Тараканы (Часть 3)
Окончание. Предыдущая часть здесь.
Дело в том, что память человеческая устроена бесконечно милосердно. У большинства людей жизнь состоит в основном из не очень приятных воспоминаний. Люди обычно больше огорчаются, или злятся, чем радуются. Но память сначала обволакивает это дурное плёнкой отчуждения, так что воспоминания теряют свою остроту. А после убирает их на чердак сознания, где, как на любом чердаке, почти не видно, что там такое валяется.
Конечно, хорошие воспоминания тоже не сохраняются во всей первозданной красе, но всё-таки они перемещаются на чердак медленнее. В конце концов, жизнь человека начинает выглядеть в его собственных глазах, как нечто безусловно положительное и приятное. И хотя каждый помнит, что с ним происходило не только хорошее, но и плохое, этому плохому не достаёт яркости и убедительности. В конце концов, память устроена таким образом, чтобы люди не сходили с ума слишком часто.
Михеич, однако, просматривал заново свою жизнь без каких-либо фильтров сердобольной памяти, да к тому же настолько стремительно, насколько редко когда выпадает человеческому существу. И вся боль, все страдания и беды, которые ему довелось пережить за долгую богатую на события жизнь, мгновенно затопили всё Михеичево существо и заплескались внутри, не находя выхода, только прибывая с каждым мгновением. И тогда Михеич содрогнулся и завопил неистовым безумным немым криком, ибо не мог в тот момент кричать по-иному.
А кинолента жизни всё крутилась и крутилась, разматывая воспоминания, из которых на десять несчастливых приходилось, дай Бог, одно счастливое. И скоро Михеич уже перестал различать отдельные события, только ощущал общую тоску и безрадостность. Человек ко всему привыкает, наверное, можно привыкнуть даже к адским мукам.
Но ещё два раза его ударило так, что он ощутил это даже в потоке общей боли. Первый раз, когда он увидел соседа, пришедшего с известием о смерти сына. А второй раз… Второй раз наступил, когда кинолента памяти докрутилась до конца. Ближе к этому моменту воспоминания почему-то полились медленнее. Вполне отчётливо пролетел последний день. Михеич увидел себя утром с дихлофосным баллончиком, потом на завалинке с сигареткой, спустя какое-то время в телеге по пути к родственнику, на ночной дороге в обратном направлении, а затем… Последнее видение хлестнуло, как конец полностью смотавшейся на бобину киноленты, что было совсем недалеко от истины.
И Михеич снова очутился на крыльце дома наставницы. Он покачнулся и, ухватившись за перила, прислонился к опорному столбу. Ничто больше не удерживало его взгляд. Из самых обыкновенных карих глаз Светланы на Михеича внимательно смотрело спокойное немного грустное сострадание.
- Ну что, видел? - спросила наставница.
- Видел, - просипел враз лишившийся голоса Михеич.
- А понял ли? Скажи мне, ты зачем тараканов травил, а?
- Так ведь, матушка, больно они противные! Как же их не потравить-то?!
- Противные, не противные, а только твои собственные. У каждого есть. У тебя, значит, такие. Ты вот себя до ручки довёл, так что крыша поехала. А о жене и младшем сыне-то не думал, а? Всё о себе, родимом, так?
Михеич снова молча разглядывал свои ноги. Сказать было нечего, только билась пойманной птицей одна мысль: «Христом-Богом прошу, не дай пропасть! Всё сделаю, сполна заплачу!»
- Значит так, - подвела итог Светлана. - Бардак свой соберёшь, и будешь за ним приглядывать, как положено. Никого не травить, наоборот, содержать в чистоте и порядке. Иначе - сам видел. Как последние тараканы разбегутся либо передохнут, тут и конец человеку. А теперь возвращайся.
Михеич хотел что-нибудь ответить, поблагодарить, но какая-то сила закрутила перед ним пространство тугим узлом. Он почувствовал, как что-то садануло его под рёбра, ощутил, что летит куда-то, кувыркаясь, потом больно ударился боком и потерял сознание.
Ранним утром жена Михеича, обеспокоенная необычно долгим отсутствием мужа, побежала по соседям и снарядила поисковую партию в составе себя и ещё двух человек на внедорожнике «Уазике» лесника. Отправившись по предполагаемому маршруту Михеича, экспедиция довольно быстро обнаружила предмет поисков около переезда в кустах, тянущихся вдоль железнодорожной насыпи.
Михеич был жив, хоть и без сознания. Возможно, эти самые кусты и спасли мужика, поскольку на то, что осталось от лошади и телеги, было страшно смотреть. Михеича со всей возможной скоростью бережно доставили в городскую больницу, где он и провалялся месяца три. Многочисленные переломы заживали плохо, сказывался возраст. Из больницы Михеич вышел изрядно посвежевший, пить практически бросил, и до самого последнего отпущенного ему дня никаких тараканов больше не видел.