Утомленный
Той, которая лучше всех танцует
Утомленный, уставший от тяжелого дня, я буквально рухнул в постель и через некоторое время погрузился в сон.
« В чем же смысл тогда? Зачем ты едешь?» снился мне разговор, произошедший несколько дней назад.
Я сразу вспомнил, с каким напряжением я смотрел в глаза этому человеку, и пусть я не очень хорошо разбираюсь в людях, но этот взгляд был полон усталости, еще большей, чем та, с которой я ложился спать.
« Вот ведь в чем дело, растягивая слова, произнес он. Понимаете, я устал. Где-то глубоко еще, быть может, теплится лампада моих радостей и надежд, но этот свет уже никак не затмевает ночные городские огни и ослепительный блеск кафе, комнат, ресторанов, где мы с вами так часто бывали, прожигали время, не переставая чему-то удивляться, ухаживая за дамами, а потом, обсуждая их и свои успехи в прохладе раннего утра. Теперь же это неинтересно, до боли скучно, до скуки больно. Когда-то манили меня бессонные ночи, эти общества, принимавшие меня на ура; сейчас я все больше и больше отдаю предпочтение хорошему сну.
Но бросить это так, разве можно? Все-таки друзья Да, друзья. Я знаю, про вашу тягу к одиночеству, но Она мне даже знакома, долгими вечерами, бывало, я, запершись дома, погружался в свои мысли или зачитывался книгой
От отвращения?
От отвращения. И тошноты. Часто тебя распирает от всевозможных страстей; мнимые удачи, провалы, обиды, тщеславие, эти сплетни, безудержный смех все это переполняет тебя и в какой-то момент, когда понимаешь, что вот-вот перельется через край, ты бежишь в полуобморочном состоянии, мчишься, сшибая все, что попадается под ноги, спотыкаясь Скорее домой, домой, чтобы, закрывшись в пустой спальне, издать отчаянный вопль и, рухнув на пол, зарыдать »
Я почти в ужасе проснулся. Резко поднявшись с постели, я огляделся: было темно, фонарный столб на улице перед домом дерзко светил мне в глаза.
Разговор до сих пор крутился у меня в голове, а ведь прошло уже несколько дней. Я прошелся по комнате, взглянул на письменный стол, на котором лежали какие-то документы и билет на завтрашний поезд.
« Меня тяготит моя замкнутость, невозможность избавиться от каких-то предрассудков и взглянуть на мир другими глазами. Долгое время я искал эти глаза: у себя, у друзей, у возлюбленных. Слепой и безумный, я обращался к ним со странными речами; мои самоуверенность и высокомерие вместе с отвращением к себе умиляли их, приводили в восторг. Мои болезни они считали достоинствами, мое сумасбродное поведение благородным.
И так со временем сам для себя я все больше и больше походил на зверя, когда, руководствуясь их обожанием, я попал в клетку и теперь развлекаю новых знакомых чудными рассказами о глубине моей души.
Я искал, искал врача, который бы смог увидеть мои патологии и раны и залечил бы их, а натыкался только на медсестер, которые с удовольствием и восхищением гладили мои шрамы.
Он неожиданно умолк. Я подумал, что он подбирает слова для следующего монолога, и некоторое время ждал, когда он продолжит. Однако пауза слишком затягивалась, и я, побоявшись, что напряженное молчание может вызвать в нем желание уйти, сказал:
Вы слишком сильно сосредоточены на себе
Не всегда так. Порой я живу другими, их интересами, радостями, печалями; я отличный собеседник и могу дать хороший совет, которому будут благодарны. Еще я умею молчать. Как мне этого не хватает в людях! Это беда, трагедия, что мы не решаем проблемы молча
Как в том еврейском анекдоте.
Он мягко улыбнулся, и глаза его загорелись, будто вспыхнула свеча в темном храме. Причина его популярности больше не вызывала у меня вопросов. Но секундой позже он уже продолжал прежним тоном:
Я был их другом, но как ноет в ненастье рана у старого бойца, так и у меня время от времени разыгрывалось удушье».
Я снова открыл глаза, мне уже не спалось, крепкий сон, должно быть, ушел к моему соседу сверху, который выключил музыку и, вероятно, лег спать.
Я был чем-то встревожен, но причину беспокойства я никак не мог найти. Я перебирал в голове все новости, рассказы, которые мне довелось слышать за последние дни, но на фоне того прощального разговора все остальное было столь незначительным, что вызывало презрительную усмешку.
Я попытался уснуть, быть может, чтобы вернуться к своему собеседнику, но сон не шел в руку. Я завернулся в свое недавно купленное одеяло, и это стало причиной нового мучения: я не мог обнаружить, где его длинная сторона. Я поворачивал и поворачивал его, стараясь приспособиться к нему, как в старом анекдоте про бородатого профессора, и немного успокоиться, но меня охватывали все новые и новые приступы раздражительности. И тогда как безумный я вскочил с постели, включил ночную лампу, чтобы во всем разобраться Оно было квадратным.
Разочарованный и еще более уставший, я погасил свет, лег обратно и возобновил свои попытки уснуть.
Теперь меня мучила головная боль. Неожиданно проникнув в мою голову, она парализовала меня, я не мог думать ни о чем какое-то напряжение сразу охватывало меня, но еще хуже мне становилось, когда я думал о том, что мне больно думать. Как будто замыкание происходило в моей голове, и я с ожесточением поднимался с кровати, готовый со всей силы удариться о стену, но боль ненадолго отступала, и, немного успокоившись, я укладывался обратно
« Они принимали меня везде и говорили, что таких, как я, больше нет; я же уверял их в обратном. Они ждали меня так, как заложник освободителя, как ребенок волшебника. Меня принимали за лекарство от давно мучившей их болезни, а я, как коварный вирус, проникал в их открытые двери и, на время утишая старую боль, принося долгожданное облегчение и даже немного счастья, вызывал затем новую, более сильную боль, новые, более тяжкие страдания и ненависть. Приняв меня на некоторое время за богача, они обхаживали меня, но, обнаружив недоразумение, гнали в три шеи и спускали собак.
Очарования и разочарования, волна за волною но я не чувствовал себя обиженным, не кричал о несправедливости; я признавал свою вину и ждал, искал наказания »
Но неужели его ничто не держало? задумался я, но потом вспомнил один его рассказ.
« Светило яркое солнце, которое уже грело чуть-чуть после холодной зимы, никакого ветра, так что вопреки сложившемуся мнению о вечном холоде на кладбище, в этот раз погода была хорошая.
Кладбище было достаточно далеко от города, но мне было радостно выбраться из этого огромного капкана и очутиться на природе. Я шел по небольшой, расчищенной от снега тропинке и любовался природой. На некотором расстоянии передо мной расположилась березовая рощица; просторное поле слева, в начале заполненное надгробиями, затем же, белое-белое, скрывалось за горизонтом. Небольшая речка протекала правее тропинки, если немного спуститься с холма, на котором собственно и находилось кладбище. За речкой же стояли какие-то ветхие домишки, довольно-таки унылые, но под сегодняшним солнцем даже их шиферные крыши и выцветшие стены выглядели вполне радужно.
Как странно, нигде я не чувствую себя своим, а ведь давно уже ищу я место, близкое моему сердцу. Мне нравится бывать на природе; вот, где должен быть покой, который я ищу.
Я опять был в смятении. Покой, покой! Но в чем причина, почему его нет? Разве уж так тяжела моя жизнь? Когда я задумываюсь об этом, я невольно улыбаюсь сам себе, по-доброму посмеиваюсь над собой.
Я виноват перед собой, я оторвался, и это непростительно! Вольнодумец, гордец! Я слишком много возомнил о себе и до сих пор несу эту ношу. Я отказался от всего, что должно быть дорого человеку, отказался ради того, чтобы быть сильнее, чтобы быть способным перебороть себя, и Я уже давно вышел из автобуса и назло кондуктору иду пешком».
А способен ли я последовать ему? Нужно ли это? Какой-то опустошенный после этого воспоминания, я отправился на кухню, чтобы выпить чашку чая.
Если его ничего не держит, держит ли что-то меня? Неужели я маленькая лодка, которая хочет пристать, наконец, к берегу или привязаться к большому кораблю. Нет, только не последнее: уж сколько раз я видел, как они, большие, белые, прекрасные, без какого-то либо величия уходили под воду.
Сделав пару глотков, я взял телефон: я знал, кто может сейчас не спать.
Как дела?
Хорошо, что ты позвонил, мне кошмар снился! Ужас ответил мне полусонный голос.
Завидую тебе, я мучаюсь бессонницей уже который час.
И что мучает?
Сам не знаю, этот привезенный портвейн, верно, все бурлит в крови. А на самом деле Я думал, думал Я уже многое потерял в жизни, много от чего отказался, ушел от искренности к фальши, но с тобой я смогу проститься, только потеряв себя и все, что у меня есть.
Утомленный, уставший от тяжелого дня, я буквально рухнул в постель и через некоторое время погрузился в сон.
« В чем же смысл тогда? Зачем ты едешь?» снился мне разговор, произошедший несколько дней назад.
Я сразу вспомнил, с каким напряжением я смотрел в глаза этому человеку, и пусть я не очень хорошо разбираюсь в людях, но этот взгляд был полон усталости, еще большей, чем та, с которой я ложился спать.
« Вот ведь в чем дело, растягивая слова, произнес он. Понимаете, я устал. Где-то глубоко еще, быть может, теплится лампада моих радостей и надежд, но этот свет уже никак не затмевает ночные городские огни и ослепительный блеск кафе, комнат, ресторанов, где мы с вами так часто бывали, прожигали время, не переставая чему-то удивляться, ухаживая за дамами, а потом, обсуждая их и свои успехи в прохладе раннего утра. Теперь же это неинтересно, до боли скучно, до скуки больно. Когда-то манили меня бессонные ночи, эти общества, принимавшие меня на ура; сейчас я все больше и больше отдаю предпочтение хорошему сну.
Но бросить это так, разве можно? Все-таки друзья Да, друзья. Я знаю, про вашу тягу к одиночеству, но Она мне даже знакома, долгими вечерами, бывало, я, запершись дома, погружался в свои мысли или зачитывался книгой
От отвращения?
От отвращения. И тошноты. Часто тебя распирает от всевозможных страстей; мнимые удачи, провалы, обиды, тщеславие, эти сплетни, безудержный смех все это переполняет тебя и в какой-то момент, когда понимаешь, что вот-вот перельется через край, ты бежишь в полуобморочном состоянии, мчишься, сшибая все, что попадается под ноги, спотыкаясь Скорее домой, домой, чтобы, закрывшись в пустой спальне, издать отчаянный вопль и, рухнув на пол, зарыдать »
Я почти в ужасе проснулся. Резко поднявшись с постели, я огляделся: было темно, фонарный столб на улице перед домом дерзко светил мне в глаза.
Разговор до сих пор крутился у меня в голове, а ведь прошло уже несколько дней. Я прошелся по комнате, взглянул на письменный стол, на котором лежали какие-то документы и билет на завтрашний поезд.
« Меня тяготит моя замкнутость, невозможность избавиться от каких-то предрассудков и взглянуть на мир другими глазами. Долгое время я искал эти глаза: у себя, у друзей, у возлюбленных. Слепой и безумный, я обращался к ним со странными речами; мои самоуверенность и высокомерие вместе с отвращением к себе умиляли их, приводили в восторг. Мои болезни они считали достоинствами, мое сумасбродное поведение благородным.
И так со временем сам для себя я все больше и больше походил на зверя, когда, руководствуясь их обожанием, я попал в клетку и теперь развлекаю новых знакомых чудными рассказами о глубине моей души.
Я искал, искал врача, который бы смог увидеть мои патологии и раны и залечил бы их, а натыкался только на медсестер, которые с удовольствием и восхищением гладили мои шрамы.
Он неожиданно умолк. Я подумал, что он подбирает слова для следующего монолога, и некоторое время ждал, когда он продолжит. Однако пауза слишком затягивалась, и я, побоявшись, что напряженное молчание может вызвать в нем желание уйти, сказал:
Вы слишком сильно сосредоточены на себе
Не всегда так. Порой я живу другими, их интересами, радостями, печалями; я отличный собеседник и могу дать хороший совет, которому будут благодарны. Еще я умею молчать. Как мне этого не хватает в людях! Это беда, трагедия, что мы не решаем проблемы молча
Как в том еврейском анекдоте.
Он мягко улыбнулся, и глаза его загорелись, будто вспыхнула свеча в темном храме. Причина его популярности больше не вызывала у меня вопросов. Но секундой позже он уже продолжал прежним тоном:
Я был их другом, но как ноет в ненастье рана у старого бойца, так и у меня время от времени разыгрывалось удушье».
Я снова открыл глаза, мне уже не спалось, крепкий сон, должно быть, ушел к моему соседу сверху, который выключил музыку и, вероятно, лег спать.
Я был чем-то встревожен, но причину беспокойства я никак не мог найти. Я перебирал в голове все новости, рассказы, которые мне довелось слышать за последние дни, но на фоне того прощального разговора все остальное было столь незначительным, что вызывало презрительную усмешку.
Я попытался уснуть, быть может, чтобы вернуться к своему собеседнику, но сон не шел в руку. Я завернулся в свое недавно купленное одеяло, и это стало причиной нового мучения: я не мог обнаружить, где его длинная сторона. Я поворачивал и поворачивал его, стараясь приспособиться к нему, как в старом анекдоте про бородатого профессора, и немного успокоиться, но меня охватывали все новые и новые приступы раздражительности. И тогда как безумный я вскочил с постели, включил ночную лампу, чтобы во всем разобраться Оно было квадратным.
Разочарованный и еще более уставший, я погасил свет, лег обратно и возобновил свои попытки уснуть.
Теперь меня мучила головная боль. Неожиданно проникнув в мою голову, она парализовала меня, я не мог думать ни о чем какое-то напряжение сразу охватывало меня, но еще хуже мне становилось, когда я думал о том, что мне больно думать. Как будто замыкание происходило в моей голове, и я с ожесточением поднимался с кровати, готовый со всей силы удариться о стену, но боль ненадолго отступала, и, немного успокоившись, я укладывался обратно
« Они принимали меня везде и говорили, что таких, как я, больше нет; я же уверял их в обратном. Они ждали меня так, как заложник освободителя, как ребенок волшебника. Меня принимали за лекарство от давно мучившей их болезни, а я, как коварный вирус, проникал в их открытые двери и, на время утишая старую боль, принося долгожданное облегчение и даже немного счастья, вызывал затем новую, более сильную боль, новые, более тяжкие страдания и ненависть. Приняв меня на некоторое время за богача, они обхаживали меня, но, обнаружив недоразумение, гнали в три шеи и спускали собак.
Очарования и разочарования, волна за волною но я не чувствовал себя обиженным, не кричал о несправедливости; я признавал свою вину и ждал, искал наказания »
Но неужели его ничто не держало? задумался я, но потом вспомнил один его рассказ.
« Светило яркое солнце, которое уже грело чуть-чуть после холодной зимы, никакого ветра, так что вопреки сложившемуся мнению о вечном холоде на кладбище, в этот раз погода была хорошая.
Кладбище было достаточно далеко от города, но мне было радостно выбраться из этого огромного капкана и очутиться на природе. Я шел по небольшой, расчищенной от снега тропинке и любовался природой. На некотором расстоянии передо мной расположилась березовая рощица; просторное поле слева, в начале заполненное надгробиями, затем же, белое-белое, скрывалось за горизонтом. Небольшая речка протекала правее тропинки, если немного спуститься с холма, на котором собственно и находилось кладбище. За речкой же стояли какие-то ветхие домишки, довольно-таки унылые, но под сегодняшним солнцем даже их шиферные крыши и выцветшие стены выглядели вполне радужно.
Как странно, нигде я не чувствую себя своим, а ведь давно уже ищу я место, близкое моему сердцу. Мне нравится бывать на природе; вот, где должен быть покой, который я ищу.
Я опять был в смятении. Покой, покой! Но в чем причина, почему его нет? Разве уж так тяжела моя жизнь? Когда я задумываюсь об этом, я невольно улыбаюсь сам себе, по-доброму посмеиваюсь над собой.
Я виноват перед собой, я оторвался, и это непростительно! Вольнодумец, гордец! Я слишком много возомнил о себе и до сих пор несу эту ношу. Я отказался от всего, что должно быть дорого человеку, отказался ради того, чтобы быть сильнее, чтобы быть способным перебороть себя, и Я уже давно вышел из автобуса и назло кондуктору иду пешком».
А способен ли я последовать ему? Нужно ли это? Какой-то опустошенный после этого воспоминания, я отправился на кухню, чтобы выпить чашку чая.
Если его ничего не держит, держит ли что-то меня? Неужели я маленькая лодка, которая хочет пристать, наконец, к берегу или привязаться к большому кораблю. Нет, только не последнее: уж сколько раз я видел, как они, большие, белые, прекрасные, без какого-то либо величия уходили под воду.
Сделав пару глотков, я взял телефон: я знал, кто может сейчас не спать.
Как дела?
Хорошо, что ты позвонил, мне кошмар снился! Ужас ответил мне полусонный голос.
Завидую тебе, я мучаюсь бессонницей уже который час.
И что мучает?
Сам не знаю, этот привезенный портвейн, верно, все бурлит в крови. А на самом деле Я думал, думал Я уже многое потерял в жизни, много от чего отказался, ушел от искренности к фальши, но с тобой я смогу проститься, только потеряв себя и все, что у меня есть.