95. Камчатка. 3.
Мы последовали совету бородача принять минеральную ванну и часок поспать. Минеральная ванна, как всегда, вызвала ощущение бодрости, на какое-то время даже казалось, что усталости никогда не было, хотя мы знали уже по опыту, что это эффект кратковременный, и через 2-3 часа усталость снова даст о себе знать. Но в сочетании с часом сна, можно было продлить этот эффект до 3-5 часов, а этого уже было достаточно.
Три человека, которых Сергей предложил нам для обследования, пришли утром, и Сергей выразил надежду, что они не понадобятся ему в ближайшие 2-3 дня и он полагает, что этого времени нам хватит. Основное время занимало психологическое интервью, но оно проводилось уже после того, как испытуемые выполнили тест ММИЛ и тест мотивации достижения по Хекхаузану. У всех трёх испытуемых отмечался повышенный уровень тревоги не выходящий за пределы нормальных колебаний. При этом тревога ощутимо влияла на поведение. Интересно отметить, что тревога в основном наблюдалась в сфере профессиональной деятельности, и была связана с опасениями, что во время наблюдений какие-нибудь важные факты будут незамечены, не попадут в поле зрения, не подвергнутся необходимому анализу.
«Значит, только наблюдательность вам нужна? Заметить, не прозевать, подвергнуть анализу, а анализ у вас довольно стереотипен» - спросил я. И испытуемый, которого звали Андреем, саркастически улыбнулся: «А как вы поймёте, что важное, и что не важное? Это нужно в процессе наблюдения быстро оценить и ошибка здесь будет дорого стоить, если вы сочли важное неважным. Можете, скажем, целый город потерять, если горда там есть поблизости». «Вы можете рассказать мне об этом подробнее?» Сергей, который сидел за своим обычным столом и издалека слышал какие-то обрывки фраз, резко поднялся, подошёл и спросил: «У вас разрешено беседовать только один на один?» Я сказал: «Обычно практика такая». «Ну, ведь это чисто рабочие вопросы обсуждаются, может быть и мне можно послушать». И Андрей радостно подхватил: «Ну конечно, я может быть иногда неясно объясняю, а Сергей расскажет так, что даже вы поймёте». «Хорошо, - сказал я, - давайте так. Я задам ещё пару вопросов наедине, а потом вы, Сергей, к нам присоединитесь». Сергей недовольно покачал головой, но сказал: «Вы меня зовёте сразу после двух вопросов». Это были вопросы, которые я обычно не задаю в присутствии начальника, но в этом случае мог бы и задать, но я не знал этого заранее. «Удовлетворены ли вы тем вознаграждением, которое вы получаете?» Андрей ответил быстро и решительно: «Нет». «Какое вознаграждение вы сочли бы адекватным?» По-видимому, ответ на этот вопрос не раз продумывался, потому что Андрей не запнулся ни на минутку, и звучал ответ так: «Нобелевская премия». «Как тогда совместить ваши высказывания…», тут Андрей прервал меня: «Это уже третий вопрос, позовите Сергея». Я засмеялся и позвал Сергея. Я получил главное, чего, может быть, не получил бы, если бы мы были не одни. И пока Сергей подходил к нам, я продолжил: «Вы говорили, что самое важное - заметить, не прозевать, вовремя подвергнуть анализу, а это не тот путь, на котором получают Нобелевскую премию, на этом пути можно избежать неудачи, но нельзя добиться такого громкого успеха».
Сергей уже сидел с нами за столом, но промолчал, ожидая, что скажет Андрей, а Андрей сказал: «Вовремя заметить, оценить важность, подвергнуть анализу - это недостаточное условие для того, чтобы получить Нобелевскую премию, но необходимое. Если вы и этого не сделаете, о Нобелевской премии и речи идти не будет». «Ну, а что бы вы думали можно сделать в вашей области, настолько масштабное, чтобы речь о Нобелевской премии была возможна?» «Сейчас, - он сказал, - главная моя идея это сейсмические материки». «Это что ещё такое?» - искренне удивился я. Андрей замялся, подбирая слова, и тут Сергей вмешался: «Представьте себе, что всё сейсмически пассивное пространство залито водой, а над водой осталось только пространство, в котором сейсмические явления проявляются активно. Резонно предположить, что там будет система проливов, соединяющая между собой сейсмические материки. Нету замкнутых океанов, все океаны между собой прямо или опосредованно связаны». И, внезапно повернувшись ко мне, Сергей добавил: «Я бы хотел, чтобы те два человека тоже присутствовали при этом разговоре. Они лица заинтересованные». Продолжение разговора убедило меня в том, что я имею дело с людьми чрезвычайно честолюбивыми и, в то же время, очень осторожными.
Склонность к сомнениям и осторожность мне даже показалась чрезмерной, и я высказал эту мысль вслух. «Нет, - сказали мне, - в это время никакая осторожность не может быть чрезмерной. Главное - не выпустить на оперативный простор сейсмические волны, потому что если идея сейсмических материков верна, то дело закончится 9-бальным землетрясением во всех сейсмически активных зонах на земном шаре. Думаю, что это бы означало конец существования человечества».
Я сказал: «Ну, хорошо, теперь я понял, что вы подразумевали под глобальной идеей. Всё-таки, я хочу поговорить с этими ребятами наедине не о рабочих делах, а, как вы выразились, о тайнах их личности». Эта троица казалась психологическими тройняшками. Сомнения и осторожность в их глазах не мешали успеху, а были его предпосылкой. Они сочетались со стремлением к совершенству, каждая из повседневных задач должна была не просто решена, а решена наилучшим образом. У всей этой троицы было сильно развито то, что они называли чувством долга, и что, в переводе на привычный мне язык, означало педантичность и приверженность социальным нормам. Принятие решений представлялось им очень сложным и длительным процессом, хотя их работа требовала быстрого реагирования и оперативного вмешательства в возникающие процессы. Они видели это противоречие и стремились создать перечень возможных проблем, и для каждой проблемы - перечень возможных решений. Сергей эту идею поддерживал: «Может быть, этот перечень включает в себя не самые лучшие решения, зато я уверен, что ничего не будет делаться с кондачка. Кроме того, если этот перечень составлен заранее, я могу его обсудить с ними и если сочту необходимым, внести необходимые коррективы. Ещё с одной вещью я, таким образом, справляюсь. Мои ребята - и эти, и те, с которыми вы ещё не беседовали, считают, что другие люди должны действовать в соответствии с разработанными ими правилами, а если люди отказываются этим правилам следовать, то они предлагают выполнить действия, необходимые для решения задачи самостоятельно, не считаясь с двух или трёхкратным увеличением нагрузки. Вы попали в неудачный момент. Сон на вахте - это у нас чрезвычайное происшествие, если бы это не было в вашем присутствии, последствия для них были бы намного тяжелее, и они это знают». «Интересно, - спросил я, - а что вы думаете насчёт Нобелевской премии?» «Даже нобелевский комитет за 2 года до вручения премии знает только круг лиц, которые будут рассматриваться. Я, естественно, даже этого не знаю. Но желательно, чтобы Нобелевская была взята в качестве ориентира, как мера возможных достижений, и тогда люди будут выкладываться и ничто не будет казаться им слишком трудным. Подумайте, это ведь тяжёлая задача, потому что нужно одновременно думать о том, чтобы не допустить никакой опасности, и в то же время понимать, что совсем без риска, если ты хочешь получить достижения мирового класса, обойтись невозможно».
«Ну, а реально, существует ли такой вариант, при котором вы или ваши ребята получат Нобелевскую премию?» «Ну, я не могу знать больше, чем знает нобелевский комитет. Но я думаю, что моя лаборатория в один из наградных дней может рассматриваться как кандидат, заслуживающий внимания». Я сомневался в этом, но разубеждать его не стал.
Все сотрудники этой лаборатории, как я понял в процессе исследования, единственной достойной наградой считали Нобелевскую премию. Все они были осторожны и тщательны, все стремились к наилучшему из возможных решений.
Дверь вверху хлопнула. Послышались торопливые шагни по деревянной лестнице и в комнату влетел бородач: «Послушайте, - сказал он, - на Толбачике что-то невероятное творится. Такое впечатление, что конус вот-вот расплавится, а по раскалённому периметру вершины расходятся трещины. Даже наши ветераны такого не видели. Вы - единственный посторонний человек, которого разрешили привезти на Толбачик. Готовы вы сейчас же бросить всё и поехать со мной к вертолёту?» В общем, ничто не мешало мне это сделать - техническая обработка данных не требовала моего присутствия, а интервью на этот день были проведены все. Я обернулся к своим ребятам, которые были заняты тестом миокинетической психодиагностики - крайне трудоёмким и в проведении и в обработке. Было ясно, что сегодня они с этим не закончат. «Вы слышали, что берут только одного человека, и они же сами решили, что это буду я. Вам придётся продолжать работу здесь. Есть ли у кого-нибудь возражения против моей поездки на Толбачик сейчас?». «Езжайте, чего уж,- сказал мне Шатенштейн, - Чего-то я не помню, чтобы вы у нас раньше спрашивали разрешения».
Через 10 минут я уже сидел в вертолёте, который прогревал моторы. Бородач сказал: «Вы извинитесь перед своими, мне было разрешено взять одного человека, а выбор был естественен». Мы долго кружили над Толбачиком. Бородач передал мне бинокль, и я ясно увидел, что конус, побелевший ещё больше, если это было возможно, на глазах покрывается сеткой трещин, из которых бьёт пламя. «Может быть, вам помочь, - спросил я, - я могу прервать нашу работу на 2-3 дня, чтобы вы произвели какие-то действия, которые полагается проводить в таком неожиданном случае. Не могу выразиться яснее, потому что понятия не имею, какого рода действия в таком случае нужны».
Человек, стоящий в вертолёте впереди, и вооружённый стереотрубой, сказал: «Если нам понадобится количественная поддержка, что мало вероятно, то, может быть, мы и примем ваше предложение. Более вероятно, что мы снимем какие-нибудь группы с Шевелуча или с Горелого, оставив там на время наблюдателей, и сосредоточим все силы вокруг Толбачика». Потом он внимательно посмотрел на меня, и сказал: «Что, очень интересно?» Я не стал отпираться. «Доложу директору, - сказал человек со стереотрубой, - Если он не будет возражать, я вас оставлю в группе Толбачика. У нас в группе не так уж много профессоров, даже неспециалистов в нашей области».
Я решил, что если директор института разрешит, я останусь возле Толбачика на 2-3 дня, а чтобы у моих сотрудников не создавалось впечатление, что я перекладываю на них нагрузку, я оставил себе проведение психологических интервью.
Вместе с сотрудниками Института вулканологии я получил шлем-каску, самую мощную из имеющихся стереотруб и окопчик на границе 2-км зоны. Автоматическая камера, соединённая со стереотрубой, фиксировала всё происходящая либо после нажатия кнопки, либо если она была установлена на автоматический режим, то она снимала 5 секунд через каждую минуту.
Буквально на глазах, примерно в километре к северо-западу от первого конуса стал формироваться второй конус. Из его кратера вытекала вязкая лава, разрушившая юго-западный сектор конуса.
Севернее второго конуса образовалась система зияющих трещин, и началось извержение третьего конуса. После этого через два дня на поверхности раскрылась новая система трещин, и группа котлов с кипящей и фонтанирующей лавой. Этому фантастическому зрелищу, казалось, не будет конца, и хотя первый конус потух, второй и третий давали огромное количество лавы.
Не смотря на то, что это было чрезвычайно интересно, я не мог досмотреть до конца этот фильм ужасов, поскольку моя работа всё-таки продолжалась. Я горячее поблагодарил своих приветливых хозяев, и вернулся к сейсмологам.
Излияние лавы из нового консуа на Толбачике.
Все фотографии вулканов подарены сотрудниками НИИ вулканологии ДВНЦ АН СССР
Облака, обозовавшиеся из продуктов извержения третьего конуса вулкана Толбачик.
Продолжение следует.
Три человека, которых Сергей предложил нам для обследования, пришли утром, и Сергей выразил надежду, что они не понадобятся ему в ближайшие 2-3 дня и он полагает, что этого времени нам хватит. Основное время занимало психологическое интервью, но оно проводилось уже после того, как испытуемые выполнили тест ММИЛ и тест мотивации достижения по Хекхаузану. У всех трёх испытуемых отмечался повышенный уровень тревоги не выходящий за пределы нормальных колебаний. При этом тревога ощутимо влияла на поведение. Интересно отметить, что тревога в основном наблюдалась в сфере профессиональной деятельности, и была связана с опасениями, что во время наблюдений какие-нибудь важные факты будут незамечены, не попадут в поле зрения, не подвергнутся необходимому анализу.
«Значит, только наблюдательность вам нужна? Заметить, не прозевать, подвергнуть анализу, а анализ у вас довольно стереотипен» - спросил я. И испытуемый, которого звали Андреем, саркастически улыбнулся: «А как вы поймёте, что важное, и что не важное? Это нужно в процессе наблюдения быстро оценить и ошибка здесь будет дорого стоить, если вы сочли важное неважным. Можете, скажем, целый город потерять, если горда там есть поблизости». «Вы можете рассказать мне об этом подробнее?» Сергей, который сидел за своим обычным столом и издалека слышал какие-то обрывки фраз, резко поднялся, подошёл и спросил: «У вас разрешено беседовать только один на один?» Я сказал: «Обычно практика такая». «Ну, ведь это чисто рабочие вопросы обсуждаются, может быть и мне можно послушать». И Андрей радостно подхватил: «Ну конечно, я может быть иногда неясно объясняю, а Сергей расскажет так, что даже вы поймёте». «Хорошо, - сказал я, - давайте так. Я задам ещё пару вопросов наедине, а потом вы, Сергей, к нам присоединитесь». Сергей недовольно покачал головой, но сказал: «Вы меня зовёте сразу после двух вопросов». Это были вопросы, которые я обычно не задаю в присутствии начальника, но в этом случае мог бы и задать, но я не знал этого заранее. «Удовлетворены ли вы тем вознаграждением, которое вы получаете?» Андрей ответил быстро и решительно: «Нет». «Какое вознаграждение вы сочли бы адекватным?» По-видимому, ответ на этот вопрос не раз продумывался, потому что Андрей не запнулся ни на минутку, и звучал ответ так: «Нобелевская премия». «Как тогда совместить ваши высказывания…», тут Андрей прервал меня: «Это уже третий вопрос, позовите Сергея». Я засмеялся и позвал Сергея. Я получил главное, чего, может быть, не получил бы, если бы мы были не одни. И пока Сергей подходил к нам, я продолжил: «Вы говорили, что самое важное - заметить, не прозевать, вовремя подвергнуть анализу, а это не тот путь, на котором получают Нобелевскую премию, на этом пути можно избежать неудачи, но нельзя добиться такого громкого успеха».
Сергей уже сидел с нами за столом, но промолчал, ожидая, что скажет Андрей, а Андрей сказал: «Вовремя заметить, оценить важность, подвергнуть анализу - это недостаточное условие для того, чтобы получить Нобелевскую премию, но необходимое. Если вы и этого не сделаете, о Нобелевской премии и речи идти не будет». «Ну, а что бы вы думали можно сделать в вашей области, настолько масштабное, чтобы речь о Нобелевской премии была возможна?» «Сейчас, - он сказал, - главная моя идея это сейсмические материки». «Это что ещё такое?» - искренне удивился я. Андрей замялся, подбирая слова, и тут Сергей вмешался: «Представьте себе, что всё сейсмически пассивное пространство залито водой, а над водой осталось только пространство, в котором сейсмические явления проявляются активно. Резонно предположить, что там будет система проливов, соединяющая между собой сейсмические материки. Нету замкнутых океанов, все океаны между собой прямо или опосредованно связаны». И, внезапно повернувшись ко мне, Сергей добавил: «Я бы хотел, чтобы те два человека тоже присутствовали при этом разговоре. Они лица заинтересованные». Продолжение разговора убедило меня в том, что я имею дело с людьми чрезвычайно честолюбивыми и, в то же время, очень осторожными.
Склонность к сомнениям и осторожность мне даже показалась чрезмерной, и я высказал эту мысль вслух. «Нет, - сказали мне, - в это время никакая осторожность не может быть чрезмерной. Главное - не выпустить на оперативный простор сейсмические волны, потому что если идея сейсмических материков верна, то дело закончится 9-бальным землетрясением во всех сейсмически активных зонах на земном шаре. Думаю, что это бы означало конец существования человечества».
Я сказал: «Ну, хорошо, теперь я понял, что вы подразумевали под глобальной идеей. Всё-таки, я хочу поговорить с этими ребятами наедине не о рабочих делах, а, как вы выразились, о тайнах их личности». Эта троица казалась психологическими тройняшками. Сомнения и осторожность в их глазах не мешали успеху, а были его предпосылкой. Они сочетались со стремлением к совершенству, каждая из повседневных задач должна была не просто решена, а решена наилучшим образом. У всей этой троицы было сильно развито то, что они называли чувством долга, и что, в переводе на привычный мне язык, означало педантичность и приверженность социальным нормам. Принятие решений представлялось им очень сложным и длительным процессом, хотя их работа требовала быстрого реагирования и оперативного вмешательства в возникающие процессы. Они видели это противоречие и стремились создать перечень возможных проблем, и для каждой проблемы - перечень возможных решений. Сергей эту идею поддерживал: «Может быть, этот перечень включает в себя не самые лучшие решения, зато я уверен, что ничего не будет делаться с кондачка. Кроме того, если этот перечень составлен заранее, я могу его обсудить с ними и если сочту необходимым, внести необходимые коррективы. Ещё с одной вещью я, таким образом, справляюсь. Мои ребята - и эти, и те, с которыми вы ещё не беседовали, считают, что другие люди должны действовать в соответствии с разработанными ими правилами, а если люди отказываются этим правилам следовать, то они предлагают выполнить действия, необходимые для решения задачи самостоятельно, не считаясь с двух или трёхкратным увеличением нагрузки. Вы попали в неудачный момент. Сон на вахте - это у нас чрезвычайное происшествие, если бы это не было в вашем присутствии, последствия для них были бы намного тяжелее, и они это знают». «Интересно, - спросил я, - а что вы думаете насчёт Нобелевской премии?» «Даже нобелевский комитет за 2 года до вручения премии знает только круг лиц, которые будут рассматриваться. Я, естественно, даже этого не знаю. Но желательно, чтобы Нобелевская была взята в качестве ориентира, как мера возможных достижений, и тогда люди будут выкладываться и ничто не будет казаться им слишком трудным. Подумайте, это ведь тяжёлая задача, потому что нужно одновременно думать о том, чтобы не допустить никакой опасности, и в то же время понимать, что совсем без риска, если ты хочешь получить достижения мирового класса, обойтись невозможно».
«Ну, а реально, существует ли такой вариант, при котором вы или ваши ребята получат Нобелевскую премию?» «Ну, я не могу знать больше, чем знает нобелевский комитет. Но я думаю, что моя лаборатория в один из наградных дней может рассматриваться как кандидат, заслуживающий внимания». Я сомневался в этом, но разубеждать его не стал.
Все сотрудники этой лаборатории, как я понял в процессе исследования, единственной достойной наградой считали Нобелевскую премию. Все они были осторожны и тщательны, все стремились к наилучшему из возможных решений.
Дверь вверху хлопнула. Послышались торопливые шагни по деревянной лестнице и в комнату влетел бородач: «Послушайте, - сказал он, - на Толбачике что-то невероятное творится. Такое впечатление, что конус вот-вот расплавится, а по раскалённому периметру вершины расходятся трещины. Даже наши ветераны такого не видели. Вы - единственный посторонний человек, которого разрешили привезти на Толбачик. Готовы вы сейчас же бросить всё и поехать со мной к вертолёту?» В общем, ничто не мешало мне это сделать - техническая обработка данных не требовала моего присутствия, а интервью на этот день были проведены все. Я обернулся к своим ребятам, которые были заняты тестом миокинетической психодиагностики - крайне трудоёмким и в проведении и в обработке. Было ясно, что сегодня они с этим не закончат. «Вы слышали, что берут только одного человека, и они же сами решили, что это буду я. Вам придётся продолжать работу здесь. Есть ли у кого-нибудь возражения против моей поездки на Толбачик сейчас?». «Езжайте, чего уж,- сказал мне Шатенштейн, - Чего-то я не помню, чтобы вы у нас раньше спрашивали разрешения».
Через 10 минут я уже сидел в вертолёте, который прогревал моторы. Бородач сказал: «Вы извинитесь перед своими, мне было разрешено взять одного человека, а выбор был естественен». Мы долго кружили над Толбачиком. Бородач передал мне бинокль, и я ясно увидел, что конус, побелевший ещё больше, если это было возможно, на глазах покрывается сеткой трещин, из которых бьёт пламя. «Может быть, вам помочь, - спросил я, - я могу прервать нашу работу на 2-3 дня, чтобы вы произвели какие-то действия, которые полагается проводить в таком неожиданном случае. Не могу выразиться яснее, потому что понятия не имею, какого рода действия в таком случае нужны».
Человек, стоящий в вертолёте впереди, и вооружённый стереотрубой, сказал: «Если нам понадобится количественная поддержка, что мало вероятно, то, может быть, мы и примем ваше предложение. Более вероятно, что мы снимем какие-нибудь группы с Шевелуча или с Горелого, оставив там на время наблюдателей, и сосредоточим все силы вокруг Толбачика». Потом он внимательно посмотрел на меня, и сказал: «Что, очень интересно?» Я не стал отпираться. «Доложу директору, - сказал человек со стереотрубой, - Если он не будет возражать, я вас оставлю в группе Толбачика. У нас в группе не так уж много профессоров, даже неспециалистов в нашей области».
Я решил, что если директор института разрешит, я останусь возле Толбачика на 2-3 дня, а чтобы у моих сотрудников не создавалось впечатление, что я перекладываю на них нагрузку, я оставил себе проведение психологических интервью.
Вместе с сотрудниками Института вулканологии я получил шлем-каску, самую мощную из имеющихся стереотруб и окопчик на границе 2-км зоны. Автоматическая камера, соединённая со стереотрубой, фиксировала всё происходящая либо после нажатия кнопки, либо если она была установлена на автоматический режим, то она снимала 5 секунд через каждую минуту.
Буквально на глазах, примерно в километре к северо-западу от первого конуса стал формироваться второй конус. Из его кратера вытекала вязкая лава, разрушившая юго-западный сектор конуса.
Севернее второго конуса образовалась система зияющих трещин, и началось извержение третьего конуса. После этого через два дня на поверхности раскрылась новая система трещин, и группа котлов с кипящей и фонтанирующей лавой. Этому фантастическому зрелищу, казалось, не будет конца, и хотя первый конус потух, второй и третий давали огромное количество лавы.
Не смотря на то, что это было чрезвычайно интересно, я не мог досмотреть до конца этот фильм ужасов, поскольку моя работа всё-таки продолжалась. Я горячее поблагодарил своих приветливых хозяев, и вернулся к сейсмологам.
Излияние лавы из нового консуа на Толбачике.
Все фотографии вулканов подарены сотрудниками НИИ вулканологии ДВНЦ АН СССР
Облака, обозовавшиеся из продуктов извержения третьего конуса вулкана Толбачик.
Продолжение следует.