"А у нас пустой урок" (с). Хотиненко экранизировал "Бесов"
Дважды я бралась за этот отзыв - и забраковала оба черновика, полных желчи и яда. Потому что меня вдруг охватила не ярость, а нестерпимая грусть. Захватывающий и жуткий роман, призванный вправить мозги не одному поколению отцов и детей, был превращен при экранизации в свою полную противоположность: не то детектив Акунина, не то неубедительную дидактичную нудятину.
Ибо в чем сила Достоевского? Не только ведь в умении препарировать пороки. А в умении вложить в книгу нравственный посыл и заставить читателя прочувствовать его - всей шкурой, если надо. Для того Федор Михайлович, в частности, и разлагает перед нами все порочные чувства и помыслы на понятные элементы - чтобы мы, внутренне «расчувствовав» их, научились распознавать опасность в других, а главное - предупреждать в себе. Всякий роман Достоевского - не нравоучение, но урок. И тут главное - две вещи: чтобы читатель понял урок и чтобы вообще захотел в него вдуматься.
С первым в экранизации дело обстоит худо.Весь фильм нам всеми возможными средствами (включая открытый текст - цитаты были щедро надерганы из разных произведений и даже черновиков Достоевского) талдычат: революция - это зло, атеизм - это плохо. Всё. Какие механизмы психики впускают зло в нашу душу? Хотиненко даже не задается этим вопросом. Его увлекают эффекты - тревожная музыка, полубредовые метания Ставрогина (кстати, очень приличная работа Максима Матвеева), постоянно нагнетаемая тягостная атмосфера (чего, вопреки расхожему мнению, никогда не бывает у Достоевского - он очень грамотно управляет настроением читателя, вовремя давая разрядку). Сама композиция романа вступает в противоречие с эффектной придумкой Хотиненко перенести смерть Шатова из конца в начало и обставить фильм как расследование. Роман начинается с легкомысленного вроде бы повествования о жалком иждивенце Степане Верховенском, претендовавшем на звание ловца человеческих душ, - и заканчивается горой трупов. Проблемы нарастают лавинообразно, ход жизни меняется не сразу, но взламывается постепенно, изнутри, усилиями вроде бы порядочных и полупорядочных людей - и заброшенный в эту наполнившуюся дурным газом среду Петруша Верховенский становится катализатором, приводящим к взрыву. На глазах читателя жизнь общества и людей в нем рушится. В фильме - иначе. Нам объясняют: все очень страшно кончилось, давайте смотреть, как все началось. Прием вполне законный, но вот, увы, как все происходило, нам так и не показали: «все началось с приезда Ставрогина и Верховенского» - объясняет полицеймейстер, и режиссер, похоже, с ним согласен. Какие миазмы вспучили общество до их приезда - неясно. Все дурное здесь приходит извне. Мысль фильма скатывается к простому: «Революционные идеи до добра не доводят, а доводят до зла», без нюансов. Кстати, в этом псевдосовременном и псевдоактуальном фильме слово «либерализм», часто мелькающее на страницах романа, не звучит вообще. Революционным идеям здесь не предшествуют либеральные, у них вообще отсутствуют предпосылки. Сильная актерская работа Антона Шагина (Петр Верховенский) не спасает фильма, так как режиссер вычистил из поступков Петруши все психологические тонкости, оставив лишь внешнюю эффектную «бесовщину». Так, например, загублена одна из мощнейших сцен романа. Верховенский приходит к Кириллову, чтобы тот взял на себя вину за отвратительное убийство, совершенное самим Верховенским. Убит очень дорогой Кириллову человек. Естественно, простейшая логика ведет к тому, что Кириллов откажется, сломает планы Петруши и ускорит его кару - ведь Верховенский практически в его власти. И действительно, взбешенный Кириллов так и собирается поступить. Но Верховенский идет на риск и, умело нажимая на известные ему рычаги, доводит юношу до написания роковой записки. Убийца друга вынуждает Кириллова взять вину на себя. Здесь очень важно, где дает слабину вроде бы сильный мужчина; как ложная идея, спрятанный в глубине души комплекс превращают порядочного человека в марионетку. Что же мы видим в фильме? Кириллов побузил немного, а после сам объявил о служении своей идее и едва ли не сразу бросился писать записку. Весь длинный диалог, разъясняющий эту парадоксальную перемену, Хотиненко просто-напросто выбросил, и Кириллов вышел непоследовательным дурачком. Это сводит на нет весь смысл сцены - мы-то ведь не дурачки, мы-то себя так не поведем. И вообще, фильм - не про нас. Он про каких-то странных, чудных людей. А потому и напоминает телеверсию какого-нибудь детектива Акунина с винтажной экзотикой и эксцентричными персонажами.
Зато Хотиненко вставляет после этой урезанной сцены отсутствующую в романе пляску Верховенского в грязи перед свиньями. Метафора плоская, дидактичная, как и весь фильм, и Достоевский, думается, был бы шокирован, увидев, во что превратилось его рассуждение о «бесах», терзающих страну. Ведь сцена явно замещает отсутствующее в фильме признание умирающего Степана Верховенского: «…видите, это точь-в-точь как наша Россия. Эти бесы, выходящие из больного и входящие в свиней, - это все язвы, миазмы, вся нечистота, все бесы и все бесенята, накопившиеся в великом и милом нашем больном, в нашей России… Это мы, мы и те, и Петруша… et les autres avec lui, и я, может быть, первый, во главе, и мы бросимся, безумные и взбесившиеся, со скалы в море, и все потонем, и туда нам дорога, потому что нас только на это ведь и хватит». Кстати про Степана Верховенского. К чему в фильме этот герой? Если бы я не читала романа, я бы вообще не поняла, что за старик все время путается в сюжете, в каких он и с кем отношениях, откуда он пришел и куда - а главное, зачем - уходит в финале. Из фильма выпущено почти все, все существенное, что связано со Степаном Трофимовичем - его убеждения, его пороки, его влияние на молодежь, тот примечательный факт, что он был воспитателем Ставрогина, - зато в начале долго муссируется, что он «женится на чужих грехах» и написал об этом сыну. На каких грехах? Почему Дашу выдают именно за него? Из-за чего так взбеленилась Варвара Петровна? К чему вообще в экранизации это старшее поколение, которое ничего не делает и не играет никакой роли в сюжете? У Хотиненко не хватило мужества полностью вымарать ставшую ему ненужной линию, зато хватило, чтобы обкромсать ее, выбросив к чертовой матери все мотивы, важные для понимания происходящего в романе - и в окружающей нас действительности. Так же бедно и кусочно, как Верховенский-старший, представлены и все старшие «бесы» и бесовы родители. Обанкротившаяся власть в лице губернатора, мать Ставрогина Варвара Петровна, дурища Юлия Михайловна, что стремится в погоне за модой примазаться к бунтарской компании молодых - любыми средствами! - превратились в тени на окраине сюжета, а переживший свою славу писатель Кармазинов, все еще жаждущий признания среди либеральных юношей, совсем исчез.
Да и что это, позвольте, за компания либеральных юношей? Нам о ней почти ничего не ясно, кроме того, что они - атеисты (ах, нехорошие! - грозит пальцем режиссер) - и что пятеро из них стали убийцами. До убийства проявления их безнравственности показаны очень скупо: один раз они похихикали над оскверненной иконой (непонятно, впрочем, почему, - мышь из-за оклада уже вытащили, а покалеченной ризы в фильме не видно), а другой раз веселой толпой пошли смотреть на какого-то застрелившегося гимназиста. Я, конечно, знаю, что хихикать над застрелившимся мальчиком нехорошо, над поруганием иконы смеяться - тоже, но что-то слишком робко все это для безнравственной и бездуховной молодежи, которую изображает Достоевский. В фильм не вошли все те проявления жестокости, которыми хвалилась эта чудная компания, сминающая на своем пути все нравственные препоны и забавляющаяся за счет живых людей. В романе ясно, почему именно среди них пышным цветом расцвел циничный шарм Петруши Верховенского, именно они - «вольнодумцы» и «бунтари»! - так легко ходили у него на поводу, и именно из их среды он выбрал свою «четверку». У Хотиненко это какая-то роковая случайность: ну, забавлялись молодые, не все же они таковы - вон, богомольная барышня Лиза на икону бриллианты пожертвовала. Зрителю так и остается неизвестным, что в романе Лиза как раз-таки соблазнилась этой развеселой и разбитной компанией, участвовала в ее грязноватых забавах (а что, никто не убит, непосредственно их руками не покалечен, законы не нарушаются!) и лишь в этот миг, увидев испохабленную икону, отрезвилась, пришла в ужас и запротестовала (а происшествие с земными поклонами и бриллиантами - это и есть протест вовсе не фанатично верующей Лизы).
Таких упущений можно привести великое множество. Поучительный на первый взгляд фильм, получается, учит непонятно чему. Более того, те словно бы и здравые мысли, которые Хотиненко все же сохранил в экранизации, преподносятся так, что не выполняется и второе условие, небходимое для пользы урока: в них не хочется вдумываться. Прежде всего, сразу видно, что герой Маковецкого - следователь - введен в фильм только для чтения морали (и для того, чтоб кой-где был озвучен авторский текст). Резонер из него первосортный, на каждый случай на языке крутится готовая мораль. Следователь же - никакой: хотя он старательно разглядывает фотографии подозреваемых и выслушивает все, что ему рассказывают о произошедшем, он упорно и слепо подозревает во всех убийствах Ставрогина. Да, собственно, у этого следователя нет ни характера, ни судьбы, а также нет и жалости к потерпевшим - его лишь возмущают революционные настроения в городке, а об убийствах он говорит с должным осуждением, но без сочувствия. Конечно, такой следователь имеет право на существование, но почему и к чему он именно такой? Как он взаимодействует с другими героями? А нипочему, а ни к чему, а никак! - смело можно ответить на все эти вопросы.
Затем, в экранизации нет главного для желания понять посыл автора - она не вызывает сопереживания. Как уже говорилось, Достоевский не позволяет отстраняться от героев и с интересом лорнировать их. Он мастерски передает свою боль, свою иронию, свой гнев и читателю. Для того и нужна вся эта кропотливая хирургия души, для того так скрупулезно выписаны персонажи и расставлены акценты. Хотиненко не хочет или не умеет этого. Преподнося зрителю факты и идеи на блюдечке, он не может даже заставить его полюбить хоть одного героя, подлинно ужаснуться хоть одному преступлению. Пожалуй, единственный, кто по-настоящему симпатичен в экранизации, - это, увы, Ставрогин. Может быть, еще Кириллов (при этом сглодавшая его идея совершенно невнятно озвучена). Прямые и косвенные жертвы Петруши и Ставрогина не успевают сделаться симпатичными зрителю - ни Шатов, ни Лиза, ни Марья Тимофеевна. Живые люди заменяются функциями. Например, обратившись к роману, прочтем, что пишет автор о Марье Тимофеевне Лебядкиной - сумасшедшей калеке:
«… тихие, ласковые, серые глаза ее были и теперь еще замечательны; что-то мечтательное и искреннее светилось в ее тихом, почти радостном взгляде. Эта тихая, спокойная радость, выражавшаяся и в улыбке ее, удивила меня после всего, что я слышал о казацкой нагайке и о всех бесчинствах братца. Странно, что вместо тяжелого и даже боязливого отвращения, ощущаемого обыкновенно в присутствии всех подобных, наказанных богом существ, мне стало почти приятно смотреть на нее с первой же минуты, и только разве жалость, но отнюдь не отвращение, овладела мною потом».
Ну а что же в фильме? Мария Шалаева, актриса бесспорно интересная, играет откровенную патологию. Она таращит глаза, бешено вращает ими, привзвизгивает и за отведенные ей две сцены как-то совсем не успевает тронуть сердце зрителя. Кроме того, Лебядкина Шалаевой косноязычна. А в сцене обличения Ставрогина она, со своими бегающими глазами и истеричным хохотом, откровенно неприятна, несмотря на очень точную работу актрисы. И, словно стараясь окончательно оградить зрителя от тяжких переживаний, Хотиненко именно после этой сцены сухо и холодно сообщает нам о ее убийстве - устами того самого пресного следователя. В его изложении сей факт мало повергает зрителя в шок, тем более, что Лебядкина так и осталась зрителю чужой - ну, жаль безумную калеку, конечно, а теперь рассказывайте дальше. Персонаж-функция сделал свое дело и может уходить. В этом фильме Ставрогин - в сущности, ее убийца, - в сотню раз живее, интересней и ближе зрителю, чем его бледная жертвочка. Так же и с Лизой - в фильме это довольно пресная барышня, нужная, кажется, лишь для очередного (увы, невнятного) обличения Ставрогина. Так, в общем-то, и с Шатовым, хотя допускаю, что это вина актера, а не режиссера: роль Шатова все же не так безжалостно купирована, как две другие. И даже, может быть, не актер виноват, а отсутствие у него обаяния - не человеческого, а именно актерского. Иными словами, почти ничем не прикрытая некиногеничность. Хотя, казалось бы, Шатов - главная жертва подлости, равнодушия и жутеньких идей героев, один из ключевых образов романа, - требует и пристального внимания, и скрупулезного воплощения.
Ну и наконец, скажу буквально пару слов о художественной составляющей. Фильм может быть скверной экранизацией - и все же самодостаточным художественным произведением. Про «Бесов» Хотиненко и этого не скажешь. Сюжетные линии, выходящие из ниоткуда и уходящие в никуда (Степан Трофимович; губернатор с женой; капитан Лебядкин с его влюбленностью в Лизу и т.д.). Небрежность и невнимание к деталям: например, Лиза в одной из ключевых сцен говорит Ставрогину, что пошла за ним, так как «оперной ладьей соблазнилась». Не читавший романа зритель недоумевает: какой ладьей?! - так как в предшествующем диалоге Верховенского и Ставрогина этот образ был выпущен. Так же непонятно, откуда беснующийся народ узнал в Лизе невесту Ставрогина. Получилось, будто русские мужики убили незнакомую барышню, попавшую под горячую руку - а это несколько расходится со смыслом сцены в романе. Много лишнего и надуманного вроде той же пляски в грязи или явившегося к следователю во сне гимназиста-самоубийцы с «жалестным» монологом о том, что он «впервые шампанское пил». Для чего эта сцена? Подчеркнуть убожество жизни в городе? Или вообще ни к чему, просто чтобы нагнать «достоевщины»? А самое абсурдное в экранизации, «бессмысленное и беспощадное», - это финал, не просто пришитый белыми нитками, а как будто даже издевательский. Заснеженный кантон Ури, маленький «Николя» - привет погибшему Ставрогину, развеселый Петруша, влюбленные взгляды его и Даши - что за комедия перед нами происходит? И каким образом это связано с «Бесами»? Финал должен венчать произведение, а не обесценивать. А Петрушечка, упивающийся семейным счастием (? и почему с Дашей?) в желанных Европах, - это не то нелепый символ «вечно бессмертной мафии», не то режиссерский поспешный книксен зрителю: не так, мол, все плохо! Что в контексте Петрушиных и ставрогинских преступлений выглядит каким-то плевком в роман.
Ну и вкратце. Нельзя просто сказать зрителю, что надругательство над людьми, нравственными ценностями и культурными табу - плохо и погрозить ему пальцем. Нельзя скармливать ему мистический триллер с невнятным сюжетом под видом вечно (и нынче особенно) актуальной классики. Экранизация классики - это не игра в «выйдет - не выйдет». Результатом часто оказываются толпы потерянных для автора читателей и непонятый урок.
Ибо в чем сила Достоевского? Не только ведь в умении препарировать пороки. А в умении вложить в книгу нравственный посыл и заставить читателя прочувствовать его - всей шкурой, если надо. Для того Федор Михайлович, в частности, и разлагает перед нами все порочные чувства и помыслы на понятные элементы - чтобы мы, внутренне «расчувствовав» их, научились распознавать опасность в других, а главное - предупреждать в себе. Всякий роман Достоевского - не нравоучение, но урок. И тут главное - две вещи: чтобы читатель понял урок и чтобы вообще захотел в него вдуматься.
С первым в экранизации дело обстоит худо.Весь фильм нам всеми возможными средствами (включая открытый текст - цитаты были щедро надерганы из разных произведений и даже черновиков Достоевского) талдычат: революция - это зло, атеизм - это плохо. Всё. Какие механизмы психики впускают зло в нашу душу? Хотиненко даже не задается этим вопросом. Его увлекают эффекты - тревожная музыка, полубредовые метания Ставрогина (кстати, очень приличная работа Максима Матвеева), постоянно нагнетаемая тягостная атмосфера (чего, вопреки расхожему мнению, никогда не бывает у Достоевского - он очень грамотно управляет настроением читателя, вовремя давая разрядку). Сама композиция романа вступает в противоречие с эффектной придумкой Хотиненко перенести смерть Шатова из конца в начало и обставить фильм как расследование. Роман начинается с легкомысленного вроде бы повествования о жалком иждивенце Степане Верховенском, претендовавшем на звание ловца человеческих душ, - и заканчивается горой трупов. Проблемы нарастают лавинообразно, ход жизни меняется не сразу, но взламывается постепенно, изнутри, усилиями вроде бы порядочных и полупорядочных людей - и заброшенный в эту наполнившуюся дурным газом среду Петруша Верховенский становится катализатором, приводящим к взрыву. На глазах читателя жизнь общества и людей в нем рушится. В фильме - иначе. Нам объясняют: все очень страшно кончилось, давайте смотреть, как все началось. Прием вполне законный, но вот, увы, как все происходило, нам так и не показали: «все началось с приезда Ставрогина и Верховенского» - объясняет полицеймейстер, и режиссер, похоже, с ним согласен. Какие миазмы вспучили общество до их приезда - неясно. Все дурное здесь приходит извне. Мысль фильма скатывается к простому: «Революционные идеи до добра не доводят, а доводят до зла», без нюансов. Кстати, в этом псевдосовременном и псевдоактуальном фильме слово «либерализм», часто мелькающее на страницах романа, не звучит вообще. Революционным идеям здесь не предшествуют либеральные, у них вообще отсутствуют предпосылки. Сильная актерская работа Антона Шагина (Петр Верховенский) не спасает фильма, так как режиссер вычистил из поступков Петруши все психологические тонкости, оставив лишь внешнюю эффектную «бесовщину». Так, например, загублена одна из мощнейших сцен романа. Верховенский приходит к Кириллову, чтобы тот взял на себя вину за отвратительное убийство, совершенное самим Верховенским. Убит очень дорогой Кириллову человек. Естественно, простейшая логика ведет к тому, что Кириллов откажется, сломает планы Петруши и ускорит его кару - ведь Верховенский практически в его власти. И действительно, взбешенный Кириллов так и собирается поступить. Но Верховенский идет на риск и, умело нажимая на известные ему рычаги, доводит юношу до написания роковой записки. Убийца друга вынуждает Кириллова взять вину на себя. Здесь очень важно, где дает слабину вроде бы сильный мужчина; как ложная идея, спрятанный в глубине души комплекс превращают порядочного человека в марионетку. Что же мы видим в фильме? Кириллов побузил немного, а после сам объявил о служении своей идее и едва ли не сразу бросился писать записку. Весь длинный диалог, разъясняющий эту парадоксальную перемену, Хотиненко просто-напросто выбросил, и Кириллов вышел непоследовательным дурачком. Это сводит на нет весь смысл сцены - мы-то ведь не дурачки, мы-то себя так не поведем. И вообще, фильм - не про нас. Он про каких-то странных, чудных людей. А потому и напоминает телеверсию какого-нибудь детектива Акунина с винтажной экзотикой и эксцентричными персонажами.
Зато Хотиненко вставляет после этой урезанной сцены отсутствующую в романе пляску Верховенского в грязи перед свиньями. Метафора плоская, дидактичная, как и весь фильм, и Достоевский, думается, был бы шокирован, увидев, во что превратилось его рассуждение о «бесах», терзающих страну. Ведь сцена явно замещает отсутствующее в фильме признание умирающего Степана Верховенского: «…видите, это точь-в-точь как наша Россия. Эти бесы, выходящие из больного и входящие в свиней, - это все язвы, миазмы, вся нечистота, все бесы и все бесенята, накопившиеся в великом и милом нашем больном, в нашей России… Это мы, мы и те, и Петруша… et les autres avec lui, и я, может быть, первый, во главе, и мы бросимся, безумные и взбесившиеся, со скалы в море, и все потонем, и туда нам дорога, потому что нас только на это ведь и хватит». Кстати про Степана Верховенского. К чему в фильме этот герой? Если бы я не читала романа, я бы вообще не поняла, что за старик все время путается в сюжете, в каких он и с кем отношениях, откуда он пришел и куда - а главное, зачем - уходит в финале. Из фильма выпущено почти все, все существенное, что связано со Степаном Трофимовичем - его убеждения, его пороки, его влияние на молодежь, тот примечательный факт, что он был воспитателем Ставрогина, - зато в начале долго муссируется, что он «женится на чужих грехах» и написал об этом сыну. На каких грехах? Почему Дашу выдают именно за него? Из-за чего так взбеленилась Варвара Петровна? К чему вообще в экранизации это старшее поколение, которое ничего не делает и не играет никакой роли в сюжете? У Хотиненко не хватило мужества полностью вымарать ставшую ему ненужной линию, зато хватило, чтобы обкромсать ее, выбросив к чертовой матери все мотивы, важные для понимания происходящего в романе - и в окружающей нас действительности. Так же бедно и кусочно, как Верховенский-старший, представлены и все старшие «бесы» и бесовы родители. Обанкротившаяся власть в лице губернатора, мать Ставрогина Варвара Петровна, дурища Юлия Михайловна, что стремится в погоне за модой примазаться к бунтарской компании молодых - любыми средствами! - превратились в тени на окраине сюжета, а переживший свою славу писатель Кармазинов, все еще жаждущий признания среди либеральных юношей, совсем исчез.
Да и что это, позвольте, за компания либеральных юношей? Нам о ней почти ничего не ясно, кроме того, что они - атеисты (ах, нехорошие! - грозит пальцем режиссер) - и что пятеро из них стали убийцами. До убийства проявления их безнравственности показаны очень скупо: один раз они похихикали над оскверненной иконой (непонятно, впрочем, почему, - мышь из-за оклада уже вытащили, а покалеченной ризы в фильме не видно), а другой раз веселой толпой пошли смотреть на какого-то застрелившегося гимназиста. Я, конечно, знаю, что хихикать над застрелившимся мальчиком нехорошо, над поруганием иконы смеяться - тоже, но что-то слишком робко все это для безнравственной и бездуховной молодежи, которую изображает Достоевский. В фильм не вошли все те проявления жестокости, которыми хвалилась эта чудная компания, сминающая на своем пути все нравственные препоны и забавляющаяся за счет живых людей. В романе ясно, почему именно среди них пышным цветом расцвел циничный шарм Петруши Верховенского, именно они - «вольнодумцы» и «бунтари»! - так легко ходили у него на поводу, и именно из их среды он выбрал свою «четверку». У Хотиненко это какая-то роковая случайность: ну, забавлялись молодые, не все же они таковы - вон, богомольная барышня Лиза на икону бриллианты пожертвовала. Зрителю так и остается неизвестным, что в романе Лиза как раз-таки соблазнилась этой развеселой и разбитной компанией, участвовала в ее грязноватых забавах (а что, никто не убит, непосредственно их руками не покалечен, законы не нарушаются!) и лишь в этот миг, увидев испохабленную икону, отрезвилась, пришла в ужас и запротестовала (а происшествие с земными поклонами и бриллиантами - это и есть протест вовсе не фанатично верующей Лизы).
Таких упущений можно привести великое множество. Поучительный на первый взгляд фильм, получается, учит непонятно чему. Более того, те словно бы и здравые мысли, которые Хотиненко все же сохранил в экранизации, преподносятся так, что не выполняется и второе условие, небходимое для пользы урока: в них не хочется вдумываться. Прежде всего, сразу видно, что герой Маковецкого - следователь - введен в фильм только для чтения морали (и для того, чтоб кой-где был озвучен авторский текст). Резонер из него первосортный, на каждый случай на языке крутится готовая мораль. Следователь же - никакой: хотя он старательно разглядывает фотографии подозреваемых и выслушивает все, что ему рассказывают о произошедшем, он упорно и слепо подозревает во всех убийствах Ставрогина. Да, собственно, у этого следователя нет ни характера, ни судьбы, а также нет и жалости к потерпевшим - его лишь возмущают революционные настроения в городке, а об убийствах он говорит с должным осуждением, но без сочувствия. Конечно, такой следователь имеет право на существование, но почему и к чему он именно такой? Как он взаимодействует с другими героями? А нипочему, а ни к чему, а никак! - смело можно ответить на все эти вопросы.
Затем, в экранизации нет главного для желания понять посыл автора - она не вызывает сопереживания. Как уже говорилось, Достоевский не позволяет отстраняться от героев и с интересом лорнировать их. Он мастерски передает свою боль, свою иронию, свой гнев и читателю. Для того и нужна вся эта кропотливая хирургия души, для того так скрупулезно выписаны персонажи и расставлены акценты. Хотиненко не хочет или не умеет этого. Преподнося зрителю факты и идеи на блюдечке, он не может даже заставить его полюбить хоть одного героя, подлинно ужаснуться хоть одному преступлению. Пожалуй, единственный, кто по-настоящему симпатичен в экранизации, - это, увы, Ставрогин. Может быть, еще Кириллов (при этом сглодавшая его идея совершенно невнятно озвучена). Прямые и косвенные жертвы Петруши и Ставрогина не успевают сделаться симпатичными зрителю - ни Шатов, ни Лиза, ни Марья Тимофеевна. Живые люди заменяются функциями. Например, обратившись к роману, прочтем, что пишет автор о Марье Тимофеевне Лебядкиной - сумасшедшей калеке:
«… тихие, ласковые, серые глаза ее были и теперь еще замечательны; что-то мечтательное и искреннее светилось в ее тихом, почти радостном взгляде. Эта тихая, спокойная радость, выражавшаяся и в улыбке ее, удивила меня после всего, что я слышал о казацкой нагайке и о всех бесчинствах братца. Странно, что вместо тяжелого и даже боязливого отвращения, ощущаемого обыкновенно в присутствии всех подобных, наказанных богом существ, мне стало почти приятно смотреть на нее с первой же минуты, и только разве жалость, но отнюдь не отвращение, овладела мною потом».
Ну а что же в фильме? Мария Шалаева, актриса бесспорно интересная, играет откровенную патологию. Она таращит глаза, бешено вращает ими, привзвизгивает и за отведенные ей две сцены как-то совсем не успевает тронуть сердце зрителя. Кроме того, Лебядкина Шалаевой косноязычна. А в сцене обличения Ставрогина она, со своими бегающими глазами и истеричным хохотом, откровенно неприятна, несмотря на очень точную работу актрисы. И, словно стараясь окончательно оградить зрителя от тяжких переживаний, Хотиненко именно после этой сцены сухо и холодно сообщает нам о ее убийстве - устами того самого пресного следователя. В его изложении сей факт мало повергает зрителя в шок, тем более, что Лебядкина так и осталась зрителю чужой - ну, жаль безумную калеку, конечно, а теперь рассказывайте дальше. Персонаж-функция сделал свое дело и может уходить. В этом фильме Ставрогин - в сущности, ее убийца, - в сотню раз живее, интересней и ближе зрителю, чем его бледная жертвочка. Так же и с Лизой - в фильме это довольно пресная барышня, нужная, кажется, лишь для очередного (увы, невнятного) обличения Ставрогина. Так, в общем-то, и с Шатовым, хотя допускаю, что это вина актера, а не режиссера: роль Шатова все же не так безжалостно купирована, как две другие. И даже, может быть, не актер виноват, а отсутствие у него обаяния - не человеческого, а именно актерского. Иными словами, почти ничем не прикрытая некиногеничность. Хотя, казалось бы, Шатов - главная жертва подлости, равнодушия и жутеньких идей героев, один из ключевых образов романа, - требует и пристального внимания, и скрупулезного воплощения.
Ну и наконец, скажу буквально пару слов о художественной составляющей. Фильм может быть скверной экранизацией - и все же самодостаточным художественным произведением. Про «Бесов» Хотиненко и этого не скажешь. Сюжетные линии, выходящие из ниоткуда и уходящие в никуда (Степан Трофимович; губернатор с женой; капитан Лебядкин с его влюбленностью в Лизу и т.д.). Небрежность и невнимание к деталям: например, Лиза в одной из ключевых сцен говорит Ставрогину, что пошла за ним, так как «оперной ладьей соблазнилась». Не читавший романа зритель недоумевает: какой ладьей?! - так как в предшествующем диалоге Верховенского и Ставрогина этот образ был выпущен. Так же непонятно, откуда беснующийся народ узнал в Лизе невесту Ставрогина. Получилось, будто русские мужики убили незнакомую барышню, попавшую под горячую руку - а это несколько расходится со смыслом сцены в романе. Много лишнего и надуманного вроде той же пляски в грязи или явившегося к следователю во сне гимназиста-самоубийцы с «жалестным» монологом о том, что он «впервые шампанское пил». Для чего эта сцена? Подчеркнуть убожество жизни в городе? Или вообще ни к чему, просто чтобы нагнать «достоевщины»? А самое абсурдное в экранизации, «бессмысленное и беспощадное», - это финал, не просто пришитый белыми нитками, а как будто даже издевательский. Заснеженный кантон Ури, маленький «Николя» - привет погибшему Ставрогину, развеселый Петруша, влюбленные взгляды его и Даши - что за комедия перед нами происходит? И каким образом это связано с «Бесами»? Финал должен венчать произведение, а не обесценивать. А Петрушечка, упивающийся семейным счастием (? и почему с Дашей?) в желанных Европах, - это не то нелепый символ «вечно бессмертной мафии», не то режиссерский поспешный книксен зрителю: не так, мол, все плохо! Что в контексте Петрушиных и ставрогинских преступлений выглядит каким-то плевком в роман.
Ну и вкратце. Нельзя просто сказать зрителю, что надругательство над людьми, нравственными ценностями и культурными табу - плохо и погрозить ему пальцем. Нельзя скармливать ему мистический триллер с невнятным сюжетом под видом вечно (и нынче особенно) актуальной классики. Экранизация классики - это не игра в «выйдет - не выйдет». Результатом часто оказываются толпы потерянных для автора читателей и непонятый урок.