82. Наташа Бебешева. Завершение исследования в Стекольном и СВКНИИ.
Раньше, чем обсуждать группу испытуемых, работающих в крупном коллективе лаборатории геофизики в Магадане, я хочу сказать несколько слов о человеке, который принёс лаборатории и науке большую пользу. Она была с нами и на Оле, и в Анадыре, и в исследовании, которое я продолжу описывать в этом тексте. Этого человека зовут Наталья Бебешева, хотя после замужества её фамилия Сак.
Планируя работу на Колыме, мы пришли к выводу, что полезно иметь человека, который бы проживал в Магадане постоянно и по нашей просьбе мог бы выполнять какие-нибудь исследования небольшого объёма в дополнение к исследованиям, проведенным нами, или предваряя наши исследования. В.Ф. Калачёв эту идею горячо поддержал, он сказал, что психолог со специальным психологическим образованием улучшит психологическую грамотность его сотрудников, сам будет проводить исследования, особенно в сложных случаях; что представитель правоохранительных органов давно просят его иметь в штате дипломированного психолога для проведения судебно-психологической экспертизы. Он обещал за ней присматривать и оказывать ей помощь, если она когда-нибудь окажется в трудном положении. Надо сказать, что это обещание Калачёва вызвало во мне некоторое сомнение - человек, который будет нуждаться в том, чтобы за ним присматривали, на мой взгляд, не созрел для того, чтобы работать в Магадане.
При распределении Наташа была направлена на кафедру психологии Ивановского педагогического института, но когда она услышала от подруги, имевшей знакомых в лаборатории, что мы хотим послать психолога на длительный срок в Магадан, в ней заговорила авантюрная жилка, слово «Магадан» звучало романтично. Но Наташа была трезвым человеком, и раньше, чем принимать решение, она решила посоветоваться с отцом. Желание Наташи поехать в неведомый Магадан меня не удивило, в юности часто манит что-нибудь экзотическое, удивила меня реакция её отца. «Конечно, Магадан, - сказал отец, - в Иваново можно на автобусе из Москвы доехать, если уж тебе захочется посмотреть когда-нибудь и Иваново». Не знаю, насколько ясно Наташин отец представлял себе, что собой представляет мобильная магаданская популяция, но для Наташи слово отца всегда звучало авторитетно.
Я назначил Наташе встречу, и она пришла точно вовремя, а я на 5 минут позднее. Когда я зашёл, она сидела ко мне спиной, и я мог только понять, что это очень крупная девушка, высокая, с фигурой, которую принято называть крепко сбитой. Эта фигура была старше её 22 лет, но она повернулась на скрип закрываемой двери, увидела меня, поздоровалась, и я увидел на её фантастически молодом лице наивные и доверчивые глаза - глаза человека, который не знал проблем, о котором заботились и который вырос в атмосфере любви. Я почувствовал некоторое угрызение совести по поводу того, что я собираюсь разрешить ехать в Магадан на длительный срок этому ребёнку. «Так вы хотите поехать в Магадан?» - спросил я. «Ну, конечно, я для этого и пришла». «Там может быть трудно, - сказал я, - у вас ещё есть возможность передумать». «Что вы, - сказала Наташа, - я принимаю решение один раз».
Распределение в магаданскую психиатрическую больницу мог осуществить Минздрав, и, выступая от имени проректора по науке, я договорился о передачи функции Наташиного распределения от министерства просвещения в Минздрав.
Полгода она обучалась предъявлению и интерпретации тех методик, которые входили в обязательно применяемый нами комплекс. Этот комплекс обязательно включал в себя ММИЛ, 16-ти факторный личностный тест, матрицы Равенна, предназначенные для изучения интеллекта, и вариант тематико-аперцептивного теста, разработанный Хекхаузаном для исследования мотивации достижения. Наташа была умна, быстро схватывала суть методов и так же быстро приобретала навык их применения, наша основная учительница Елена Сергеевна Горелова очень её хвалила. Наташа была в восторге, но я понимал, что главные трудности пребывания в Магадане находятся вне непосредственных служебных обязанностей. Когда она улетала, я её проводил до самолёта, пожелал ей успехов и попросил её звонить мне, если она столкнётся с неожиданными трудностями. Но она была гордым человеком и не позвонила мне с целью получения моей помощи ни разу, хотя когда мы приехали в Магадан, я выяснил, что трудности были.
Во время нашей очередной экспедиции на Колыму, а такие экспедиции мы всегда начинали с Магадана, поскольку Контримавичус дал нам возможность значительную часть снаряжения не таскать из Москвы, а получать со склада в Магадане, до отъезда на Талую, куда лежал тогда наш путь, я, как всегда, зашёл к Калачёву. Стало традицией, что я и Елена Дмитриевна, когда бываем в Магадане, заезжаем на 23-й километр, где была расположена больница, в которой Калачёв был главным врачом.
Наташа появилась, едва мы переступили порог больницы, и попросила разрешения присутствовать при беседе. Я вопросительно посмотрел на Калачёва и он сказал: «Пусть присутствует, она же вас всё это время ждала». Мы обсуждали с ним организационные вопросы, вопросы, касающиеся кандидатской диссертации, которую он писал под моим руководством, консультировали больных. Обсуждавшиеся вопросы не касались Наташи прямо, но она слушала с огромным интересом, иногда переспрашивала, если ей что-нибудь было непонятно. Во время консультаций она с пристальным вниманием наблюдала за беседой с пациентом, делала какие-то пометки в своём блокноте, потом внимательно читала запись консультации в истории болезни, а в завершении сказала: «Я записала почти то же, что потом вы написали в истории. Даже не ожидала, что так хорошо разбираюсь». Она рассказала, что в Магадане в первый раз увидела таракана и спросила доктора Верного: «Это что?» «Это у нас домашнее насекомое, мы их специально разводим» - сказал Верный, и Наташа поверила. Нам же после консультации своих больных Верный сказал: «Мы её многому научили, она теперь почти психиатр, но и мы у неё научились многому, и думаю, что скоро сможем проводить психодиагностические исследования самостоятельно».
На 23 километре у Наташи была очень хорошая комната, Калачёв постарался. Она старалась без необходимости не покидать территории больницы и не ночевать в магаданской гостинице, если она ехала в Магадан с ночёвкой. Её напугали при первой же ночёвке в Магадане, когда по телефону позвонили к ней в номер и задали довольно обычный для Магадана вопрос: «Как вы, желание имеете?» В это время в её номере был Калачёв, он посмотрел на её испуганное лицо, взял трубку как раз в тот момент, когда собеседник повторил свой вопрос. «Нет, дорогой мой, - сказал Калачёв, - у неё вообще туго с желаниями». Трубку сразу повесили - может быть, Калачёва узнали по голосу и поняли, что разговор исчерпан. Впрочем, если в такой разговор вмешивался мужской голос, его никогда не продолжали. Это был полезный урок, поскольку Наташа в первый раз столкнулась с одной из особенностей магаданской популяции. Но адаптировалась она быстро, а когда на втором году пребывания в Магадане за ней начали присылать милицейский ГАЗик, чтобы отвезти её в качестве эксперта на судебно-психологическую экспертизу, наблюдательные магаданцы поняли, что она находится под надёжным прикрытием и что неосторожные контакты могут столкнуть их с правоохранительными органами, а таких столкновений в Магадане не любили. Это была ещё одна особенность популяции, так как примерно 10% мобильного населения составляли люди, освободившиеся из лагерей и ещё не покинувшие территорию области.
Я попросил Калачёва разрешить Наташе помочь нам на Талой, и он спросил: «А вы там сколько будете?» «Ну, не больше недели», - сказал я. «Ну, что ж, - сказал Калачёв, - пусть едет. Она это заработала, а до санатория, где вы начнёте исследования, я и сам вас провожу». Переезд на Талую поразил нас температурным контрастом: в приморском Магадане было -5, а через 287 км поездки вглубь материка было уже -30.
Во время исследований на Талой, наблюдая за Наташей, я увидел уверенного человека, очень умело беседующего с испытуемыми (я подумал, что в значительной степени этот навык мог быть приобретён ей при беседах с подэкспертными на судебно-психологических экспертизах), быстро и безошибочно обращающегося с психодиагностическими методиками. Я подумал, что почти два года в основном самостоятельной работы с периодическими контактами с сотрудниками лаборатории дали хороший результат, и что, пожалуй, пора заменить её здесь кем-нибудь менее ценным из обученных ею кадров, а её вернуть в лабораторию. Мы это сделали примерно через год, и работа на Оле была первой экспедицией для Наташи после почти трёх лет пребывания в Магадане. Надо отдать должное Калачёву, он не поскупился дать Наташе время, достаточное для того, чтобы она освоила методики изучения мышления, принятые в психологической лаборатории Научного центра психического здоровья.
Чтобы не возвращаться к сравнительному исследованию людей, работающих в замкнутой малой группе и большом коллективе в следующем тексте, я хочу в нескольких словах описать группу, которую мы исследовали в геофизической лаборатории СВКНИИ. Тот факт, что график, полученный с помощью ММИЛ (обычно называемый профилем методики) был у сотрудников большой лаборатории, расположенной в крупном по колымским меркам городе Магадане, существенно ниже, чем усреднённый профиль сотрудников стационара на Стекольном, я уже отмечал. Это значило, что требования к адаптационным механизмам субъекта, работающего в большой лаборатории в городе, который позволяет затеряться в населении и не встречаться с сотрудниками лаборатории до следующего рабочего дня, существенно ниже, чем в замкнутой группе. Среди этих испытуемых, в отличие от стационара на Стекольном, не было лиц с неустойчивой психической адаптацией, но зато отмечались черты поведения, которых в малом стационаре не было. Люди в большой лаборатории были в большей степени склонны к конкуренции, при социометрии контроверсивные выборы не были редкостью, групповая сплочённость была существенно меньше. И, хотя это может показаться странным, у них была меньше потребность в широком общении, и длительные индивидуальные беседы подтверждали, что неформальное общение они выносят в среду, не связанную с институтом, поскольку в институте они держатся настороже. Таким образом, в условиях большой группы и сравнительно большого города человек мог себе позволить роскошь конкуренции, а потребность в карьерном росте заставляла эту конкуренцию реализовывать.
Из конкурентных отношений и потребности в карьерном росте нередко вытекали: высокая чувствительность к неудачам и отказам, тенденция быть недовольным кем-либо в окружении, длительная фиксация внимания на том, что тот или иной субъект расценивал как нанесение ему морального ущерба или даже оскорбление. Если указанные особенности личности связывались с действиями определённого человека или людей, то возникала тенденция к истолкованию нейтральных действий этих людей как неприязненных или даже враждебных, это сопровождалось отнесением любых действий этих людей на свой счёт и воинственно-щепетильным стремлением отстаивать во взаимодействии с ними свои права, преувеличенным представлением о стоящих перед субъектом проблемах, что иногда сопровождалось тревогой, которая с точки зрения незаинтересованного наблюдателя представляется необоснованной. Если бы выраженность этих черт была бы больше, и наблюдавшиеся показатели обнаруживали бы отклонение более чем на 2 среднеквадратичных отклонения от популяционного стандарта, то с точки зрения 10-го пересмотра Международной классификации расстройств, речь шла бы о паранойяльном расстройстве личности с тем же перенесением своей вины за собственные проблемы на тех или иных лиц в окружении, правда в описание этого расстройства не укладывалась бы выявленные нами тревога и преувеличение сложности своих проблем. Хотя наши испытуемые были адаптированы, упоминание о расстройствах имеет смысл с точки зрения прогноза, поскольку при неблагоприятном прогнозе и срыве адаптации у этих испытуемых можно ожидать возникновение расстройств именно такого характера, включая усиление выявленной нами тревоги и склонности к преувеличению сложности своих проблем.
Особенности описанной группы в большей степени, чем особенности сотрудников стационара на Стекольном, совпадают с характеристиками, полученными в других крупных лабораториях СВКНИИ и других научных учреждениях, расположенных в Магадане. Эти особенности могут порождать социальное напряжение и межличностные конфликты, особенно в ближайшем окружении. Таким образом, проблема природы межличностных конфликтов и необходимость управления ими могут быть задачей, которую придётся решать в научных учреждениях Магадана за исключением изолированных подразделений, характеризующихся групповой сплочённостью и очень малой степенью контроверсивных отношений.
Прошу меня извинить за то, что в конце сегодняшнего повествования мне всё-таки пришлось сделать текст более научным, чем хотелось бы.
Что касается Наташи, то после уничтожения лаборатории она именно благодаря приобретённым в ней психологическим знаниям и навыкам была рекомендована на должность начальника кадровой службы крупной фирмы, где и работает по настоящее время.
Планируя работу на Колыме, мы пришли к выводу, что полезно иметь человека, который бы проживал в Магадане постоянно и по нашей просьбе мог бы выполнять какие-нибудь исследования небольшого объёма в дополнение к исследованиям, проведенным нами, или предваряя наши исследования. В.Ф. Калачёв эту идею горячо поддержал, он сказал, что психолог со специальным психологическим образованием улучшит психологическую грамотность его сотрудников, сам будет проводить исследования, особенно в сложных случаях; что представитель правоохранительных органов давно просят его иметь в штате дипломированного психолога для проведения судебно-психологической экспертизы. Он обещал за ней присматривать и оказывать ей помощь, если она когда-нибудь окажется в трудном положении. Надо сказать, что это обещание Калачёва вызвало во мне некоторое сомнение - человек, который будет нуждаться в том, чтобы за ним присматривали, на мой взгляд, не созрел для того, чтобы работать в Магадане.
При распределении Наташа была направлена на кафедру психологии Ивановского педагогического института, но когда она услышала от подруги, имевшей знакомых в лаборатории, что мы хотим послать психолога на длительный срок в Магадан, в ней заговорила авантюрная жилка, слово «Магадан» звучало романтично. Но Наташа была трезвым человеком, и раньше, чем принимать решение, она решила посоветоваться с отцом. Желание Наташи поехать в неведомый Магадан меня не удивило, в юности часто манит что-нибудь экзотическое, удивила меня реакция её отца. «Конечно, Магадан, - сказал отец, - в Иваново можно на автобусе из Москвы доехать, если уж тебе захочется посмотреть когда-нибудь и Иваново». Не знаю, насколько ясно Наташин отец представлял себе, что собой представляет мобильная магаданская популяция, но для Наташи слово отца всегда звучало авторитетно.
Я назначил Наташе встречу, и она пришла точно вовремя, а я на 5 минут позднее. Когда я зашёл, она сидела ко мне спиной, и я мог только понять, что это очень крупная девушка, высокая, с фигурой, которую принято называть крепко сбитой. Эта фигура была старше её 22 лет, но она повернулась на скрип закрываемой двери, увидела меня, поздоровалась, и я увидел на её фантастически молодом лице наивные и доверчивые глаза - глаза человека, который не знал проблем, о котором заботились и который вырос в атмосфере любви. Я почувствовал некоторое угрызение совести по поводу того, что я собираюсь разрешить ехать в Магадан на длительный срок этому ребёнку. «Так вы хотите поехать в Магадан?» - спросил я. «Ну, конечно, я для этого и пришла». «Там может быть трудно, - сказал я, - у вас ещё есть возможность передумать». «Что вы, - сказала Наташа, - я принимаю решение один раз».
Распределение в магаданскую психиатрическую больницу мог осуществить Минздрав, и, выступая от имени проректора по науке, я договорился о передачи функции Наташиного распределения от министерства просвещения в Минздрав.
Полгода она обучалась предъявлению и интерпретации тех методик, которые входили в обязательно применяемый нами комплекс. Этот комплекс обязательно включал в себя ММИЛ, 16-ти факторный личностный тест, матрицы Равенна, предназначенные для изучения интеллекта, и вариант тематико-аперцептивного теста, разработанный Хекхаузаном для исследования мотивации достижения. Наташа была умна, быстро схватывала суть методов и так же быстро приобретала навык их применения, наша основная учительница Елена Сергеевна Горелова очень её хвалила. Наташа была в восторге, но я понимал, что главные трудности пребывания в Магадане находятся вне непосредственных служебных обязанностей. Когда она улетала, я её проводил до самолёта, пожелал ей успехов и попросил её звонить мне, если она столкнётся с неожиданными трудностями. Но она была гордым человеком и не позвонила мне с целью получения моей помощи ни разу, хотя когда мы приехали в Магадан, я выяснил, что трудности были.
Во время нашей очередной экспедиции на Колыму, а такие экспедиции мы всегда начинали с Магадана, поскольку Контримавичус дал нам возможность значительную часть снаряжения не таскать из Москвы, а получать со склада в Магадане, до отъезда на Талую, куда лежал тогда наш путь, я, как всегда, зашёл к Калачёву. Стало традицией, что я и Елена Дмитриевна, когда бываем в Магадане, заезжаем на 23-й километр, где была расположена больница, в которой Калачёв был главным врачом.
Наташа появилась, едва мы переступили порог больницы, и попросила разрешения присутствовать при беседе. Я вопросительно посмотрел на Калачёва и он сказал: «Пусть присутствует, она же вас всё это время ждала». Мы обсуждали с ним организационные вопросы, вопросы, касающиеся кандидатской диссертации, которую он писал под моим руководством, консультировали больных. Обсуждавшиеся вопросы не касались Наташи прямо, но она слушала с огромным интересом, иногда переспрашивала, если ей что-нибудь было непонятно. Во время консультаций она с пристальным вниманием наблюдала за беседой с пациентом, делала какие-то пометки в своём блокноте, потом внимательно читала запись консультации в истории болезни, а в завершении сказала: «Я записала почти то же, что потом вы написали в истории. Даже не ожидала, что так хорошо разбираюсь». Она рассказала, что в Магадане в первый раз увидела таракана и спросила доктора Верного: «Это что?» «Это у нас домашнее насекомое, мы их специально разводим» - сказал Верный, и Наташа поверила. Нам же после консультации своих больных Верный сказал: «Мы её многому научили, она теперь почти психиатр, но и мы у неё научились многому, и думаю, что скоро сможем проводить психодиагностические исследования самостоятельно».
На 23 километре у Наташи была очень хорошая комната, Калачёв постарался. Она старалась без необходимости не покидать территории больницы и не ночевать в магаданской гостинице, если она ехала в Магадан с ночёвкой. Её напугали при первой же ночёвке в Магадане, когда по телефону позвонили к ней в номер и задали довольно обычный для Магадана вопрос: «Как вы, желание имеете?» В это время в её номере был Калачёв, он посмотрел на её испуганное лицо, взял трубку как раз в тот момент, когда собеседник повторил свой вопрос. «Нет, дорогой мой, - сказал Калачёв, - у неё вообще туго с желаниями». Трубку сразу повесили - может быть, Калачёва узнали по голосу и поняли, что разговор исчерпан. Впрочем, если в такой разговор вмешивался мужской голос, его никогда не продолжали. Это был полезный урок, поскольку Наташа в первый раз столкнулась с одной из особенностей магаданской популяции. Но адаптировалась она быстро, а когда на втором году пребывания в Магадане за ней начали присылать милицейский ГАЗик, чтобы отвезти её в качестве эксперта на судебно-психологическую экспертизу, наблюдательные магаданцы поняли, что она находится под надёжным прикрытием и что неосторожные контакты могут столкнуть их с правоохранительными органами, а таких столкновений в Магадане не любили. Это была ещё одна особенность популяции, так как примерно 10% мобильного населения составляли люди, освободившиеся из лагерей и ещё не покинувшие территорию области.
Я попросил Калачёва разрешить Наташе помочь нам на Талой, и он спросил: «А вы там сколько будете?» «Ну, не больше недели», - сказал я. «Ну, что ж, - сказал Калачёв, - пусть едет. Она это заработала, а до санатория, где вы начнёте исследования, я и сам вас провожу». Переезд на Талую поразил нас температурным контрастом: в приморском Магадане было -5, а через 287 км поездки вглубь материка было уже -30.
Во время исследований на Талой, наблюдая за Наташей, я увидел уверенного человека, очень умело беседующего с испытуемыми (я подумал, что в значительной степени этот навык мог быть приобретён ей при беседах с подэкспертными на судебно-психологических экспертизах), быстро и безошибочно обращающегося с психодиагностическими методиками. Я подумал, что почти два года в основном самостоятельной работы с периодическими контактами с сотрудниками лаборатории дали хороший результат, и что, пожалуй, пора заменить её здесь кем-нибудь менее ценным из обученных ею кадров, а её вернуть в лабораторию. Мы это сделали примерно через год, и работа на Оле была первой экспедицией для Наташи после почти трёх лет пребывания в Магадане. Надо отдать должное Калачёву, он не поскупился дать Наташе время, достаточное для того, чтобы она освоила методики изучения мышления, принятые в психологической лаборатории Научного центра психического здоровья.
Чтобы не возвращаться к сравнительному исследованию людей, работающих в замкнутой малой группе и большом коллективе в следующем тексте, я хочу в нескольких словах описать группу, которую мы исследовали в геофизической лаборатории СВКНИИ. Тот факт, что график, полученный с помощью ММИЛ (обычно называемый профилем методики) был у сотрудников большой лаборатории, расположенной в крупном по колымским меркам городе Магадане, существенно ниже, чем усреднённый профиль сотрудников стационара на Стекольном, я уже отмечал. Это значило, что требования к адаптационным механизмам субъекта, работающего в большой лаборатории в городе, который позволяет затеряться в населении и не встречаться с сотрудниками лаборатории до следующего рабочего дня, существенно ниже, чем в замкнутой группе. Среди этих испытуемых, в отличие от стационара на Стекольном, не было лиц с неустойчивой психической адаптацией, но зато отмечались черты поведения, которых в малом стационаре не было. Люди в большой лаборатории были в большей степени склонны к конкуренции, при социометрии контроверсивные выборы не были редкостью, групповая сплочённость была существенно меньше. И, хотя это может показаться странным, у них была меньше потребность в широком общении, и длительные индивидуальные беседы подтверждали, что неформальное общение они выносят в среду, не связанную с институтом, поскольку в институте они держатся настороже. Таким образом, в условиях большой группы и сравнительно большого города человек мог себе позволить роскошь конкуренции, а потребность в карьерном росте заставляла эту конкуренцию реализовывать.
Из конкурентных отношений и потребности в карьерном росте нередко вытекали: высокая чувствительность к неудачам и отказам, тенденция быть недовольным кем-либо в окружении, длительная фиксация внимания на том, что тот или иной субъект расценивал как нанесение ему морального ущерба или даже оскорбление. Если указанные особенности личности связывались с действиями определённого человека или людей, то возникала тенденция к истолкованию нейтральных действий этих людей как неприязненных или даже враждебных, это сопровождалось отнесением любых действий этих людей на свой счёт и воинственно-щепетильным стремлением отстаивать во взаимодействии с ними свои права, преувеличенным представлением о стоящих перед субъектом проблемах, что иногда сопровождалось тревогой, которая с точки зрения незаинтересованного наблюдателя представляется необоснованной. Если бы выраженность этих черт была бы больше, и наблюдавшиеся показатели обнаруживали бы отклонение более чем на 2 среднеквадратичных отклонения от популяционного стандарта, то с точки зрения 10-го пересмотра Международной классификации расстройств, речь шла бы о паранойяльном расстройстве личности с тем же перенесением своей вины за собственные проблемы на тех или иных лиц в окружении, правда в описание этого расстройства не укладывалась бы выявленные нами тревога и преувеличение сложности своих проблем. Хотя наши испытуемые были адаптированы, упоминание о расстройствах имеет смысл с точки зрения прогноза, поскольку при неблагоприятном прогнозе и срыве адаптации у этих испытуемых можно ожидать возникновение расстройств именно такого характера, включая усиление выявленной нами тревоги и склонности к преувеличению сложности своих проблем.
Особенности описанной группы в большей степени, чем особенности сотрудников стационара на Стекольном, совпадают с характеристиками, полученными в других крупных лабораториях СВКНИИ и других научных учреждениях, расположенных в Магадане. Эти особенности могут порождать социальное напряжение и межличностные конфликты, особенно в ближайшем окружении. Таким образом, проблема природы межличностных конфликтов и необходимость управления ими могут быть задачей, которую придётся решать в научных учреждениях Магадана за исключением изолированных подразделений, характеризующихся групповой сплочённостью и очень малой степенью контроверсивных отношений.
Прошу меня извинить за то, что в конце сегодняшнего повествования мне всё-таки пришлось сделать текст более научным, чем хотелось бы.
Что касается Наташи, то после уничтожения лаборатории она именно благодаря приобретённым в ней психологическим знаниям и навыкам была рекомендована на должность начальника кадровой службы крупной фирмы, где и работает по настоящее время.