139. В Дальстройпроекте. 6
Следующие три дня мы проводили исследования в две смены и исследовали 42 человека, среди которых был только один мужчина, хотя мы не просили разделять испытуемых по полу и Ирина Николаевна выделяла нам группы, которые мы должны были исследовать, по собственному разумению. Тот единственный мужчина, который попал в число испытуемых, находился в стадии резистентности и был мотивирован главным образом возможно более высоким материальным вознаграждением. В Дальстройпроекте он выполнял обязанности водителя. Он полагал, что на Севере нужно работать до получения всех надбавок и два года после этого.
Он не сомневался, что заработает по крайней мере «северный минимум». Если говорить о типе конфликта, то он считал, что ради достижения своей цели можно жить на Колыме, хотя его родным городом и непреходящей любовью была Одесса. Соответственно, тип конфликта был аверсия-аппетенция (нежелаемое желаемое), но он настолько был поглощен быстрым и возможно более высоким заработком, что аверсия была выражена слабо, т.е. он хотя и скучал по Одессе, но не слишком, и был чрезвычайно увлечён реализацией своих финансовых планов.
При исследовании женщин мы получили подтверждение ранее полученных результатов. Они прибыли на Колыму потому, что таково было решение их мужей, были поглощены семейной жизнью, легко переносили первичную адаптацию, поскольку их среда определялась мужем и детьми, если они уже были, а эта среда не изменилась при географических перемещениях. Нередко семья ограничивалась мужем, поскольку дети оставались с родителями (чаще жены) исходя из соображений более благоприятных экологических условий в городе отъезда, в этом случае изменение среды при переезде на Север было более выражено, а первичная адаптация была более длительной. Тем не менее, ни одного случая, когда первичная адаптация достигала бы трёх лет, среди этих женщин не было. Начиная с перехода в стадию резистентности, они испытывали удовлетворение жизнью на Севере, отсутствием материальных затруднений, хорошими жилищными условиями, а многие из них начинали ходить на лыжах. В последнем случае лыжи могли становиться увлечением, и больше половины наших испытуемых получили по лыжам второй и первый разряды, чем нескрываемо гордились.
Утром этого дня она получила первый разряд.
Фотограф cernese
Но, как было уже сказано, в городе отъезда оставались какие-то объекты культуры, социальные связи, традиции, которых нельзя было придерживаться на Севере. Такое сочетание, как уже говорилось, обуславливало конфликт аппетенция-аппетенция (желаемое-желаемое), ибо они одновременно желали сохранить то, что имели до отъезда на Север, и в то же время желали сохранить то, что они получили на Севере. По мере нарастания длительности пребывания на Севере, новизна условий, Северная природа, высокая зарплата становились привычными, а ценностные ориентации, которые было легче реализовать в регионе постоянного проживания, приобретали в воспоминаниях большую значимость, и у значительной части испытуемых конфликт приобретал черты аверсия-аппетенция (нежелаемое-желаемое) - преимущества Севера ещё были значимы, но путь к получению этих преимуществ, потери с ним связанные, уже вызывали отрицательные эмоции. Этот конфликт становился наиболее частым и более выраженным в стадии северной усталости (или, если использовать более общий термин - адаптационной усталости), и с этого времени возникала потребность в обратной миграции. Эта потребность далеко не всегда реализовывалась, поскольку для главы семьи это было время наибольшего заработка, и отъезд ему представлялся несвоевременным.
Здесь чаще, чем в какой-либо другой группе обследованных отмечалась обратная миграция с разделением семьи - когда женщина уезжала туда, где жили её родители и оставались дети, а мужчина ещё на два-три года оставался на Колыме. Отъезд жены, как правило, не вызывал протеста и объяснялся необходимостью заняться воспитанием подросших детей. Это была первая группа, в которой тип конфликта чётко коррелировал со стадией адаптации.
Установление новых закономерностей доставляло удовлетворение не только мне или Елене Дмитриевне, но и всем членам нашей группы. В этот день я решил дать отдых людям и полученные материалы не рассматривались, только Елена Дмитриевна решила провести ещё одно психологическое интервью, не ради ускорения работы, а поскольку исследуемая группа её живо заинтересовала. Я собирался спуститься к себе в кабинет, и в это время позвонил Вячеслав.
- Скажите, - спросил он меня, - а одна сессия в неделю - это правило?
- Нет, - сказал я, - это просто наиболее частая практика.
- Я продумал всё, что мы обсудили в первый раз и мне кажется, во всём разобрался. Хотелось бы увеличить темп, мы не могли бы проводить сессии два раза в неделю?
- Могли бы.
- А завтра?
- Да, можно и завтра. Давайте то же время и то же место.
- Да, это будет правильно. Когда ничего не меняется в обстановке, легче сосредоточиться на рассматриваемых проблемах.
Я не успел положить трубку, как телефон зазвонил снова.
- Феликс Борисович, - сказала мне Александра Анатольевна, которая любила, чтобы её называли Саша, - если я правильно считаю время, то сегодня после работы вы проведете мне ещё один сеанс эриксоновского гипноза, вы говорили, что это будет полезно для закрепления полученного результата.
- Да, я думаю, что это так.
- Но только для закрепления, - сказала Саша, - потому что неприятные ощущения у меня не возобновлялись. Я могу прийти к вам сегодня сразу после работы?
- Приходите, я буду вас ждать.
Я спустился в кабинет и увидел там Сашу вместе с Ириной Николаевной. На столе стоял термос с крепким чаем, лежало печенье, и стояла тарелочка с маленькими пирожными, которые, как я к этому времени выяснил, были специальностью и гордостью Ирины Николаевны.
- Поешьте, - сказала Ирина Николаевна, - вы себя совсем не бережёте, и хотя вы ещё не старый человек, но уже не юноша.
- А вы не разделите со мной трапезу? - спросил я. - Мне бы это доставило удовольствие.
- Хорошо, - сказала Ирина Николаевна, - ради Вашего удовольствия. Вот эта часть будет ваша, а эта моя, но я ещё с Сашей разделю.
Мы пили чай и я удивлялся, что строгая Ирина Николаевна умеет так непринуждённо болтать и не сердится, если Саша вмешивается в разговор.
- Ну вот, - сказала Ирина Николаевна, - я знаю, что вы будете работать не на голодный желудок, и спокойно пойду домой.
Сеанс эриксоновского гипноза был точным повторением первого, и описывать его нет смысла. А когда он закончился, Саша торжественно сказала мне:
- Вы великий учёный. Вы за два дня справились с тем, с чем здешние врачи не могли справиться год. Мне хотелось бы чем-нибудь вас вознаградить, но я знаю, что вы не возьмёте денег или подарков, и поэтому я хочу сделать подарок вашей жене. Вы не можете отказаться от подарка, который я просто прошу передать.
Она развернула пергаментную бумагу, и я увидел золотой кулон. Собственно говоря, это был небольшой самородок, прикреплённый к золотой же цепочке.
- Не слишком ли это роскошно, - спросил я.
- Нет, - сказала Саша, - этот самородок нашёл мой муж, а цепочка не стоит больших денег.
Подумав немного, я решил, что подарок возьму, ведь действительно я его только передаю.
- Хорошо, - сказал я, - я беру этот кулон и передам его Елене Дмитриевне.
Саша была в восторге.
- Я - первый человек, - сказал она, - у которого Вы согласились взять подарок.
Слухи о том, что я не беру подарков, по Дальстройпроекту ходили.
Когда я оделся и вышел из Дальстройпроекта, я увидел у дверей Калачёва, сидящего в машине:
- Я заехал за вами. Вы сегодня ужинаете у нас, Елена Дмитриевна уже предупреждена. Сейчас мы её возьмём в гостинице и поедем.
- Хорошо, - сказал я, - заодно поговорим о вашей диссертации.
- Мы не будем говорить о диссертации, - сказал Калачёв, - у Любы сегодня день рождения, но она просила вам об этом не говорить.
Это придавало ситуации неловкость, но мы уже давно знали друг друга, и я решил, что разберёмся на месте. Кроме нас у Калачёва обнаружился Леонид Леонтьевич Соловенчук. Я понял, что он здесь ещё до того, как вошёл в квартиру, потому что в коридоре возле двери лежал его шестимесячный ньюфаундленд.
- Придержите собаку, - раздался чей-то сердитый голос, - разве можно такое чудище на лестнице оставлять?!
Сердитая женщина поравнялась с нами.
Это не чудище, - сказал я, - это щенок.
Это не чудище, - сказал я, - это щенок.
(Шестимесячный щенок ньюфаундленда).
Фотограф Speshul Ted
- Ничего себе щенок, - сказала женщина.
- Вот если вы будете тонуть, - объяснил я ей, - он вас спасёт, он специально для этого выведен.
- Меня он не спасёт, - сказала женщина, - меня он перепугает, и я утону раньше, чем он до меня доплывёт.
Мы вошли в квартиру и Соловенчук, слышавший разговор на лестнице, сказал:
- Ну, не даёт им покоя мой ньюфаундленд. Идём с ним по набережной, навстречу группа людей. И одна женщина сказала: «Какая собака! Она же, наверное, страшно воняет. Как же с ней жить?» Но я уже усвоил особенности интеллигентской манеры Магадана и ответил: «Ты ещё хуже воняешь, но кто-то же с тобой живёт».
- А вы не слишком хорошо усваиваете эту манеру? - спросил я.
- Нет, - сказал Соловенчук, - вы сюда только приезжаете, а если жить здесь, то нужно разговаривать как они.
Люба, раскрасневшаяся, весёлая, готовила какие-то закуски и, не выдержав, сказала:
- У меня сегодня двойной праздник - вы ко мне в гости пришли, и у меня сегодня день рождения.
- О дне рождения предупреждать надо, - сказал я.
- Ничего, - сказала Люба, - подарки мне не нужны, а то, что вы пришли - это замечательно.
- Люб, - сказал я, - Валерий Фёдорович диссертацию кончает, в будущем году будет защищать. Может быть, теперь Вы напишите диссертацию о детской психиатрии на Колыме?
- Нет, - решительно сказала Люба, - я не буду писать диссертацию. У меня есть муж, у меня есть двое детей, и забота о них отнимает много времени. Жертвовать их благополучием и комфортом ради диссертации я не буду.
- А вы что-нибудь знаете о том мальчике, которого вы вызволяли из жестянщиков?
- Ну, вы же с Еленой Дмитриевной тогда провели несколько семинаров в интернате об особенностях обучения выражено правополушарных детей. Там тоже нашлись энтузиасты. Мальчика учили по индивидуальной методике, и он прекрасно окончил десятилетку. Но в душе его жили олени, и как только он окончил десятилетку, он вернулся в тундру. Правда, поскольку в этом стойбище он был единственным человеком со средним образованием, его сразу сделали бригадиром. И ничего на этом не потеряли, потому что он был прекрасным оленеводом, очень любил свою работу и готов был заниматься ею всё время, когда не спал. Как лучшего бригадира оленеводов его послали как представителя Чукотки на слёт оленеводов Ямало-Ненецкого округа. Он приехал в большом восторге, говорил, что в Ямало-Ненецком округе он увидел много такого, что на Чукотке не применяется, и теперь будет это использовать.
Со слёта оленеводов.
Фото Veronika Ignatova
- Повезло мальчику, - сказал Соловенчук, - если бы не упорство Любовь Петровны, подкреплённое вашим авторитетом, десятилетки бы он не кончил и даже к оленям его не допустили бы, заставляя изучать жестяное дело.
Он помолчал с минуту и потом добавил:
- Глупо. Всё, что мы могли взять хорошего на Чукотке, мы уже несколько лет старательно уничтожаем.
- Со мной сегодня говорил, - сказал я, - заведующий идеологическим отделом Обкома. Он попросил меня в ближайшее время подготовить справку о том, как мы представляем себе положение малых народов Севера на Колыме и Чукотке. Сказал, что хочет обсудить эту справку с Шайдуровым.
- Будешь писать? - спросила меня Лена.
- Контримавичус считает, что отказывать Обкому неприлично. Впрочем, он член бюро Обкома, и поэтому не знаю, насколько он объективен.
- Надо написать, - сказал Калачёв, - особо не старайтесь, но пусть ни у кого не будет возможности сказать, что вы игнорируете партийные органы и не хотите сотрудничать с местным руководством.
В общем, решая вопрос писать или не писать справку, я руководствовался примерно теми же соображениями, но единодушие присутствующих меня удивило. И только Люба сказала:
- Написать, конечно, нужно, Феликс Борисович, но нужно при этом понимать, что одному чиновнику хочется показать красивый документ другому чиновнику, а ни чукчам, ни эвенам лучше от этого не станет.
Разговор перешёл на блестящие способности ньюфаундленда, который когда рыба шла на нерест, практически не вылезал из воды, ел рыбу, а когда наелся, стал выбрасывать её Соловенчуку на берег. Я сидел и думал, что в любом регионе есть люди, с которыми приятно общаться, которые могут многое понять и с которыми у меня обычно совпадали взгляды. Но не эти люди определяют политику, которую проводят местные власти, и максимум что они могут, это делать свою работу на пределе возможного, получать от этого удовлетворение и освобождаться таким образом от чувства вины, которое возникало у них когда они видели что делают те, кому надлежит заботиться о благосостоянии народа.
Продолжение следует.
Он не сомневался, что заработает по крайней мере «северный минимум». Если говорить о типе конфликта, то он считал, что ради достижения своей цели можно жить на Колыме, хотя его родным городом и непреходящей любовью была Одесса. Соответственно, тип конфликта был аверсия-аппетенция (нежелаемое желаемое), но он настолько был поглощен быстрым и возможно более высоким заработком, что аверсия была выражена слабо, т.е. он хотя и скучал по Одессе, но не слишком, и был чрезвычайно увлечён реализацией своих финансовых планов.
При исследовании женщин мы получили подтверждение ранее полученных результатов. Они прибыли на Колыму потому, что таково было решение их мужей, были поглощены семейной жизнью, легко переносили первичную адаптацию, поскольку их среда определялась мужем и детьми, если они уже были, а эта среда не изменилась при географических перемещениях. Нередко семья ограничивалась мужем, поскольку дети оставались с родителями (чаще жены) исходя из соображений более благоприятных экологических условий в городе отъезда, в этом случае изменение среды при переезде на Север было более выражено, а первичная адаптация была более длительной. Тем не менее, ни одного случая, когда первичная адаптация достигала бы трёх лет, среди этих женщин не было. Начиная с перехода в стадию резистентности, они испытывали удовлетворение жизнью на Севере, отсутствием материальных затруднений, хорошими жилищными условиями, а многие из них начинали ходить на лыжах. В последнем случае лыжи могли становиться увлечением, и больше половины наших испытуемых получили по лыжам второй и первый разряды, чем нескрываемо гордились.
Утром этого дня она получила первый разряд.
Фотограф cernese
Но, как было уже сказано, в городе отъезда оставались какие-то объекты культуры, социальные связи, традиции, которых нельзя было придерживаться на Севере. Такое сочетание, как уже говорилось, обуславливало конфликт аппетенция-аппетенция (желаемое-желаемое), ибо они одновременно желали сохранить то, что имели до отъезда на Север, и в то же время желали сохранить то, что они получили на Севере. По мере нарастания длительности пребывания на Севере, новизна условий, Северная природа, высокая зарплата становились привычными, а ценностные ориентации, которые было легче реализовать в регионе постоянного проживания, приобретали в воспоминаниях большую значимость, и у значительной части испытуемых конфликт приобретал черты аверсия-аппетенция (нежелаемое-желаемое) - преимущества Севера ещё были значимы, но путь к получению этих преимуществ, потери с ним связанные, уже вызывали отрицательные эмоции. Этот конфликт становился наиболее частым и более выраженным в стадии северной усталости (или, если использовать более общий термин - адаптационной усталости), и с этого времени возникала потребность в обратной миграции. Эта потребность далеко не всегда реализовывалась, поскольку для главы семьи это было время наибольшего заработка, и отъезд ему представлялся несвоевременным.
Здесь чаще, чем в какой-либо другой группе обследованных отмечалась обратная миграция с разделением семьи - когда женщина уезжала туда, где жили её родители и оставались дети, а мужчина ещё на два-три года оставался на Колыме. Отъезд жены, как правило, не вызывал протеста и объяснялся необходимостью заняться воспитанием подросших детей. Это была первая группа, в которой тип конфликта чётко коррелировал со стадией адаптации.
Установление новых закономерностей доставляло удовлетворение не только мне или Елене Дмитриевне, но и всем членам нашей группы. В этот день я решил дать отдых людям и полученные материалы не рассматривались, только Елена Дмитриевна решила провести ещё одно психологическое интервью, не ради ускорения работы, а поскольку исследуемая группа её живо заинтересовала. Я собирался спуститься к себе в кабинет, и в это время позвонил Вячеслав.
- Скажите, - спросил он меня, - а одна сессия в неделю - это правило?
- Нет, - сказал я, - это просто наиболее частая практика.
- Я продумал всё, что мы обсудили в первый раз и мне кажется, во всём разобрался. Хотелось бы увеличить темп, мы не могли бы проводить сессии два раза в неделю?
- Могли бы.
- А завтра?
- Да, можно и завтра. Давайте то же время и то же место.
- Да, это будет правильно. Когда ничего не меняется в обстановке, легче сосредоточиться на рассматриваемых проблемах.
Я не успел положить трубку, как телефон зазвонил снова.
- Феликс Борисович, - сказала мне Александра Анатольевна, которая любила, чтобы её называли Саша, - если я правильно считаю время, то сегодня после работы вы проведете мне ещё один сеанс эриксоновского гипноза, вы говорили, что это будет полезно для закрепления полученного результата.
- Да, я думаю, что это так.
- Но только для закрепления, - сказала Саша, - потому что неприятные ощущения у меня не возобновлялись. Я могу прийти к вам сегодня сразу после работы?
- Приходите, я буду вас ждать.
Я спустился в кабинет и увидел там Сашу вместе с Ириной Николаевной. На столе стоял термос с крепким чаем, лежало печенье, и стояла тарелочка с маленькими пирожными, которые, как я к этому времени выяснил, были специальностью и гордостью Ирины Николаевны.
- Поешьте, - сказала Ирина Николаевна, - вы себя совсем не бережёте, и хотя вы ещё не старый человек, но уже не юноша.
- А вы не разделите со мной трапезу? - спросил я. - Мне бы это доставило удовольствие.
- Хорошо, - сказала Ирина Николаевна, - ради Вашего удовольствия. Вот эта часть будет ваша, а эта моя, но я ещё с Сашей разделю.
Мы пили чай и я удивлялся, что строгая Ирина Николаевна умеет так непринуждённо болтать и не сердится, если Саша вмешивается в разговор.
- Ну вот, - сказала Ирина Николаевна, - я знаю, что вы будете работать не на голодный желудок, и спокойно пойду домой.
Сеанс эриксоновского гипноза был точным повторением первого, и описывать его нет смысла. А когда он закончился, Саша торжественно сказала мне:
- Вы великий учёный. Вы за два дня справились с тем, с чем здешние врачи не могли справиться год. Мне хотелось бы чем-нибудь вас вознаградить, но я знаю, что вы не возьмёте денег или подарков, и поэтому я хочу сделать подарок вашей жене. Вы не можете отказаться от подарка, который я просто прошу передать.
Она развернула пергаментную бумагу, и я увидел золотой кулон. Собственно говоря, это был небольшой самородок, прикреплённый к золотой же цепочке.
- Не слишком ли это роскошно, - спросил я.
- Нет, - сказала Саша, - этот самородок нашёл мой муж, а цепочка не стоит больших денег.
Подумав немного, я решил, что подарок возьму, ведь действительно я его только передаю.
- Хорошо, - сказал я, - я беру этот кулон и передам его Елене Дмитриевне.
Саша была в восторге.
- Я - первый человек, - сказал она, - у которого Вы согласились взять подарок.
Слухи о том, что я не беру подарков, по Дальстройпроекту ходили.
Когда я оделся и вышел из Дальстройпроекта, я увидел у дверей Калачёва, сидящего в машине:
- Я заехал за вами. Вы сегодня ужинаете у нас, Елена Дмитриевна уже предупреждена. Сейчас мы её возьмём в гостинице и поедем.
- Хорошо, - сказал я, - заодно поговорим о вашей диссертации.
- Мы не будем говорить о диссертации, - сказал Калачёв, - у Любы сегодня день рождения, но она просила вам об этом не говорить.
Это придавало ситуации неловкость, но мы уже давно знали друг друга, и я решил, что разберёмся на месте. Кроме нас у Калачёва обнаружился Леонид Леонтьевич Соловенчук. Я понял, что он здесь ещё до того, как вошёл в квартиру, потому что в коридоре возле двери лежал его шестимесячный ньюфаундленд.
- Придержите собаку, - раздался чей-то сердитый голос, - разве можно такое чудище на лестнице оставлять?!
Сердитая женщина поравнялась с нами.
Это не чудище, - сказал я, - это щенок.
Это не чудище, - сказал я, - это щенок.
(Шестимесячный щенок ньюфаундленда).
Фотограф Speshul Ted
- Ничего себе щенок, - сказала женщина.
- Вот если вы будете тонуть, - объяснил я ей, - он вас спасёт, он специально для этого выведен.
- Меня он не спасёт, - сказала женщина, - меня он перепугает, и я утону раньше, чем он до меня доплывёт.
Мы вошли в квартиру и Соловенчук, слышавший разговор на лестнице, сказал:
- Ну, не даёт им покоя мой ньюфаундленд. Идём с ним по набережной, навстречу группа людей. И одна женщина сказала: «Какая собака! Она же, наверное, страшно воняет. Как же с ней жить?» Но я уже усвоил особенности интеллигентской манеры Магадана и ответил: «Ты ещё хуже воняешь, но кто-то же с тобой живёт».
- А вы не слишком хорошо усваиваете эту манеру? - спросил я.
- Нет, - сказал Соловенчук, - вы сюда только приезжаете, а если жить здесь, то нужно разговаривать как они.
Люба, раскрасневшаяся, весёлая, готовила какие-то закуски и, не выдержав, сказала:
- У меня сегодня двойной праздник - вы ко мне в гости пришли, и у меня сегодня день рождения.
- О дне рождения предупреждать надо, - сказал я.
- Ничего, - сказала Люба, - подарки мне не нужны, а то, что вы пришли - это замечательно.
- Люб, - сказал я, - Валерий Фёдорович диссертацию кончает, в будущем году будет защищать. Может быть, теперь Вы напишите диссертацию о детской психиатрии на Колыме?
- Нет, - решительно сказала Люба, - я не буду писать диссертацию. У меня есть муж, у меня есть двое детей, и забота о них отнимает много времени. Жертвовать их благополучием и комфортом ради диссертации я не буду.
- А вы что-нибудь знаете о том мальчике, которого вы вызволяли из жестянщиков?
- Ну, вы же с Еленой Дмитриевной тогда провели несколько семинаров в интернате об особенностях обучения выражено правополушарных детей. Там тоже нашлись энтузиасты. Мальчика учили по индивидуальной методике, и он прекрасно окончил десятилетку. Но в душе его жили олени, и как только он окончил десятилетку, он вернулся в тундру. Правда, поскольку в этом стойбище он был единственным человеком со средним образованием, его сразу сделали бригадиром. И ничего на этом не потеряли, потому что он был прекрасным оленеводом, очень любил свою работу и готов был заниматься ею всё время, когда не спал. Как лучшего бригадира оленеводов его послали как представителя Чукотки на слёт оленеводов Ямало-Ненецкого округа. Он приехал в большом восторге, говорил, что в Ямало-Ненецком округе он увидел много такого, что на Чукотке не применяется, и теперь будет это использовать.
Со слёта оленеводов.
Фото Veronika Ignatova
- Повезло мальчику, - сказал Соловенчук, - если бы не упорство Любовь Петровны, подкреплённое вашим авторитетом, десятилетки бы он не кончил и даже к оленям его не допустили бы, заставляя изучать жестяное дело.
Он помолчал с минуту и потом добавил:
- Глупо. Всё, что мы могли взять хорошего на Чукотке, мы уже несколько лет старательно уничтожаем.
- Со мной сегодня говорил, - сказал я, - заведующий идеологическим отделом Обкома. Он попросил меня в ближайшее время подготовить справку о том, как мы представляем себе положение малых народов Севера на Колыме и Чукотке. Сказал, что хочет обсудить эту справку с Шайдуровым.
- Будешь писать? - спросила меня Лена.
- Контримавичус считает, что отказывать Обкому неприлично. Впрочем, он член бюро Обкома, и поэтому не знаю, насколько он объективен.
- Надо написать, - сказал Калачёв, - особо не старайтесь, но пусть ни у кого не будет возможности сказать, что вы игнорируете партийные органы и не хотите сотрудничать с местным руководством.
В общем, решая вопрос писать или не писать справку, я руководствовался примерно теми же соображениями, но единодушие присутствующих меня удивило. И только Люба сказала:
- Написать, конечно, нужно, Феликс Борисович, но нужно при этом понимать, что одному чиновнику хочется показать красивый документ другому чиновнику, а ни чукчам, ни эвенам лучше от этого не станет.
Разговор перешёл на блестящие способности ньюфаундленда, который когда рыба шла на нерест, практически не вылезал из воды, ел рыбу, а когда наелся, стал выбрасывать её Соловенчуку на берег. Я сидел и думал, что в любом регионе есть люди, с которыми приятно общаться, которые могут многое понять и с которыми у меня обычно совпадали взгляды. Но не эти люди определяют политику, которую проводят местные власти, и максимум что они могут, это делать свою работу на пределе возможного, получать от этого удовлетворение и освобождаться таким образом от чувства вины, которое возникало у них когда они видели что делают те, кому надлежит заботиться о благосостоянии народа.
Продолжение следует.