творческие будни
До премьеры остается совсем мало времени, и у всех все больше сдают нервы. Режиссер уже никого не называет по настоящему имени, только по имени персонажа. Он периодически срывается на мат, а его оценки не блещут разнообразием: “Мирониха, плохо! Надя, очень плохо! Михаил, ужасно!!!”.
Артисты тоже устали и вымотались, даже огрызаются лениво. И тоже примерно в одном ключе: “Я уже перегорел/ла”. На это от режиссера следует сочувственное: “Закрой рот!”, и репетиция продолжается.
По замыслу Илья (персонаж) должен появиться за забором пьяный в дрова. Толя (артист) выходит из-за кулис нетвердой походкой, режиссер недоволен: “Ярче!”. Толя спотыкается, хватается за забор. “Очень плохо!”. Раз за разом Толя все менее твердо стоит на ногах. Уже все поверили, что он пяный. Однако, Гоше (режиссеру) все никак не нравится: “Ну, как ты не поймешь?! Ты должен, прямо, выпасть сюда.
- Хозяин - барин, - пожал плечами Толя и на следующем “дубле” буквально рухнул плашмя из-за кулис за забор.
У меня началась истерика. Вся труппа ржет в голос, Гоша сам в шоке. Осторожно спрашивает меня:
- Думаете, это был перебор?
- Это было великолепно, - утирая слезы простанываю я.
А вообще, постановка спектакля - это совсем не то, что я раньше об этом думала. Ну, когда играла в драмкружке. Там было как: есть пьеса, там расписаны роли. Раздают текст артистам, те заучивают слова и более-менее в тему произносят их каждый в свою очередь. Задача режиссера (как я думала) - требовать от артистов правдоподобности, чтобы “не верю!” исключить, ну, и все такое.
А на самом деле, все не так. Оказывается, есть какое-то произведение. В нашем случае, “Последний срок” Распутина. Если нет готового сценария, то режиссер сам его прописывает. Продумывает декорации, расстановку актеров, какие-то режиссерские приемы, типа “здесь идет этюд с Танчорой, а Мирониха ищет корову”. По ходу репетиций что-то сокращает, что-то переделывает (эти переделки страшно выматывают артистов, бо уже отрепетировали, и надо заново перестраиваться).
Идея спектакля может в корне отличаться от идеи автора. Ну, в нашем случае это не совсем так, хотя…
Гоша говорит мне: “Вы понимаете, у нее подруга умирает, а ей важнее корову найти!”. Пытаюсь объяснить, что есть такой психологический прием, как перенос. Ну, не может она себе позволить угрозу потери единственной подруги. Это невыносимо. Гораздо проще скорбеть о потерянной корове. Но Гоше что-то в районе 23 лет. Что ему знать о переносах и сублимациях! Он прочитал: “ищет корову”, сделал Мирониху такой, вот, черствой. И я так и должна ее показать, даже если я с ним в корне не согласна. Как сказал Анатолий: “хозяин - барин”.
Танчору Гоша, вообще, “убил”. Впрочем, как и Мирониху, но это не так важно. Смерть же Танчоры (как я безуспешно пыталась ему объяснить) сильно снижает градус трагизма ситуации. Ну, умерла и умерла. Повесть не о том, как она потеряла своих 8 (с Танчорой - 9) детей. Она (повесть) о том, что оставшимся пятерым уже давно не до матери. Одному, с которым жила, уже опостылела до печенок. Трое приехавших давно живут своей жизнью, в которой матери нет места. А любимая, младшенькая и вовсе проигнорировала сообщение о том, что мать умирает, и не приехала попрощаться.
Но он художник, он так видит. И Танчора умирает “в кадре”, а Мирониха где-то за кадром.
А еще, на сцене все не так, как в кино. На помощь режиссеру не придет ни оператор, кто показал бы нужные планы, ни монтажер, кто расставил бы сцены в логичном порядке. И все приходится выстраивать самому. И он кричит на меня: “Не поворачивайтесь к залу спиной!” А Анна лежит позади меня, как я должна с ней общаться? Да. вот так: все через зал. И говорю в зал текст, предназначенный для подруги на кровати за моей спиной. Максимум, что мне разрешается - развернуться к ней в пол оборота. Но так же не бывает в жизни! Что скажет Станиславский! Но мой режиссер не он, а Гоша, и я говорю залу: “Ты, старуня, зря не убивайся.” Да, ладно, я и скажу залу. Но мне надо умудриться как-то дойти до кровати, не поворачиваясь к залу спиной. Но и пятиться нельзя! Да, как же все это невозможно! Гоша выскакивает на сцену, показывает, как надо двигаться, я пытаюсь повторить… Если вы придете на спектакль (правда, я не уверена, насколько будет открытым показ, бо дипломная работа), не удивляйтесь, чего это я так неуклюже двигаюсь. Там все далеко не так просто.
Что удивило больше всего. Ну, вот, повесть - она того… Скучноватая, если честно. Да, правдивая, да, злободневная, всегда актуальная и все такое. Но не блокбастер далеко. Интриги нет. Психодрама такая. Я даже спросила режиссера, сам ли он выбрал материал. Ну, для дипломной работы института культуры слишком сложная вещь, как по мне. Оказывается, сам. Не ищет легких путей, ага.
Так, вот: ожидала, что и спектакль будет скучным. Как я это называю: без движения. Ну, один план, никаких действий, только разговоры. Так, нет же: он добавил движения этими, вот, своими “этюдами”, сменами темпоритма действия и диалогов. Я со стороны видела (ну, у меня роль на 10 минут во всем спектакле), очень даже смотрибельно получилось. Живенько так, интересно даже. Не стыдно друзей пригласить, если показ открытый будет.
Так что, ждите анонса, возможно, будет запись (не уверена), а кто в Барнауле - еще и приходите. Ориентировочно на 2 июня. Если что-то покажется странным - это все режиссерские приемы, артисты не виноваты;)
Артисты тоже устали и вымотались, даже огрызаются лениво. И тоже примерно в одном ключе: “Я уже перегорел/ла”. На это от режиссера следует сочувственное: “Закрой рот!”, и репетиция продолжается.
По замыслу Илья (персонаж) должен появиться за забором пьяный в дрова. Толя (артист) выходит из-за кулис нетвердой походкой, режиссер недоволен: “Ярче!”. Толя спотыкается, хватается за забор. “Очень плохо!”. Раз за разом Толя все менее твердо стоит на ногах. Уже все поверили, что он пяный. Однако, Гоше (режиссеру) все никак не нравится: “Ну, как ты не поймешь?! Ты должен, прямо, выпасть сюда.
- Хозяин - барин, - пожал плечами Толя и на следующем “дубле” буквально рухнул плашмя из-за кулис за забор.
У меня началась истерика. Вся труппа ржет в голос, Гоша сам в шоке. Осторожно спрашивает меня:
- Думаете, это был перебор?
- Это было великолепно, - утирая слезы простанываю я.
А вообще, постановка спектакля - это совсем не то, что я раньше об этом думала. Ну, когда играла в драмкружке. Там было как: есть пьеса, там расписаны роли. Раздают текст артистам, те заучивают слова и более-менее в тему произносят их каждый в свою очередь. Задача режиссера (как я думала) - требовать от артистов правдоподобности, чтобы “не верю!” исключить, ну, и все такое.
А на самом деле, все не так. Оказывается, есть какое-то произведение. В нашем случае, “Последний срок” Распутина. Если нет готового сценария, то режиссер сам его прописывает. Продумывает декорации, расстановку актеров, какие-то режиссерские приемы, типа “здесь идет этюд с Танчорой, а Мирониха ищет корову”. По ходу репетиций что-то сокращает, что-то переделывает (эти переделки страшно выматывают артистов, бо уже отрепетировали, и надо заново перестраиваться).
Идея спектакля может в корне отличаться от идеи автора. Ну, в нашем случае это не совсем так, хотя…
Гоша говорит мне: “Вы понимаете, у нее подруга умирает, а ей важнее корову найти!”. Пытаюсь объяснить, что есть такой психологический прием, как перенос. Ну, не может она себе позволить угрозу потери единственной подруги. Это невыносимо. Гораздо проще скорбеть о потерянной корове. Но Гоше что-то в районе 23 лет. Что ему знать о переносах и сублимациях! Он прочитал: “ищет корову”, сделал Мирониху такой, вот, черствой. И я так и должна ее показать, даже если я с ним в корне не согласна. Как сказал Анатолий: “хозяин - барин”.
Танчору Гоша, вообще, “убил”. Впрочем, как и Мирониху, но это не так важно. Смерть же Танчоры (как я безуспешно пыталась ему объяснить) сильно снижает градус трагизма ситуации. Ну, умерла и умерла. Повесть не о том, как она потеряла своих 8 (с Танчорой - 9) детей. Она (повесть) о том, что оставшимся пятерым уже давно не до матери. Одному, с которым жила, уже опостылела до печенок. Трое приехавших давно живут своей жизнью, в которой матери нет места. А любимая, младшенькая и вовсе проигнорировала сообщение о том, что мать умирает, и не приехала попрощаться.
Но он художник, он так видит. И Танчора умирает “в кадре”, а Мирониха где-то за кадром.
А еще, на сцене все не так, как в кино. На помощь режиссеру не придет ни оператор, кто показал бы нужные планы, ни монтажер, кто расставил бы сцены в логичном порядке. И все приходится выстраивать самому. И он кричит на меня: “Не поворачивайтесь к залу спиной!” А Анна лежит позади меня, как я должна с ней общаться? Да. вот так: все через зал. И говорю в зал текст, предназначенный для подруги на кровати за моей спиной. Максимум, что мне разрешается - развернуться к ней в пол оборота. Но так же не бывает в жизни! Что скажет Станиславский! Но мой режиссер не он, а Гоша, и я говорю залу: “Ты, старуня, зря не убивайся.” Да, ладно, я и скажу залу. Но мне надо умудриться как-то дойти до кровати, не поворачиваясь к залу спиной. Но и пятиться нельзя! Да, как же все это невозможно! Гоша выскакивает на сцену, показывает, как надо двигаться, я пытаюсь повторить… Если вы придете на спектакль (правда, я не уверена, насколько будет открытым показ, бо дипломная работа), не удивляйтесь, чего это я так неуклюже двигаюсь. Там все далеко не так просто.
Что удивило больше всего. Ну, вот, повесть - она того… Скучноватая, если честно. Да, правдивая, да, злободневная, всегда актуальная и все такое. Но не блокбастер далеко. Интриги нет. Психодрама такая. Я даже спросила режиссера, сам ли он выбрал материал. Ну, для дипломной работы института культуры слишком сложная вещь, как по мне. Оказывается, сам. Не ищет легких путей, ага.
Так, вот: ожидала, что и спектакль будет скучным. Как я это называю: без движения. Ну, один план, никаких действий, только разговоры. Так, нет же: он добавил движения этими, вот, своими “этюдами”, сменами темпоритма действия и диалогов. Я со стороны видела (ну, у меня роль на 10 минут во всем спектакле), очень даже смотрибельно получилось. Живенько так, интересно даже. Не стыдно друзей пригласить, если показ открытый будет.
Так что, ждите анонса, возможно, будет запись (не уверена), а кто в Барнауле - еще и приходите. Ориентировочно на 2 июня. Если что-то покажется странным - это все режиссерские приемы, артисты не виноваты;)