евро будет падать. И объяснил, почему. Так оно и вышло.
Ну, а во втором случае картина была такая. Октябрь 1998-го года. Все эксперты дружно обсуждают два вопроса. Во-первых, в ноябре парламентские выборы в Соединённых Государствах Америки. Понятно, что на этих выборах республиканцы впервые в истории получат конституционное большинство в обеих палатах парламента - интересно, как они этим большинством распорядятся. Вторая тема: удастся ли демократам отодвинуть импичмент Клинтона за 20 е января 1999-го года, поскольку, если импичмент состоится до того, то Гор, тогдашний вице-президент, даже если сумеет переизбраться в 2000-м году, не сможет баллотироваться в 2004-м. Я даю прогноз: республиканцы проиграют во всех округах, где в принципе имеют хотя бы теоретическую возможность проиграть. И второе. В Сенате Клинтон будет оправдан большинством голосов. Так оно и получилось. Причём не потому, что я угадал, а потому, что проанализировав дело с юридической стороны, а не политической, я нашёл потрясающую лазейку, позволявшую утверждать, что Клинтон, хотя и врал, находясь под присягой, но тем не менее не лжесвидетельствовал. А учитывая, что у американцев юриспруденция - один из национальных видов спорта, понятно было, что чем больше республиканцы будут строить всю свою кампанию вокруг дела Левински, тем больше американцев убедится в несостоятельности этого самого дела.
[Обе статьи - и о выборах, и об импичменте - на сайте Вассермана есть. Но опубликованы они обе уже после того, как описанные события произошли. Хоть автор и пишет там, что в неких дискуссиях на неких интернет-форумах верно предсказал случившееся, доказательств этому нет. (http://awas.ws/CLINTON/LEVIDOZE.HTM, http://awas.ws/CLINTON/CLINTLIE.HTM)]
И.Б.: Ты хочешь сказать, американские юристы нашли тот же самый аргумент, который нашёл ты?
А.В.: Я даже не знаю, что публично нашли юристы, но Клинтона не сняли.
И.Б.: То есть ты сделал эти два прогноза, и они сбылись.
А.В.: Да, мне запомнились именно эти два прогноза, потому что они были против абсолютно единогласного мнения всех публичных экспертов.
И.Б.: Могу тебе в ответ сказать две вещи. Первая. Как ты прекрасно знаешь, два раза в сутки сломанные часы показывают правильное время. А вторая - личная история из настоящего времени. Я участвую в футбольном тотализаторе по результатам чемпионата Европы по футболу, который сейчас проходит. Играет 28 человек. Из них, как ты понимаешь, большая часть - ярые футбольные болельщики. Я футбол смотрю ровно раз в два года, только чемпионаты Европы и мира. Между этими событиями я не смотрю матчи, не читаю спортивную прессу, то есть не знаю о предмете вообще ничего. Я сейчас иду в этом тотализаторе на третьем месте с очень хорошими шансами на победу. [Интервью было записано 2 июля. Тот тотализатор автор этих строк в итоге выиграл]. Стану я, если выиграю, экспертом в футболе? Боюсь, что нет.
Я не утверждаю, что ты плохой аналитик и плохой прогнозист. Я говорю, что может быть так, а может быть иначе. И конечного ответа на вопрос, этот твой рассказ не даёт.
А.В.: Может быть.
И.Б.: А что всё-таки с оценками людей извне? Политологи, экономисты до того, как твои убеждения совпали с «генеральной линией партии»…
А.В.: Я долго добивался, чтобы генеральная линия партии совпала с моей.
И.Б.: Тоже считаешь это своей заслугой?
А.В.: Не только своей. Я считаю это заслугой большого числа людей, так или иначе повлиявших на общественное мнение.
И.Б.: Ты занимаешься политической журналистикой - точнее, публицистикой - с 1991-го года. Публичная твоя востребованность в этом качестве началась года, наверное, с 2006 го. Так?
А.В.: Действительно, где-то с 2006-го года. С этого времени я регулярно публикуюсь в «Бизнес-журнале», и кстати по публикациям в «Бизнес журнале» видно, как менялась моя позиция, поскольку там я как раз старался излагать доводы.
И.Б.: Но не в обиду ни тебе, ни «Бизнес-журналу», это издание, ну, не первого ряда точно. А может быть, и не второго. Скорее к СМИ первого ряда известности можно отнести «Компьютерру». Но там ты писал не о политике, а о компьютерах. Верно?
А.В.: Да. Но что же касается моих аналитических способностей, я с 1994-го года по 2010-й зарабатывал в основном политическими консультациями. В частности, с начала 1998-го года и до сентября 2010-го входил в одну из групп советников мэра Москвы, возглавляемую Нурали Латыповым, и кроме этого в разное время в разных условиях консультировал и вместе с Латыповым, и в одиночку ещё кучу разного народа, и никто из тех, кто моими (или нашими) консультациями воспользовался, не имел повода об этом пожалеть.
И.Б.: Как ты можешь об этом судить? Тебе не выставляли за твои прогнозы рекламаций? В это я вполне верю.
А.В.: Дело не только в этом. Просто результаты тех, кто пользовался этими консультациями, как правило, соответствовали предсказанным.
И.Б.: Как ни жаль, это твоё утверждение я никак проверить не могу. Кроме как подтвердить факт твоей работы на Лужкова. Точнее, это же Латыпов работал на Лужкова, а ты был в его (Латыпова) аналитическом штате. Я прав?
А.В.: Начиная года с примерно 2003-го, мне доводилось уже более-менее регулярно общаться и напрямую с Лужковым. Или мы вдвоём с Латыповым приходили, или я один. И на различных предвыборных совещаниях у него, и по всяким текущим делам. Один раз даже пришлось мне вместе с другим братом Латыповым - Нурахметом - анализировать разработанный Лужковым новый тип двигателя внутреннего сгорания. Мы предложили несколько небольших усовершенствований, которые он одобрил. Потом этот тип двигателя пытались осуществить на заводе имени Лихачёва, но, поскольку другие обстоятельства не позволили заводу работать, этот проект тоже заглох. Но во всяком случае, общаться напрямую с Лужковым приходилось.
И.Б.: При этом, если я не ошибаюсь, до того, как ты получил от московского правительства квартиру, сказать, что платили тебе очень щедро, нельзя. На жизнь хватало, но не более того. Так?
А.В.: Кстати, квартиру я получил даже не от московского правительства. Квартиру я получил от одного из людей, связанных с московским правительством, который и сам по себе пользовался нашими с Латыповым консультациями. И эта квартира представляла собой, грубо говоря, оплату наших услуг на несколько лет вперёд.
И.Б.: То есть это был не подарок, а плата за труд с рассрочкой платежа.
А.В.: Да. Латыпов был у Лужкова советником на общественных началах. То есть ничего не платили за советы, но зато обеспечивали технически возможностью работать.
И.Б.: Что это значит?
А.В.: Ну, компьютеры, принтеры, расходные материалы, выход в интернет, когда это ещё было дорого.
И.Б.: Прости, а на какие же доходы ты тогда жил?
А.В.: Я жил на доходы от других консультаций, а клиентов находили и Латыпов, и я, как раз потому, что были в орбите Лужкова, где вращалось очень много людей, так или иначе нуждавшихся в советах.
[В интервью «Огоньку» 2002-го года Вассерман признавался, что телевизионные выигрыши приносят ему больший доход, чем политические консультации (http://www.conservator.ru/forums/telegraf/posts/24956.html), а в автобиографии 2004 го года писал: «Более того, я не считаю себя политическим консультантом, развлекающимся интеллектуальными играми. Скорее я интеллектуальный игрок, подрабатывающий политическими консультациями». ( http://kamlena.livejournal.com/142145.html)]
А.В.: Да.
И.Б.: Это годы… начало 2000-х, да, наверно?
А.В.: Да, где-то так. По-моему, даже телефонный чемпионат тогда вместе играли.
И.Б.: Телефонный чемпионат играли… Подожди, за Кузьмина ты играл, или..?
А.В.: Нет, по-моему это ещё было чуть ли не…
И.Б.: Или за Бахарева?
А.Б.: Да, за Бахарева.
И.Б.: Ну вот, в общем понятно, что с одной стороны я тебя знаю, как и многие люди, из телевизора изначально, из «Брейн-ринга» 1990 х, когда я был маленьким мальчиком, десяти-двенадцатилетним. Потом мы с тобой познакомились. Ты ещё не был звездой всероссийской известности: это с тобой случилось как раз в 2002-м году? Так?
А.Б.: Ну, ты знаешь, это на самом деле случилось дважды. То есть где-то в середине «Брэйн-ринга» в 1993-94-м годах, когда команда Мороховского была в зените славы, то были известны все участники, но потом это конечно, понемногу забылось.
И.Б.: Да, телевизионная слава быстротечна, если не подпитывается всё время какими-то новыми информационными поводами. Ну, вот, и потом мы с тобой общались, и хорошо общались. И я тебе всегда симпатизировал и как игроку «Своей игры» и «Игр разума», пока я был редактором, и по-человечески. Но в какой-то момент твои взгляды и жизненная траектория вошли в сильное противоречие с моими взглядами и представлениями о жизни и о прекрасном.
В 2014-м эти разногласия внутри меня дошли до какого-то пикового момента. С одной стороны, я не могу свои чувства к тебе, приятельские, человеческие, отключить - они остались. Но с другой стороны, то, что ты делаешь и публично говоришь (в первую очередь, конечно, говоришь) меня периодически просто ужасает. То есть я предлагаю тебе что-то вроде сеанса взаимной психотерапии.Может, он тебе не нужен, но для меня это попытка, с одной стороны лучше понять тебя…
А.В.: Да, понятно…
И.Б.: … с другой стороны, всё-таки я надеюсь, что мы с тобой наговорим на какой-нибудь материал. Я пока не знаю точно, где он выйдет. У меня были предварительные договорённости ещё год назад, но я не уверен, что сейчас они действительны.
А.В.: Ничего. Хоть сами всё проясним. По принципу «объяснял-объяснял, аж сам понял».
И.Б.: Ну, как-то так, да. Потому что есть какие-то вещи, которые я про тебя понимаю - я тебя про них спрошу. Есть те, которые я не понимаю, и, может быть, ты мне объяснишь. И ещё я тебе задам те вопросы, которые не задаст ни один журналист. Либо потому, что такое не спрашивают в интервью, либо потому, что человеку, не знакомому с тобой близко, они бы и в голову не пришли.
А.В.: Понятно, да.
И.Б.: Давай тогда с каких-то личных вещей начнём. Родился ты в обычной еврейской интеллигентной одесской семье. Среднестатистической для Одессы, да? Или не совсем так?
А.В.: Не совсем средняя, в общем. С самого начала семья была несколько выше среднего уровня и по служебному положению всех членов семьи, и по развитию. То есть к моменту моего рождения дед по отцовской линии уже умер, но дед по материнской жил и работал в Красногорске, жил в Москве, был бухгалтером какой-то производственной артели. Потом вернулся в Одессу. Как-то он собирался всю семью перетаскивать в Москву, но его жена (моя бабушка) отказалась, сказав, что вся родня здесь, все знакомые здесь, «что мне их бросать?». Отец в момент моего рождения был, конечно, сравнительно обычным выпускником Одесского Водного института, но, когда мне было 4 года, он вернулся на работу в тот же институт и с тех самых пор работает там.
И.Б.: Вернулся откуда?
А.В.: Он отработал 3 года по распределению на Рижском судоремонтном заводе, потом около полугода работал в Одессе на заводе «Автогенмаш» (впоследствии «Кислородмаш»)… После этого вернулся в Водный институт, причём сразу на научно-исследовательскую работу. И к моменту, когда я пошёл в школу, он уже был молодым, но в своей специальности достаточно известным учёным, а начиная примерно с 1964-го года он - опять же в своей узкой специальности - один из лучших в мире. Причём я, естественно, об этом знал и всегда этим очень гордился.
Мама - бухгалтер, но тоже один из лучших в городе. Плюс к тому работала в остро дефицитной сфере. Она несколько лет работала в обычной аптеке, а потом перешла работать в специализированный магазин «Оптика». Потом, когда Управление медицинской техники выделилось из Аптечного управления, она работала в одном из магазинов «МедТехника», а потом в областном управлении. То есть родители, во-первых, высококвалифицированные советские специалисты. Во-вторых, связанные с разными областями, которые в советское время были так или иначе дефицитными.
И.Б.: Продолжим. Ты закончил в Одессе школу… с медалью, кстати?
А.В.: Нет. Медаль не получил, поскольку в девятом классе у меня была четвёрка по истории. Ну, как, собственно, у большинства моих одноклассников. Пятёрок по истории у нас в том году не было, поскольку мы очень уж увлеклись доказыванием учителю истории и обществоведения, что его предмет мы знаем намного лучше, чем он. Это было, впрочем, совершенно не сложно. В очень хорошей в целом школе один учитель был грязным пятном.
А когда я заканчивал школу, то вышло новое положение о медалях. Серебряные вовсе отменили, а для золотых требовались пятёрки за два года подряд. Причём этому распоряжению придали обратную силу, что с того момента и по сей день вызвало во мне стремление очень строго соблюдать разнообразные юридические нормы и следить за тем, чтобы их не нарушали другие. Другое дело, что из этого постепенно выросло и умение находить в законах нетривиальные лазейки.
И.Б.: Хорошо. Ты вышел из школы, закончил свой вуз по специальности «инженер-теплофизик».
А.В.: Да, причём, опять же, красный диплом не получил, поскольку моя руководительница дипломного проекта на защите настояла, чтобы мне поставили четвёрку.
И.Б.: Что-то с ней не поделил?
А.В.: Не то, что не поделил… Просто я крайне редко ходил к ней на консультации, поскольку мне было с кем проконсультироваться помимо неё, и она соответственно полагала, что я практически ничего не делал. А потом, когда оказалось, что то уравнение, которое она мне рекомендовала положить в основу дипломной работы, из-за погрешности не даёт возможности точно определить тот эффект, который её и меня интересовал, хотя в нескольких других случаях оно срабатывало с приемлемой точностью, она окончательно уверилась, что я ни черта не делал, а в последний момент попытался подогнать решение под готовый ответ. Потом через несколько лет мы с ней встретились при каких-то обстоятельствах в неформальной обстановке, объяснились по этому поводу… Она пожалела о тогдашнем своём решении, но изменить, естественно, уже ничего нельзя было. Другое дело, что на мою дальнейшую судьбу это никак не повлияло.
И.Б.: В аспирантуру не пошёл?
А.В.: А я и не собирался туда идти. Я вообще к концу института твёрдо решил, что работать буду программистом, а не теплофизиком, как, собственно, собирался ещё в школе. И распределение я себе заранее обеспечил на такую работу, которая была связана именно с программированием.
И.Б.: Но ведь это было время, когда для таких хороших еврейских мальчиков, как ты, степень кандидата наук была естественной и практически обязательной. Получается, ты добровольно выламывался в этом смысле из своей среды?
А.В.: Да, более того, несколько раз папа предлагал мне различные темы для защиты, но я отказывался. Я хотел заниматься именно программированием. А программирование - не знаю, как в последние годы, но на протяжении практически всего времени, что я сам был программистом - это было в значительно большей степени искусством, нежели наукой. И я не считал нужным обзаводиться учёной степенью, не занимаясь наукой.
И.Б.: Положа руку на сердце, ты был хорошим программистом? Ты ведь занимался этим 21 год.
А.В.: Да.
И.Б.: У тебя за это время были какие-то успехи, которые ты мог бы предъявить своим коллегам по цеху?
А.В.: Своим коллегам по цеху я в своё время предъявил нечто под названием «Пакет прикладных программ организации унифицированных информационно-вычислительных процессов», который в чём-то предвосхитил организацию некоторых современных программных комплексов. А кое-что в нём, на мой взгляд, и по сей день ещё опережает - хотя не то что опережает, но это другое направление программирования, которое пока по сути не востребовано.
И.Б.: Этим пакетом сейчас кто-то пользуется?
А.В.: Сейчас им уже никто не пользуется. Этот пакет, к сожалению, умер вместе с той архитектурной линией компьютеров, для которой был создан. Это были управляющие компьютеры серии СМ-2.
И.Б.: Советского производства?
А.В.: Там получилось довольно любопытно. Предшественник этой системы, машина, которая известна на Западе как Hewlett-Packard-21, а у нас как М-6000, появилась в результате того, что инженеры фирмы HP и северодонецкого НИИ управляющих вычислительных машин, несколько раз видя на выставках новые работы друг друга, придумывали, как их усовершенствовать. В результате нескольких таких последовательных разработок вышли, в конце концов, на одну и ту же архитектуру, которая получила два названия. А от неё дальше снова развивались в разные стороны, и СМ-2 была советским развитием этой архитектурной линии.
Наш НИИ работал на многих разных машинах, поскольку мы решали для всей пищевой промышленности самые разнообразные задачи. Но для нескольких видов систем управления технологическими процессами наилучшими оказались именно эти машины, и я работал именно на них.
И.Б.: Этот пакет стал результатом всех твоих программистских усилий, или только отдельных нескольких лет?
А.В: Этот проект разрабатывали в общей сложности примерно лет пять, я и Лина Ильинична Жорнист из общесистемного отдела.
И.Б.: Хоть сколько-то времени этот пакет был внедрён и на нём работали в НИИ?
А.В.: На нём были сделаны системы управления технологическими процессами двух свеклосахарных заводов под моим руководством. А дальше он был передан в общее пользование, депонирован в Центрпрограммсистем, и кто с ним работал ещё, я не знаю.
И.Б.: Ты в итоге просто потерял интерес к программированию, другие вещи стали интереснее, или ты не добился каких-то целей, которые перед собой ставил?
А.В.: Не то, что совсем потерял, но вышло так, что на рубеже 1980-90-х я несколько лет был сосредоточен на разработке одной задачи, а именно на разработке микроконтроллера, созданного в нашем общесистемном отделе. И за то время, пока я работал над этой задачей, появилось новое поколение средств разработки программ, с которым я не ознакомился вовремя. Когда я закончил эту работу, я понял, что мне слишком многое надо осваивать с нуля, и если я займусь этим изучением, то мне придётся, по крайней мере, год фактически ничего не делать. Я имею в виду не делать конечных задач, а только изучать.
Учитывая состояние «Пищепромавтоматики», учитывая, что всесоюзный институт без Союза просто не смог выжить (у него практически не было заказов), я понял, что мне вряд ли удастся продолжить работу программистом в прежнем режиме. И дальше были варианты. Либо вслед за несколькими коллегами уйти из «Пищепромавтоматики» в какие-то коммерческие программистские заведения, либо полностью менять специальность.
Учитывая, что к тому времени у меня уже был некоторый опыт политической журналистики и опыт политической работы - я провёл собственную предвыборную кампанию осенью 1994-го года более-менее успешно - я пошёл и довольно успешно поработал в предвыборной кампании одного из кандидатов в мэры Одессы. И хотя он не прошёл, это было, как выяснилось впоследствии, вызвано только тем, что его конкурент на тех выборах применил сравнительно новую по тому времени для нас технологию крупномасштабной фальсификации результатов, а мы были к этому не готовы и не проконтролировали в должной мере подсчёты.
Это была работа в предвыборном штабе Алексея Алексеевича Костусева. Причём пригласили меня в этот штаб просто для вёрстки его предвыборных листовок, поскольку к тому моменту я компьютерной вёрсткой уже занимался - я освоил её во время своей кампании. Но по ходу работы в этом штабе я уже, естественно, занимался и участием в решении чисто политических задач. А его соперник Эдуард Иосифович Гурвиц к тому времени возглавлял один из восьми районных советов Одессы (Жовтневый, то есть Октябрьский) и, по дошедшим до меня потом сведениям, в этом самом Жовтневом районе были заранее подготовлены оформленные по всем правилам и заверенные всеми нужными подписями и печатями два комплекта бюллетеней. Это был даже не вброс - это была полная подмена всего содержимого избирательных урн. Тогда это была новость.
И.Б.: А когда ты занялся своей кампанией, ты один ею занимался?
А.В: Один.
И.Б.: До этого ты напечатал свой проект Конституции Украины. Я правильно помню?
А.В.: Да. Было и это. Правда, проект этот был разработан до того, но я воспользовался остатком от законного предвыборного фонда (он составлял порядка 100 долларов), чтобы его напечатать.
И.Б.: Откуда ты их получил? От государства?
А.В.: Нет. У меня было примерно столько к тому времени накоплений. Другое дело, что знакомые бизнесмены выделили мне компьютер с лазерным принтером, что по тем временам было редкостью, и автомобиль для разъездов по предвыборным делам.
И.Б.: Они тебя знали как «человека из телевизора»?
А.В.: Нет, они меня знали, как говорится, по жизни.
И.Б.: Но ты в своей кампании рассчитывал уже тогда на телевизионную известность?
А.В.: Да. И на неё тоже. Но, кроме того, я рассчитывал ещё на убедительность своих текстов и, в общем, при 24-х кандидатах в округе занять второе место - это значит, что кого-то мои тексты всё-таки убедили.
И.Б.: Или твоя телевизионная известность? Согласись, ты не можешь этого знать точно.
А.В.: Во втором туре, чтобы голосование было признано состоявшимся, нужно было, чтобы в нём приняли участие не менее 50% избирателей. По официальным данным тогда проголосовали 50,8%. Для того, чтобы победить, надо было набрать не менее 50% голосов. Мой соперник набрал 51,3%, я - 33 с чем-то.
И.Б.: Как твои родители и твои друзья, твоя команда по «Что? Где? Когда?» отреагировали в 1994-м году на твою попытку пойти во власть?
А.В.: Отреагировали положительно. Более того, часть работы взяли на себя добровольно и даже бесплатно студенты-однокурсники Жени Морозовской [речь о дочери Ирины Морозовской, лучшей подруги Вассермана]. Они взяли на себя значительную часть технической работы, типа сбора подписей, а потом разноса листовок.
И.Б.: А сама Ирина, Рома Морозовский, Виктор Мороховский, Борис Бурда?
А.В.: Тогда все к этому отнеслись положительно.
И.Б.: А взгляды они твои разделяли, которые были отражены, скажем, в проекте Конституции?
А.В.: Большая часть моих взглядов была в то время вполне либеральная, единственное, что было явно не либеральным - это то, что я с самого начала протестовал против отделения Украины от остальной России. Собственно, первая моя опубликованная статья вышла в газете «Одесский вестник» 23-го ноября 1991 го года и призывала на референдуме 1-го декабря того же года голосовать против независимости Украины. Статья называется «Независимость от здравого смысла». И по этой части мои взгляды с тех пор и по сей день ничуть не изменились.
И.Б.: Однако они расходились со взглядами близких тебе людей?
А.В.: Нет, насколько я помню, тогда никого не радовал распад страны.
И.Б.: А марксистом ты стал считать себя когда? Позже? Ты говорил, что у тебя были либеральные взгляды. Ты их постулировал как либеральные?
А.В.: Дело вот в чём. Я всегда оставался марксистом в том смысле, что к анализу любого явления подхожу, начиная с экономической стороны. Кроме того, в 1990 м году появилась замечательная книга исследовательской группы «Сократ Платонов» [На самом деле, просто С. Платонов, год 1989] под названием «После коммунизма», где предложена весьма интересная трактовка марксизма. И я тогда был с этой трактовкой вполне согласен и в общем-то согласен с ней и по сей день. Что же касается либерализма, то тут у меня тоже картина довольно сложная. Дело в том, что классический либерализм начинался как поиск тех форм свободы личности, которые удаётся совместить с устойчивостью, а значит и с развитием общества. Ибо развитие может быть только на устойчивой опоре. И в этом смысле я и по сей день остаюсь либералом. Но современный либерализм - это учение о благотворности неограниченной свободы личности вообще безо всякой оглядки на общество.
И.Б.: Это либертарианство. Это не либерализм.
А.В.: Либертарианство - это термин, применяемый обычно к экономическим свободам. Либерализм - к политическим.
И.Б.: Не соглашусь с тобой. Это не общепринятая трактовка. Есть классический либерализм французский и немецкий XIX века. Дальше теория, конечно, претерпевала изменения. Но то, что ты описал, это не либерализм. Либерализм - это всеобъемлющая мировоззренческая концепция, относящаяся далеко не только к политике, но и к экономике.
А.В.: Ну да. Но тем не менее в большей части трудов на эту тему, включая знаменитый «квадрат Нолана», традиционно термин «либертарианство» относят к экономическим свободам, а либерализм к политическим. Причём в том же квадрате Нолана точки единицы по обеим осям соответствуют неограниченной свободе личности без оглядки на общество.
И.Б.: Я эту книгу [на самом деле иллюстративную диаграмму] не знаю. Может, там и правда такое написано, но традиционная политология придерживается иного взгляда. Ладно. Не будем в это углубляться.
А.В.: Кстати, когда я проходил тест для позиционирования внутри квадрата Нолана в период наибольшего своего увлечения этой концепцией, у меня получилось 0,7 по каждой из осей. То есть это как раз та максимальная степень свободы личности, которая ещё совместима с существованием общества. И в этом смысле, как ни странно, я не чувствую, что мои взгляды поменялись. Именно в этом смысле. Другое дело, что, начиная где-то примерно с 2005-го года, моё увлечение крайностями либерализма вообще закончилось. Более того, в 2012-м году опубликована моя статья «Многочастичные взаимодействия», где я показал, что такому взгляду на благотворность неограниченной свободы личности присущи принципиальные методические ошибки, приводящие к тому, что во всех практически значимых случаях эта позиция даёт рекомендации, гарантированно не совместимые с жизнью.
И.Б.: Давай теперь я начну задавать неудобные вопросы.
А.В.: Пожалуйста.
И.Б.: Ты рассказываешь канву событийную и делишься мыслями о собственной роли в этих событиях. И при этом прости, но я, как и всю жизнь, сколько с тобой знаком, слышу в этих твоих рассуждениях абсолютно некритичное отношение к себе. Я о чём ни спрошу, везде кто-то в твоих неудачах виноват. Золотой медали нет, потому что учитель… Красного диплома нет, потому что руководительница… В программировании чего-то заметного и востребованного хотя бы для своего времени тоже нет, потому что твой подход недооценили и твои программы не стали широко использовать…
У меня тоже нет золотой медали. Но это потому, что я в хорошей школе плохо учился. И красного диплома нет. Потому что, хоть в вузе я учился хорошо, и за диплом получил 5 ку, но завалил госэкзамен. По своей собственной вине.
Вопрос такой. Кто тебе сказал, что у тебя вообще есть аналитические способности и что ты можешь быть хорошим аналитиком? Это твоё самоощущение, или тебе об этом в какой-то момент кто-то сказал?
А.В.: Нет, вряд ли мне это говорили. А пришёл я к этому на основе долгого опыта, когда большая часть прогнозов, данных на основе моих размышлений, так или иначе подтверждалась.
И.Б.: В таком случае, было бы практически невероятно, чтобы тебя не взяла в оборот или в свой круг та или иная научная школа. Ты себя, кстати, учёным считаешь?
А.В.: Нет. Я себя учёным не считаю. То есть, на мой взгляд, всё, что я пишу, все выводы, которые я делаю, и все рассуждения, которыми я эти выводы обосновываю, настолько очевидны, что их невозможно считать серьёзными научными исследованиями. Я пишу вещи, которые считаю очевидными.
И.Б.: Но при этом есть история человечества и в ней практически нет примеров того, чтобы был где-то сам по себе один светлый ум, который бы писал и его сочинения были широко известны современникам, а официальная университетская наука его бы полностью проигнорировала. Я таких случаев в истории не припомню. Бывает, что представители официальной науки нападают, потому что какой-то новый постулат рушит её основы. Но чтобы вообще игнорировали - это странно. Ведь любое научное сообщество - это тусовка.
Ты же пишешь аналитику по самым разным темам. При этом ты считаешь себя глубоким специалистом во всех тех темах, которых касаешься?
А.В.: Я себя считаю широким специалистом, а не глубоким.
И.Б.: А так бывает?
А.В.: Бывает. Большая часть моих выводов сделана не благодаря изучению тонких подробностей какого-то вопроса, а благодаря привлечению к рассмотрению этого вопроса вещей, на первый взгляд вроде бы к нему не относящихся. В моей практике было два примера, когда я давал прогноз вопреки дружному хору всех читанных мною экспертов - когда все публикации на эту тему дают строго один и тот же вывод, мне не удаётся найти ни одной публикации, говорящей иное, я тем не менее делаю прогноз, противоречащий этому мнению. Это было всего два раза.
И.Б.: Можешь рассказать про оба?
А.В.: Могу, конечно. Более того, на моём сайте http://awas.ws есть статьи, посвящённые обоим этим вопросам. Одна статья находится в разделе «Экономика» и называется «Всемирный резерв» [Такая статья там есть. Жалко только, что опубликована она в августе 2002 го года]. Там, в частности, описано, на основании каких соображений я в начале 1999-го года - сразу же после введения евро, тогда ещё в безналичной форме - дал прогноз, что в ближайшее время он будет падать и по крайней мере до 2002-го года будет дешевле доллара, и даже указал пределы относительных колебаний курса доллара и евро. Правда, пределы, конечно, достаточно широкие. А именно одна треть от соотношения, которое было на 1 е января 1999-го года. И вот до сих пор доллар и евро за пределы этого коридора не вышли. В первый день было 1,15 доллара за евро. Где-то дней через 10 соотношение было уже где-то 1,23 или 1,24.
И.Б.: Подожди. Ты же только что сказал, что евро будет падать. По этим цифрам получается наоборот, что доллар падает.
А.В.: И вот тогда как раз Михалыч поинтересовался у Латыпова, не стоит ли перевести валютную часть бюджета Москвы из долларов в евро, чтобы наварить на курсовой разнице - тогда я и сообщил, что в ближайшее время евро будет падать. И объяснил, почему. Так оно и вышло.
Ну, а во втором случае картина была такая. Октябрь 1998-го года. Все эксперты дружно обсуждают два вопроса. Во-первых, в ноябре парламентские выборы в Соединённых Государствах Америки. Понятно, что на этих выборах республиканцы впервые в истории получат конституционное большинство в обеих палатах парламента - интересно, как они этим большинством распорядятся. Вторая тема: удастся ли демократам отодвинуть импичмент Клинтона за 20 е января 1999-го года, поскольку, если импичмент состоится до того, то Гор, тогдашний вице-президент, даже если сумеет переизбраться в 2000-м году, не сможет баллотироваться в 2004-м. Я даю прогноз: республиканцы проиграют во всех округах, где в принципе имеют хотя бы теоретическую возможность проиграть. И второе. В Сенате Клинтон будет оправдан большинством голосов. Так оно и получилось. Причём не потому, что я угадал, а потому, что проанализировав дело с юридической стороны, а не политической, я нашёл потрясающую лазейку, позволявшую утверждать, что Клинтон, хотя и врал, находясь под присягой, но тем не менее не лжесвидетельствовал. А учитывая, что у американцев юриспруденция - один из национальных видов спорта, понятно было, что чем больше республиканцы будут строить всю свою кампанию вокруг дела Левински, тем больше американцев убедится в несостоятельности этого самого дела.
[Обе статьи - и о выборах, и об импичменте - на сайте Вассермана есть. Но опубликованы они обе уже после того, как описанные события произошли. Хоть автор и пишет там, что в неких дискуссиях на неких интернет-форумах верно предсказал случившееся, доказательств этому нет. (http://awas.ws/CLINTON/LEVIDOZE.HTM, http://awas.ws/CLINTON/CLINTLIE.HTM)]
И.Б.: Ты хочешь сказать, американские юристы нашли тот же самый аргумент, который нашёл ты?
А.В.: Я даже не знаю, что публично нашли юристы, но Клинтона не сняли.
И.Б.: То есть ты сделал эти два прогноза, и они сбылись.
А.В.: Да, мне запомнились именно эти два прогноза, потому что они были против абсолютно единогласного мнения всех публичных экспертов.
И.Б.: Могу тебе в ответ сказать две вещи. Первая. Как ты прекрасно знаешь, два раза в сутки сломанные часы показывают правильное время. А вторая - личная история из настоящего времени. Я участвую в футбольном тотализаторе по результатам чемпионата Европы по футболу, который сейчас проходит. Играет 28 человек. Из них, как ты понимаешь, большая часть - ярые футбольные болельщики. Я футбол смотрю ровно раз в два года, только чемпионаты Европы и мира. Между этими событиями я не смотрю матчи, не читаю спортивную прессу, то есть не знаю о предмете вообще ничего. Я сейчас иду в этом тотализаторе на третьем месте с очень хорошими шансами на победу. [Интервью было записано 2 июля. Тот тотализатор автор этих строк в итоге выиграл]. Стану я, если выиграю, экспертом в футболе? Боюсь, что нет.
Я не утверждаю, что ты плохой аналитик и плохой прогнозист. Я говорю, что может быть так, а может быть иначе. И конечного ответа на вопрос, этот твой рассказ не даёт.
А.В.: Может быть.
И.Б.: А что всё-таки с оценками людей извне? Политологи, экономисты до того, как твои убеждения совпали с «генеральной линией партии»…
А.В.: Я долго добивался, чтобы генеральная линия партии совпала с моей.
И.Б.: Тоже считаешь это своей заслугой?
А.В.: Не только своей. Я считаю это заслугой большого числа людей, так или иначе повлиявших на общественное мнение.
И.Б.: Ты занимаешься политической журналистикой - точнее, публицистикой - с 1991-го года. Публичная твоя востребованность в этом качестве началась года, наверное, с 2006 го. Так?
А.В.: Действительно, где-то с 2006-го года. С этого времени я регулярно публикуюсь в «Бизнес-журнале», и кстати по публикациям в «Бизнес журнале» видно, как менялась моя позиция, поскольку там я как раз старался излагать доводы.
И.Б.: Но не в обиду ни тебе, ни «Бизнес-журналу», это издание, ну, не первого ряда точно. А может быть, и не второго. Скорее к СМИ первого ряда известности можно отнести «Компьютерру». Но там ты писал не о политике, а о компьютерах. Верно?
А.В.: Да. Но что же касается моих аналитических способностей, я с 1994-го года по 2010-й зарабатывал в основном политическими консультациями. В частности, с начала 1998-го года и до сентября 2010-го входил в одну из групп советников мэра Москвы, возглавляемую Нурали Латыповым, и кроме этого в разное время в разных условиях консультировал и вместе с Латыповым, и в одиночку ещё кучу разного народа, и никто из тех, кто моими (или нашими) консультациями воспользовался, не имел повода об этом пожалеть.
И.Б.: Как ты можешь об этом судить? Тебе не выставляли за твои прогнозы рекламаций? В это я вполне верю.
А.В.: Дело не только в этом. Просто результаты тех, кто пользовался этими консультациями, как правило, соответствовали предсказанным.
И.Б.: Как ни жаль, это твоё утверждение я никак проверить не могу. Кроме как подтвердить факт твоей работы на Лужкова. Точнее, это же Латыпов работал на Лужкова, а ты был в его (Латыпова) аналитическом штате. Я прав?
А.В.: Начиная года с примерно 2003-го, мне доводилось уже более-менее регулярно общаться и напрямую с Лужковым. Или мы вдвоём с Латыповым приходили, или я один. И на различных предвыборных совещаниях у него, и по всяким текущим делам. Один раз даже пришлось мне вместе с другим братом Латыповым - Нурахметом - анализировать разработанный Лужковым новый тип двигателя внутреннего сгорания. Мы предложили несколько небольших усовершенствований, которые он одобрил. Потом этот тип двигателя пытались осуществить на заводе имени Лихачёва, но, поскольку другие обстоятельства не позволили заводу работать, этот проект тоже заглох. Но во всяком случае, общаться напрямую с Лужковым приходилось.
И.Б.: При этом, если я не ошибаюсь, до того, как ты получил от московского правительства квартиру, сказать, что платили тебе очень щедро, нельзя. На жизнь хватало, но не более того. Так?
А.В.: Кстати, квартиру я получил даже не от московского правительства. Квартиру я получил от одного из людей, связанных с московским правительством, который и сам по себе пользовался нашими с Латыповым консультациями. И эта квартира представляла собой, грубо говоря, оплату наших услуг на несколько лет вперёд.
И.Б.: То есть это был не подарок, а плата за труд с рассрочкой платежа.
А.В.: Да. Латыпов был у Лужкова советником на общественных началах. То есть ничего не платили за советы, но зато обеспечивали технически возможностью работать.
И.Б.: Что это значит?
А.В.: Ну, компьютеры, принтеры, расходные материалы, выход в интернет, когда это ещё было дорого.
И.Б.: Прости, а на какие же доходы ты тогда жил?
А.В.: Я жил на доходы от других консультаций, а клиентов находили и Латыпов, и я, как раз потому, что были в орбите Лужкова, где вращалось очень много людей, так или иначе нуждавшихся в советах.
[В интервью «Огоньку» 2002-го года Вассерман признавался, что телевизионные выигрыши приносят ему больший доход, чем политические консультации (http://www.conservator.ru/forums/telegraf/posts/24956.html), а в автобиографии 2004 го года писал: «Более того, я не считаю себя политическим консультантом, развлекающимся интеллектуальными играми. Скорее я интеллектуальный игрок, подрабатывающий политическими консультациями». ( http://kamlena.livejournal.com/142145.html)]