1086. Психологические исследования в советской и российской армии
Комментарии и ответы
amr71
Интересно, тестируют ли военнослужащих в российской армии...
Любопытно было бы посмотреть на профиль ММИЛ Валерия Пермякова (солдат, убивший армянскую семью) до и после, так сказать...
zewgma
В военкомате при постановке на учет тестируют, но мой сын, проходивший удлиненную процедуру этой самой установки, через тесты не проходил, откуда можно сделать вывод, что тестирование, возможно, не обязательная вещь.
amr71
Кадров нет - некому тестировать. Да и не нужно это, по-видимому, властям. Как говорится: чем больше в армии дубов, тем крепче наша оборона.
Ответ на комментарии
Насколько мне известно, сплошное глубокое тестирование лиц, призываемых на действительную военную службу, до настоящего времени не проводится, хотя последний приказ Министерства обороны, утверждающий Руководство о профессионально-психологическом отборе военнослужащих и лиц, призываемых на военную службу, показывает, что внимание к проблеме возрастает. Хотя и сейчас, если призывник признан военно-врачебной комиссией годным к воинской службе, это означает, что особенности его личности не играют существенной роли для выполнения его обязанностей военнослужащего. Поскольку призыв предполагает, что лица, достигшие определенного возраста и успешно прошедшие врачебную комиссию, обязательно служат в армии в течение установленного срока, то получение более полных данных о психическом состоянии лиц, составляющих этот контингент, не считается необходимым.
Содержащееся в комментарии утверждение “Кадров нет, некому тестировать” не отражает инструкции, определяющей порядок призыва в армию. В тех случаях, когда комплектуются определенные подразделения, углубленное тестирование проводится, и кадры для этого находятся.
Однако негативное отношение со стороны командного состава к тестированию мне встречать приходилось. Незадолго до распада Советского Союза назад человек, занимавший очень высокий пост в управлении кадров Советской армии, сказал мне: “Мы должны работать с теми, кто имеется в нашем распоряжении. Советские солдаты - не картошка, их не надо перебирать”.
В постсоветской капиталистической России вопрос о профессионально-психологическом отборе призывников вначале не привлекал большого внимания, но в последний период времени, когда проводится работа по реорганизации армии на основе программы «Ратник», расширяется применение автоматизированных систем психологического тестирования при профессионально-психологическом отборе граждан, подлежащих постановке на воинский учет. К настоящему времени не все военкоматы располагают указанными автоматизированными системами.
Возвращаясь к моему опыту взаимодействия с армией в советское время, могу отметить скептическое отношение к тестированию у офицеров части, при зачислении в которую психологическое исследование должно было, согласно уже принятому решению, стать обязательной частью процедуры. Когда мы проводили в этой части исследования для уточнения характеристик, значимых для службы подразделениях такого рода, в целом вопрос обязательности такого обследования был уже решен. Но одно дело - решение об обязательности психологического отбора, а другое - отношение к нему со стороны офицерского состава. “Это же солдаты, - говорили офицеры подразделения, в котором эти исследования проводились, мне и Елене Дмитриевне. - Они все на один лад, никаких особенностей у них нет. У нас в политчасти проводят политбеседы о преданности Родине, о чувстве долга… Чушь собачья! Нет у солдат никакой преданности Родине и никакого чувства долга. Призвали - вот и служат, куда ж деваться”. Такое суждение сопровождалось чувством превосходства офицеров, а само это превосходство утверждалось как не вызывающее сомнения.
Выявляя у личного состава части качества, которые в последующем должны были приниматься во внимание для комплектования такого рода подразделений, мы специально сравнивали результаты тестирования командиров и рядовых и не обнаружили достоверных различий. Причем в некоторых случаях это просто поражало: человек, который окончил одно из лучших военных училищ, не имеет преимуществ ни в интеллекте, ни в психологических характеристиках перед людьми, которые пришли в эту часть по призыву, иногда сразу после школы.
В определенных подразделениях российской армии психологическое тестирование уже сейчас является обязательной процедурой. В военных комиссариатах, при наличии оборудования для тестирования, для выявления значимых для воинской службы характеристик личности используют не ММИЛ, а более краткие тесты (например, известный краткий отборочный тест КОТ). В случае совершенного солдатом убийства, о котором Вы написали, речь может пойти скорее о применении тестовых методик в комплексе судебно-психиатрической экспертизы.
К проблеме сплошного психологического исследования лиц, которые становятся на учет в военных комиссариатах, и военнослужащих этот случай отношения не имеет.
Опыт тестирования военнослужащих у нас (я имею в виду себя, моих соавторов по монографии и сотрудников моей уже не существующей лаборатории) достаточно велик. Мы проводили такие исследования как в отдельных родах войск, например, в подводном флоте, так и на территориях, где несение военной службы предъявляло к военнослужащим особенно высокие требования (например, на военных базах в Заполярье). В наших исследованиях выяснилось, что наиболее успешно несли службу люди, соответствующие высоким личностным стандартам.
Мы, в частности, исследовали большой воинский контингент на базе, существовавшей в то время на острове Врангеля. Впоследствии, когда остров Врангеля был полностью отдан в распоряжение заповедника, эта база была ликвидирована. Однако до настоящего времени сохраняют актуальность данные, показавшие, что для службы в таких условиях требуются лица, психически адаптированные и не относящиеся к группе акцентированных личностей, что обеспечивало необходимую гибкость поведения. В то время эти данные и обобщенные результаты наших исследований были включены в отчет, направленный руководителям программы “Отчизна”, и вызвали у них большой интерес.
По странному стечению обстоятельств, примерно неделю назад мне позвонил человек, знакомый с нашими работами, посвященными Заполярью, и спросил, где можно ознакомиться с более полными данными исследований военнослужащих в этом регионе. В ответ на мои слова, что местонахождение закрытых отчетов мне неизвестно, а общие закономерности описаны в открытых изданиях «Психическая адаптация в условиях Севера” и “Психическая и психофизиологическая адаптация”, он поблагодарил меня за сведения и сказал: “Вероятно, Вам будет интересно: база, на которой вы проводили исследования во время экспедиции на остров Врангеля, сейчас вновь возрождается в значительно больших размерах, как и другие военные базы Заполярья”. Я поинтересовался причинами этого и услышал, что сейчас придается большое значение утверждению контроля России над экономической зоной в Арктике, в связи с чем в значительной степени усиливается военное присутствие в этом регионе (естественно, речь шла о российском военном присутствии).
Первой известной мне ситуацией, которая показала целесообразность увеличения российского военного присутствия в арктическом регионе, стали протесты Норвегии и Соединенных Штатов против признания за Россией права на контроль за Северным морским путем (во многих случаях эта морская трасса станет кратчайшим путем из Европы в дальневосточно-тихоокеанские регионы).
Мой собеседник спросил, кому официально были переданы закрытые отчеты, и заверил меня, что отчеты в архивах “Отчизны” будут найдены и попадут в руки очень внимательных читателей.
После этой беседы я подумал, что бесконечно далекие во времени (речь шла о 70-х годах) результаты исследований, которые не публиковались и казались мне потерянными для любых научных кругов, вновь оказались актуальными, и что работы “экспедиционного десятилетия” лаборатории, которые сделали бы честь любому НИИ, вновь войдут в широкий научный и практический обиход, хотя сама лаборатория давно перестала существовать, и о том, что она была, свидетельствует только мемориальная доска на выходящей в сад стене здания клиники имени Корсакова.
Я рассказываю обо всех исследованиях этого периода так подробно потому, что не реализованное к настоящему времени глубокое сплошное исследование призывников и некоторых категорий военнослужащих в определенных условиях может стать необходимым и что наш опыт психологического тестирования военнослужащих уже сейчас вновь оказался востребованным.
amr71
Интересно, тестируют ли военнослужащих в российской армии...
Любопытно было бы посмотреть на профиль ММИЛ Валерия Пермякова (солдат, убивший армянскую семью) до и после, так сказать...
zewgma
В военкомате при постановке на учет тестируют, но мой сын, проходивший удлиненную процедуру этой самой установки, через тесты не проходил, откуда можно сделать вывод, что тестирование, возможно, не обязательная вещь.
amr71
Кадров нет - некому тестировать. Да и не нужно это, по-видимому, властям. Как говорится: чем больше в армии дубов, тем крепче наша оборона.
Ответ на комментарии
Насколько мне известно, сплошное глубокое тестирование лиц, призываемых на действительную военную службу, до настоящего времени не проводится, хотя последний приказ Министерства обороны, утверждающий Руководство о профессионально-психологическом отборе военнослужащих и лиц, призываемых на военную службу, показывает, что внимание к проблеме возрастает. Хотя и сейчас, если призывник признан военно-врачебной комиссией годным к воинской службе, это означает, что особенности его личности не играют существенной роли для выполнения его обязанностей военнослужащего. Поскольку призыв предполагает, что лица, достигшие определенного возраста и успешно прошедшие врачебную комиссию, обязательно служат в армии в течение установленного срока, то получение более полных данных о психическом состоянии лиц, составляющих этот контингент, не считается необходимым.
Содержащееся в комментарии утверждение “Кадров нет, некому тестировать” не отражает инструкции, определяющей порядок призыва в армию. В тех случаях, когда комплектуются определенные подразделения, углубленное тестирование проводится, и кадры для этого находятся.
Однако негативное отношение со стороны командного состава к тестированию мне встречать приходилось. Незадолго до распада Советского Союза назад человек, занимавший очень высокий пост в управлении кадров Советской армии, сказал мне: “Мы должны работать с теми, кто имеется в нашем распоряжении. Советские солдаты - не картошка, их не надо перебирать”.
В постсоветской капиталистической России вопрос о профессионально-психологическом отборе призывников вначале не привлекал большого внимания, но в последний период времени, когда проводится работа по реорганизации армии на основе программы «Ратник», расширяется применение автоматизированных систем психологического тестирования при профессионально-психологическом отборе граждан, подлежащих постановке на воинский учет. К настоящему времени не все военкоматы располагают указанными автоматизированными системами.
Возвращаясь к моему опыту взаимодействия с армией в советское время, могу отметить скептическое отношение к тестированию у офицеров части, при зачислении в которую психологическое исследование должно было, согласно уже принятому решению, стать обязательной частью процедуры. Когда мы проводили в этой части исследования для уточнения характеристик, значимых для службы подразделениях такого рода, в целом вопрос обязательности такого обследования был уже решен. Но одно дело - решение об обязательности психологического отбора, а другое - отношение к нему со стороны офицерского состава. “Это же солдаты, - говорили офицеры подразделения, в котором эти исследования проводились, мне и Елене Дмитриевне. - Они все на один лад, никаких особенностей у них нет. У нас в политчасти проводят политбеседы о преданности Родине, о чувстве долга… Чушь собачья! Нет у солдат никакой преданности Родине и никакого чувства долга. Призвали - вот и служат, куда ж деваться”. Такое суждение сопровождалось чувством превосходства офицеров, а само это превосходство утверждалось как не вызывающее сомнения.
Выявляя у личного состава части качества, которые в последующем должны были приниматься во внимание для комплектования такого рода подразделений, мы специально сравнивали результаты тестирования командиров и рядовых и не обнаружили достоверных различий. Причем в некоторых случаях это просто поражало: человек, который окончил одно из лучших военных училищ, не имеет преимуществ ни в интеллекте, ни в психологических характеристиках перед людьми, которые пришли в эту часть по призыву, иногда сразу после школы.
В определенных подразделениях российской армии психологическое тестирование уже сейчас является обязательной процедурой. В военных комиссариатах, при наличии оборудования для тестирования, для выявления значимых для воинской службы характеристик личности используют не ММИЛ, а более краткие тесты (например, известный краткий отборочный тест КОТ). В случае совершенного солдатом убийства, о котором Вы написали, речь может пойти скорее о применении тестовых методик в комплексе судебно-психиатрической экспертизы.
К проблеме сплошного психологического исследования лиц, которые становятся на учет в военных комиссариатах, и военнослужащих этот случай отношения не имеет.
Опыт тестирования военнослужащих у нас (я имею в виду себя, моих соавторов по монографии и сотрудников моей уже не существующей лаборатории) достаточно велик. Мы проводили такие исследования как в отдельных родах войск, например, в подводном флоте, так и на территориях, где несение военной службы предъявляло к военнослужащим особенно высокие требования (например, на военных базах в Заполярье). В наших исследованиях выяснилось, что наиболее успешно несли службу люди, соответствующие высоким личностным стандартам.
Мы, в частности, исследовали большой воинский контингент на базе, существовавшей в то время на острове Врангеля. Впоследствии, когда остров Врангеля был полностью отдан в распоряжение заповедника, эта база была ликвидирована. Однако до настоящего времени сохраняют актуальность данные, показавшие, что для службы в таких условиях требуются лица, психически адаптированные и не относящиеся к группе акцентированных личностей, что обеспечивало необходимую гибкость поведения. В то время эти данные и обобщенные результаты наших исследований были включены в отчет, направленный руководителям программы “Отчизна”, и вызвали у них большой интерес.
По странному стечению обстоятельств, примерно неделю назад мне позвонил человек, знакомый с нашими работами, посвященными Заполярью, и спросил, где можно ознакомиться с более полными данными исследований военнослужащих в этом регионе. В ответ на мои слова, что местонахождение закрытых отчетов мне неизвестно, а общие закономерности описаны в открытых изданиях «Психическая адаптация в условиях Севера” и “Психическая и психофизиологическая адаптация”, он поблагодарил меня за сведения и сказал: “Вероятно, Вам будет интересно: база, на которой вы проводили исследования во время экспедиции на остров Врангеля, сейчас вновь возрождается в значительно больших размерах, как и другие военные базы Заполярья”. Я поинтересовался причинами этого и услышал, что сейчас придается большое значение утверждению контроля России над экономической зоной в Арктике, в связи с чем в значительной степени усиливается военное присутствие в этом регионе (естественно, речь шла о российском военном присутствии).
Первой известной мне ситуацией, которая показала целесообразность увеличения российского военного присутствия в арктическом регионе, стали протесты Норвегии и Соединенных Штатов против признания за Россией права на контроль за Северным морским путем (во многих случаях эта морская трасса станет кратчайшим путем из Европы в дальневосточно-тихоокеанские регионы).
Мой собеседник спросил, кому официально были переданы закрытые отчеты, и заверил меня, что отчеты в архивах “Отчизны” будут найдены и попадут в руки очень внимательных читателей.
После этой беседы я подумал, что бесконечно далекие во времени (речь шла о 70-х годах) результаты исследований, которые не публиковались и казались мне потерянными для любых научных кругов, вновь оказались актуальными, и что работы “экспедиционного десятилетия” лаборатории, которые сделали бы честь любому НИИ, вновь войдут в широкий научный и практический обиход, хотя сама лаборатория давно перестала существовать, и о том, что она была, свидетельствует только мемориальная доска на выходящей в сад стене здания клиники имени Корсакова.
Я рассказываю обо всех исследованиях этого периода так подробно потому, что не реализованное к настоящему времени глубокое сплошное исследование призывников и некоторых категорий военнослужащих в определенных условиях может стать необходимым и что наш опыт психологического тестирования военнослужащих уже сейчас вновь оказался востребованным.