181. Человек из ЦК. 11
И когда Ыкалук уже был в палате, я спросил Валерия Фёдоровича:
- Мы сможем завтра начать диспансеризацию примерно в 10 часов утра?
- Да, конечно, - сказал Калачёв, Вольфсон и Выкван прилетели час назад и Вольфсон привёз с собой флюорограф, чтобы заодно посмотреть, нет ли у кого-нибудь там туберкулёза. Он был здесь в области в каждом посёлке с этим самым флюорографом, все привыкли к тому, что он приезжает смотреть, нет ли у кого туберкулёза. Первую группу из самых далёких районов мы привезём для диспансеризации уже сегодня вечером. Они переночуют в свободной палате, а утром будет проходить диспансеризация. В наш лист диспансеризации в разных его местах мы вставили вопросы, касающиеся наличия напряжения, беспокойства, страха. Мы будем выяснять, не слышат ли они какие-нибудь голоса кроме голосов присутствующих здесь людей, не бывает ли так, что они не могут понять, в каком направлении им надо идти и из-за этого теряют дорогу. Таких вопросов будет около 20, и если хотя бы на один из них будет положительный ответ, более подробное интервью будет проводить уже врач.
- Мне это очень нравится, - сказал я, - всё хорошо продумано, всё хорошо организовано, специфические вопросы разбросаны среди вопросов, которые не имеют отношения к страху. Я думаю, у вас всё должно хорошо получиться. Я с утра поговорю с Селезнёвым, может быть, имеет смысл оставить Вольфсона здесь, чтобы ускорить диспансеризацию, а Выкван подберёт себе опытного морехода, которого знают на побережье и с которым они вместе будут барражировать вдоль Берингова пролива.
Живая добыча.
Фотограф Магадан.
Селезнёв охотно согласился включить Вольфсона в группу, ведущую диспансеризацию, а Выкван снова улетел в бухту Проведения и из многих желающих выбрал себе хорошего партнёра.
Я попросил Калачёва выделить 6 небольших изолированных помещений в каждом из этих помещений проводили диспансеризацию два студента фельдшерского училища, которые при возникновении каких-либо вопросов имели возможность обратиться к врачу. 4 врача занимали ординаторскую и беседовали с лицами, вызвавшими какое-нибудь сомнение у фельдшеров-практикантов. Калачёв взял на себя общее наблюдение, я переходил из комнаты в комнату, задерживаясь в каждой из них, чтобы послушать, как идёт беседа по результатам анкетирования.
В течение первой половины дня у испытуемых не возникло никаких вопросов. Вопросы появились во второй половине дня после обеденного перерыва. Флюорограф, который вызывал наибольший интерес у испытуемых, нужно было надёжно фиксировать, чтобы не возникало вибрации.
Флюорография проводилась после анкетирования, и средних лет мужчина, который во время анкетирования не отметил у себя каких-либо черт, свидетельствующих о наличии расстройств тревожного ряда, почувствовал напряжение, беспокойство. Он стал утверждать, что флюорограф обладает неприятным действием и его нужно вынести из комнаты и больше в комнату не вносить. Александр Григорьевич, который обладал наибольшим опытом проведения флюорографии, не обнаружил никакого очага в лёгких, и сказал Калачёву, что это чисто его вещи, что лёгкие в порядке, а всё нарастающая тревога очевидно была проявлением всё того же посттравматического стресса. Это осложняло ситуацию, поскольку на вопросы, касающиеся расстройств тревожного ряда, испытуемый отвечал отрицательно. Поскольку у меня в это время не было определённого занятия, я взял на себя проведение психологического интервью со вновь возникшим пациентом.
- Как вас зовут? - спросил я его.
- Паналык, - ответил он и перевёл для меня своё имя на русский: - Паналык это значит «с копьём».
- Что случилось, Паналык, - спросил я его, - вы вели себя очень спокойно, вы очень хорошо и грамотно заполнили анкету, вы сделали это быстро, не допустив грамматических ошибок, и когда утром я здоровался с вами, вы были очень приветливы и радостно улыбались.
Колыма. Три цвета.
Фотограф Магадан.
- Всё это правда, - сказал Паналык, - но эта машина, - он кивком головы указал на флюорограф, - сковывает тело для того, чтобы я не мог убежать, если меня будут преследовать, а потом, когда бежать уже становится невозможным, машина посылает мне страх.
- Чего же вы боитесь?
- Это мне трудно сказать, я знаю, что мне что-то угрожает, но не знаю что. Я беседую сейчас с вами, а я вас уже знаю и всё время думаю, не вы ли настроили машину так, чтобы она вызывала сначала скованность, а потом страх. А потом, уже в самом конце, машина стала вызывать сжимание моего сердца.
- Но мы же ещё не кончили обследования, - сказал я. - Нам нужно довести до конца исследование ваших лёгких. А если у вас сжимается сердце, нужно сделать кардиограмму, чтобы убедиться, что в сердце не происходит ничего, требующего нашего вмешательства.
- Но есть и другие органы в моём теле, вы захотите обследовать и их, а я теперь очень боюсь обследования, - сказал Паналык.- Может быть, не надо меня обследовать, может быть, надо меня отпустить домой.
- Паналык, - сказал я, - вы же пришли сюда из дома, и здесь у вас начались напряжение, тревога, страх. В таких случаях мы обычно предлагаем человеку, которого считаем заболевшим, остаться на несколько дней в больнице. Если вас сейчас отпустить, что вы будете делать?
- Сейчас я не могу этого сказать, я не знаю, как поведёт себя мой страх. Я не знаю, как поведёт себя моё сердце.
- Давайте сделаем так, Паналык, мы сейчас введём вам самое слабое целебное средство, меньше, чем другие средства, действующие на организм человека. Оно не может вызвать страх, но мы увидим, сколько страха оно может убрать. Если страх будет убираться не полностью, тогда мы дадим другое средство, более сильное, и попросим вас остаться в больнице до тех пор, покамест исчезнет скованность, исчезнет беспокойство и страх. Если потребуется для этого несколько дней, то мы попросим вас остаться на несколько дней. Ведь если мы вас сейчас отпустим, вы ведь не пойдёте домой?
Паналык минуту подумал, тяжело вздохнул и сказал:
- Все знают, где я живу. Мне нельзя сейчас возвращаться домой. Тот страх, который вызвала машина, может пойти за мной.
- Если нельзя пойти домой, то куда можно пойти?
- Нет определённого места, куда можно пойти. Но нужно иметь возможность укрываться, прятаться. Не знаю, почему, но сейчас мне вспомнился Наукан, где от меня требовали, чтобы я ушёл из дому. Вот я смотрю в окно и вижу Наукан. Я ясно вижу три холма, от которых пошла земля. А я ведь знаю, что этих холмов уже нет. Значит кто-то хочет, чтобы я вспомнил про Наукан и ещё больше испугался.
Радуга над Колымской трассой.
Фотограф Магадан.
- Паналык, - сказал я решительно, - мы сейчас положим вас в отдельную палату, с вами будет дежурить медицинская сестра, и мы потихоньку будем давать вам целебные средства начиная с самого слабого, и подбирая такое средство, которое будет уже достаточно сильным, чтобы все страхи ушли. И домой мы вас отпустим не сразу, как только исчезнет страх, а через некоторое время, когда мы будем убеждены, что страх уже не вернётся. Это обязательно нужно сделать, у вас нет другого выхода.
Я позвонил в кабинет Калачёва и попросил его зайти во вторую ординаторскую где я находился. Когда Валерий Фёдорович вошёл, я молча протянул ему листок с короткой записью интервью и сказал:
- Я думаю, что сегодня ему нужен индивидуальный пост. Состояние развилось очень остро и продолжает развиваться на глазах.
- Хорошо, - сказал Калачёв, - сейчас мы всё это устроим.
Он вызвал старшую медицинскую сестру, распорядился на счёт выделения отдельной палаты и индивидуального поста. Когда старшая сестра, Паналык и сестра, которая была назначена на индивидуальный пост, вышли из комнаты я сказал Калачёву:
- Вот первый результат диспансеризации.
Калачёв сокрушённо покачал головой и сказал:
- За то время, что вы беседовали с Паналыком, мы успели начать индивидуальные интервью ещё с двумя пациентами.
Он ещё раз перечитал мою запись и сказал:
- И в этот раз, в отличие от предыдущих, все испытуемые видели в окна на территории больницы дома Наукана, орудия охоты, байдары, на которых плавали там, и эти видения носили угрожающих характер, потому что Наукан был уничтожен и все три новых пациента считали, что видения Наукана кто-то создаёт для того, чтобы показать им степень опасности.
Продолжение следует.
- Мы сможем завтра начать диспансеризацию примерно в 10 часов утра?
- Да, конечно, - сказал Калачёв, Вольфсон и Выкван прилетели час назад и Вольфсон привёз с собой флюорограф, чтобы заодно посмотреть, нет ли у кого-нибудь там туберкулёза. Он был здесь в области в каждом посёлке с этим самым флюорографом, все привыкли к тому, что он приезжает смотреть, нет ли у кого туберкулёза. Первую группу из самых далёких районов мы привезём для диспансеризации уже сегодня вечером. Они переночуют в свободной палате, а утром будет проходить диспансеризация. В наш лист диспансеризации в разных его местах мы вставили вопросы, касающиеся наличия напряжения, беспокойства, страха. Мы будем выяснять, не слышат ли они какие-нибудь голоса кроме голосов присутствующих здесь людей, не бывает ли так, что они не могут понять, в каком направлении им надо идти и из-за этого теряют дорогу. Таких вопросов будет около 20, и если хотя бы на один из них будет положительный ответ, более подробное интервью будет проводить уже врач.
- Мне это очень нравится, - сказал я, - всё хорошо продумано, всё хорошо организовано, специфические вопросы разбросаны среди вопросов, которые не имеют отношения к страху. Я думаю, у вас всё должно хорошо получиться. Я с утра поговорю с Селезнёвым, может быть, имеет смысл оставить Вольфсона здесь, чтобы ускорить диспансеризацию, а Выкван подберёт себе опытного морехода, которого знают на побережье и с которым они вместе будут барражировать вдоль Берингова пролива.
Живая добыча.
Фотограф Магадан.
Селезнёв охотно согласился включить Вольфсона в группу, ведущую диспансеризацию, а Выкван снова улетел в бухту Проведения и из многих желающих выбрал себе хорошего партнёра.
Я попросил Калачёва выделить 6 небольших изолированных помещений в каждом из этих помещений проводили диспансеризацию два студента фельдшерского училища, которые при возникновении каких-либо вопросов имели возможность обратиться к врачу. 4 врача занимали ординаторскую и беседовали с лицами, вызвавшими какое-нибудь сомнение у фельдшеров-практикантов. Калачёв взял на себя общее наблюдение, я переходил из комнаты в комнату, задерживаясь в каждой из них, чтобы послушать, как идёт беседа по результатам анкетирования.
В течение первой половины дня у испытуемых не возникло никаких вопросов. Вопросы появились во второй половине дня после обеденного перерыва. Флюорограф, который вызывал наибольший интерес у испытуемых, нужно было надёжно фиксировать, чтобы не возникало вибрации.
Флюорография проводилась после анкетирования, и средних лет мужчина, который во время анкетирования не отметил у себя каких-либо черт, свидетельствующих о наличии расстройств тревожного ряда, почувствовал напряжение, беспокойство. Он стал утверждать, что флюорограф обладает неприятным действием и его нужно вынести из комнаты и больше в комнату не вносить. Александр Григорьевич, который обладал наибольшим опытом проведения флюорографии, не обнаружил никакого очага в лёгких, и сказал Калачёву, что это чисто его вещи, что лёгкие в порядке, а всё нарастающая тревога очевидно была проявлением всё того же посттравматического стресса. Это осложняло ситуацию, поскольку на вопросы, касающиеся расстройств тревожного ряда, испытуемый отвечал отрицательно. Поскольку у меня в это время не было определённого занятия, я взял на себя проведение психологического интервью со вновь возникшим пациентом.
- Как вас зовут? - спросил я его.
- Паналык, - ответил он и перевёл для меня своё имя на русский: - Паналык это значит «с копьём».
- Что случилось, Паналык, - спросил я его, - вы вели себя очень спокойно, вы очень хорошо и грамотно заполнили анкету, вы сделали это быстро, не допустив грамматических ошибок, и когда утром я здоровался с вами, вы были очень приветливы и радостно улыбались.
Колыма. Три цвета.
Фотограф Магадан.
- Всё это правда, - сказал Паналык, - но эта машина, - он кивком головы указал на флюорограф, - сковывает тело для того, чтобы я не мог убежать, если меня будут преследовать, а потом, когда бежать уже становится невозможным, машина посылает мне страх.
- Чего же вы боитесь?
- Это мне трудно сказать, я знаю, что мне что-то угрожает, но не знаю что. Я беседую сейчас с вами, а я вас уже знаю и всё время думаю, не вы ли настроили машину так, чтобы она вызывала сначала скованность, а потом страх. А потом, уже в самом конце, машина стала вызывать сжимание моего сердца.
- Но мы же ещё не кончили обследования, - сказал я. - Нам нужно довести до конца исследование ваших лёгких. А если у вас сжимается сердце, нужно сделать кардиограмму, чтобы убедиться, что в сердце не происходит ничего, требующего нашего вмешательства.
- Но есть и другие органы в моём теле, вы захотите обследовать и их, а я теперь очень боюсь обследования, - сказал Паналык.- Может быть, не надо меня обследовать, может быть, надо меня отпустить домой.
- Паналык, - сказал я, - вы же пришли сюда из дома, и здесь у вас начались напряжение, тревога, страх. В таких случаях мы обычно предлагаем человеку, которого считаем заболевшим, остаться на несколько дней в больнице. Если вас сейчас отпустить, что вы будете делать?
- Сейчас я не могу этого сказать, я не знаю, как поведёт себя мой страх. Я не знаю, как поведёт себя моё сердце.
- Давайте сделаем так, Паналык, мы сейчас введём вам самое слабое целебное средство, меньше, чем другие средства, действующие на организм человека. Оно не может вызвать страх, но мы увидим, сколько страха оно может убрать. Если страх будет убираться не полностью, тогда мы дадим другое средство, более сильное, и попросим вас остаться в больнице до тех пор, покамест исчезнет скованность, исчезнет беспокойство и страх. Если потребуется для этого несколько дней, то мы попросим вас остаться на несколько дней. Ведь если мы вас сейчас отпустим, вы ведь не пойдёте домой?
Паналык минуту подумал, тяжело вздохнул и сказал:
- Все знают, где я живу. Мне нельзя сейчас возвращаться домой. Тот страх, который вызвала машина, может пойти за мной.
- Если нельзя пойти домой, то куда можно пойти?
- Нет определённого места, куда можно пойти. Но нужно иметь возможность укрываться, прятаться. Не знаю, почему, но сейчас мне вспомнился Наукан, где от меня требовали, чтобы я ушёл из дому. Вот я смотрю в окно и вижу Наукан. Я ясно вижу три холма, от которых пошла земля. А я ведь знаю, что этих холмов уже нет. Значит кто-то хочет, чтобы я вспомнил про Наукан и ещё больше испугался.
Радуга над Колымской трассой.
Фотограф Магадан.
- Паналык, - сказал я решительно, - мы сейчас положим вас в отдельную палату, с вами будет дежурить медицинская сестра, и мы потихоньку будем давать вам целебные средства начиная с самого слабого, и подбирая такое средство, которое будет уже достаточно сильным, чтобы все страхи ушли. И домой мы вас отпустим не сразу, как только исчезнет страх, а через некоторое время, когда мы будем убеждены, что страх уже не вернётся. Это обязательно нужно сделать, у вас нет другого выхода.
Я позвонил в кабинет Калачёва и попросил его зайти во вторую ординаторскую где я находился. Когда Валерий Фёдорович вошёл, я молча протянул ему листок с короткой записью интервью и сказал:
- Я думаю, что сегодня ему нужен индивидуальный пост. Состояние развилось очень остро и продолжает развиваться на глазах.
- Хорошо, - сказал Калачёв, - сейчас мы всё это устроим.
Он вызвал старшую медицинскую сестру, распорядился на счёт выделения отдельной палаты и индивидуального поста. Когда старшая сестра, Паналык и сестра, которая была назначена на индивидуальный пост, вышли из комнаты я сказал Калачёву:
- Вот первый результат диспансеризации.
Калачёв сокрушённо покачал головой и сказал:
- За то время, что вы беседовали с Паналыком, мы успели начать индивидуальные интервью ещё с двумя пациентами.
Он ещё раз перечитал мою запись и сказал:
- И в этот раз, в отличие от предыдущих, все испытуемые видели в окна на территории больницы дома Наукана, орудия охоты, байдары, на которых плавали там, и эти видения носили угрожающих характер, потому что Наукан был уничтожен и все три новых пациента считали, что видения Наукана кто-то создаёт для того, чтобы показать им степень опасности.
Продолжение следует.