История про то, что два раза не вставать
Вот история про одного молодого человека, которая сгодится всякому, обдумывающему своё житьё.
Этот молодой человек родился в Федоскине, месте, которое знает весь мир. Правда, не благодаря ему, а из-за народного промысла лаковой живописи на папье-маше, ларцов и шкатулок.
Наш герой был сыном служащего в имении неподалёку, бредил морем, но не сдал экзамен в Кронштадтскую мореходку. Тогда юноша устроился в аптеку, был грузчиком в Одесском порту, потом слесарем на заводе в Бутырках. Да, забыл сказать, дело происходило в начале прошлого века.
В 1915 году его призвали на флот, но не прошло и года, как молодой человек дезертировал, скрывался под чужой фамилией, а после февраля вернулся на флот.
Вскоре он стал депутатом Центробалта. При этом молодой человек был анархистом и командовал отрядом матросов, славившихся своими бесчинствами. Для матросов в ту пору, дело нормальное. В частности его подчинённые убили министров-кадетов Шингарёва и Кокошкина, которые лежали в Мариинской больнице. Впрочем, в этом деле, которое даже Ленин назвал «возмутительным», участвовало довольно много народу.
Но это всё только подводка к главной фразе.
Ночью 19 января 1918 года наш герой входит в один красивый зал и произносит: «Караул устал».
Молодому матросу двадцать два года, и его зовут Анатолий Григорьевич Железняков.
В каждой революции есть варренский почтмейстер, слава которого ограничивается минутами, но какими. От Железнякова, впрочем, осталась ещё песня о русской навигации со ставшей расхожей фразой «Мы шли на Одессу, а вышли к Херсону».
Вопреки цельности образа, в Гражданскую войну он не так много воевал. Железняков был в боях под Царицыным, затем долгое время служил в профсоюзе моряков торгового флота, а в мае 1919 стал командиром бронепоезда имени Худякова.
Бронепоездом он прокомандовал три месяца, пока в июле в него не попала пуля какого-то солдата из дивизии атамана Шкуро.
Советские биографии проговариваются о какой-то фантасмагорической сцене, как командир бронепоезда отстреливается от врагов из нагана, высунувшись из люка*.
Но песня не права в другом: никакого кургана с могилой матроса в украинской степи нет. Тело Железнякова вывезли в Москву и похоронили на Ваганьковском кладбище.
Но у этой истории есть и третье измерение, придающее ей объём. Что за Худяков, именем которого назван бронепоезд, которым командовал матрос Железняк?
Это вовсе не замученный белыми народный герой. В девятнадцатом году Николай Акимович Худяков был вполне жив.
Он всего на пять лет старше Железняка, но успел дослужиться до штабс-капитана на Великой войне, получить два Георгиевский креста, Станислава и Анну, а потом побывать под военным судом. От расстрела его спас Октябрь.
В восемнадцатом, он, как и Железняков, воевал под Царицыным, а в следующем году командовал Третьей украинской советской армией. Это-то, кажется, и было поводом к тому, что бронепоезд получил его имя. За время войны его ранили восемь раз.
После Гражданской войны Худяков служил в Наркомате путей сообщения, а потом его послали на Сахалин, где начиналась история сахалинской нефти. В тридцать шестом Николай Акимович стал директором треста «Главникельолово», а в тридцать восьмом его вывели в расход и закопали на бывшей даче Ягоды в Коммунарке.
Итак, давайте представим себе пересечение этих судеб: молодой человек, что в двадцать два произносит обессмертившую его фразу (историки и мемуаристы спорят о том, как она звучала на самом деле) и через два года погибает, не вовремя высунувшись из люка на бронепоезде. Бронепоезд носит имя другого, двадцатилетнего героя, уже командующего армией. И этот другой герой переживёт первого почти на двадцать лет. Бывшего командарма расстреляют в сорок семь, и его имя давно сотрётся из народной памяти.
История похожа на странную машину, в которой всё перемалывается, и настоящие судьбы людей преображаются - так это было с 28 панфиловцами. Это происходит не по воле какой-то государственной силы, а по совокупности причин: санкционированная легенда перемешивается с народной мифологией, как это было с Чапаевым. Проходит время, и новые поколения перестают испытывать священный трепет к героям и обстоятельствам, и это куда более жестокое испытание для биографии.
Совершенно непонятно, как в этом мире жить тщеславному человеку, мечтающему себя обессмертить.
И, чтобы два раза не вставать - автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.
Извините, если кого обидел