Закусочная Тома
То и дело слышу по радио напевчик Sweet & bitter, где в качестве сэпмла врезан кусок песни Сьюзан Веги Tom’s diner («Закусочная Тома»).
Ничего не скажешь, гипнотическая залипательная мелодия Веги еще в восьмидесятые обрушила на слушателей целую лавину ремейков, ремиксов и прочего вторсырья. Иногда это вторсырье, кстати, очень интересно (как микс DNA, известный больше, чем оригинал). Но вот конкретно тут на навязчивую мелодию положен какой-то совершенно самостоятельный текст про поцелуи и касания - довольно шаблонная любовная жвачка. Я, как поклонник Веги, страшно обиделась и решила написать пост, чтобы напомнить, с чего все, собственно, начиналось. Мы узнаем, о чем песня Tom’s Diner и каков ее текст в оригинале (кстати, один из моих любимых песенных текстов XX века), чем необычно ее название, а также при чем здесь Эдвард Хоппер.
Эдвард Хоппер. Полуночники. 1942
Сначала приведу мой эквиритмический (петь можно) перевод этой песни.Она написана белым стихом, что усиливает эффект некоторой монотонности событий и в то же время их рассогласованности: привычное к рифмованным песням ухо ждет созвучий, но постоянно обманывается. И тут, кстати, первая причина, по которой поделка Kush Kush текстово проигрывает Веге: они для Sweet & Bitter написали рифмованный припев, да еще с рифмами уровня «розы-морозы». А во-вторых, эта песня, собственно, не о любви совершенно.
(Оригинал Сьюзан Веги и тот самый знаменитый микс DNA)
Утро. Я сижу в кафешке,
Что стоит на перекрестке,
Молча жду у барной стойки,
Чтоб бармен налил мне кофе.
Он налил, но не до верха.
Не успел я возмутиться,
Он отвлекся на кого-то,
Кто как раз заходит в дверь.
«Как приятно, с добрым утром» -
Говорит бармен вошедшей.
А она в ответ с порога
Свой отряхивает зонтик.
Подошла она к бармену,
Он ее целует в щеку.
Я стараюсь отвернуться,
Наливаю молока.
Я в газету утыкаюсь:
Что-то пишут об актере,
Что напился да и умер.
Никогда его не видел.
Почитаю лучше горо-
-скоп,
А также анекдоты.
Но лицо я поднимаю,
Ощущая чей-то взгляд.
Мне в лицо через витрину
Смотрит женщина снаружи.
Нет, она меня не видит -
Просто смотрится в витрину.
И колготки поправляет
И подтягивает юбку.
Взгляд отвел - смотрю на морось,
Что покрыла ей прическу.
Этот дождь не прекратится,
Будет лить, наверно, вечность.
И под колокол собора
Я припомнил голос твой…
Помню тот пикник полночный,
Так внезапно прерванный дождем...
…я кофе допиваю.
Скоро поезд, мне пора.
***
Кадр из сериала "Она написала убийство".
В оригинале, конечно, не кафе, а типичная американская закусочная с длинной барной стойкой и местной кухней - diner. Сейчас их иногда и у нас называют дайнерами, но в 1981 году, когда песня была написана, в русском языке не было такого слова. Порой дайнер считается чуть ли не символом американского оптимизма. В этом качестве мы можем увидеть его на картине миляги Нормана Роквела «Беглец»: полицейский дружески предлагает перекусить «задержанному» (видимо, мальчишке, сбежавшему на поиски приключений), и дело происходит не в баре, как кажется на первый взгляд, а именно в дайнере.
Норман Роквелл. Беглец. 1958
Дайнеры, как правило, открыты круглосуточно и словно воплощают открытость, гостеприимство и одновременно - предприимчивость.
Однако в американской культуре есть минимум два произведения, в которых закусочная-дайнер несет противоположную смысловую нагрузку. Первое - это знаменитые «Полуночники» Эдварда Хоппера.
Пятнадцатью годами ранее Хоппер использовал похожий образ одиночества: кафе-автомат.
Эдвард Хоппер. Автомат, 1927
Похожий, да не тот: в закусочной-дайнере уже не одна героиня, да и вместо автоматов самообслуживания - бармен, но это лишь усугубляет ощущение одиночества. Несколько людей, словно отрезанных от окружающего мира, сидят в освещенной закусочной посреди темной пустой улицы. От картины веет не уютом, а тревогой. Посетители кафе разобщены, не смотрят друг на друга: каждый словно погружен в собственные невеселые мысли.
Таким же настроением пронизана и другая, музыкальная история Tom's diner.
Интересно, что ее текст выстроен буквально по драматургическим законам: там есть завязка, кульминация и развязка; есть драматический конфликт и коллизия.
Вокруг главного героя на протяжении всего стихотворения наличествуют люди. Он испытывает эмоции, связанные с ними, пытается вступить в контакт, но из раза в раз повторяется одна и та же ситуация: его упорно никто не замечает. Он соглядатай, невидимка здесь.
В завязке песни ему подают урезанную порцию кофе, но он «не успевает возмутиться», как внимание бармена поглощает новый персонаж. Это женщина, бармен общается с нею, он приветлив, он даже обменивается с ней поцелуем - возможно, и дружеским (в оригинале они kiss hello, целуются в знак приветствия). Персонажи песни не имеют ни имени, ни лиц, даже известный актер* из газетной заметки. Единственное имя, упоминаемое в песне, фигурирует в названии. «Закусочная Тома» звучит почти по-домашнему, настраивая нас на задушевную ноту - и тут же первая мизансцена эту ноту обрывает. Этот прием обманутого ожидания то и дело повторяется в тексте. Герой отворачивается, боясь смутить целующихся, - но тщетная предосторожность: его присутствием никто и не думал смущаться, о нем забыли; он лишь покорно подливает в так и не долитый доверху кофе молока.
Его внимание переключается на статьи в газете - точнее, скользит по ним. Впечатление оторванности людей друг от друга усиливает упоминание трагедии, произошедшей с актером. Читающий реагирует скупо: он «никогда о нем не слышал». В мешанине случайно пересекающихся людей, медийных лиц, в бешеном ритме жизни смерть чужого человека становится не заслуживающей внимания случайностью.
Далее в песне происходит кажущийся перелом: герой чувствует на себе чей-то взгляд. Волнующее ожидание: на него смотрит женщина из-за стекла. И вновь разочарование и великолепный образ: она смотрит на саму себя, на свое отражение в витрине. Здесь игнорирование друг друга уже становится гротескным: она поправляет чулки и юбку, и вновь смущается только герой. Но появление женщины действительно приводит к перелому в песне: он вспоминает другую женщину и впервые за все стихотворение упоминает близкого ему человека и какой-то загадочный, но удивительно живой и яркий момент в его памяти... Но все в прошлом. Герой резко прерывает воспоминания и готовится влиться в бешеный ритм города, торопясь на поезд.
Так что песня Tom’s diner повествует нам об одиночестве человека в большом городе. Это впечатление усиливают и белый стих, и постоянно упоминаемый образ дождя, отрезающего персонажей от мира, и монотонная мелодия. И никаких:
And as long, as we're together
Every touch feels so much better,
- как в версии Kush Kush, здесь быть, конечно, не может.
--------------------------------------------
* википедия говорит, что по описанию газеты установили, какого актера, вероятно, имела в виду Вега: это Уильям Холден, которого нашли мертвым в собственной квартире в год написания песни.
Ничего не скажешь, гипнотическая залипательная мелодия Веги еще в восьмидесятые обрушила на слушателей целую лавину ремейков, ремиксов и прочего вторсырья. Иногда это вторсырье, кстати, очень интересно (как микс DNA, известный больше, чем оригинал). Но вот конкретно тут на навязчивую мелодию положен какой-то совершенно самостоятельный текст про поцелуи и касания - довольно шаблонная любовная жвачка. Я, как поклонник Веги, страшно обиделась и решила написать пост, чтобы напомнить, с чего все, собственно, начиналось. Мы узнаем, о чем песня Tom’s Diner и каков ее текст в оригинале (кстати, один из моих любимых песенных текстов XX века), чем необычно ее название, а также при чем здесь Эдвард Хоппер.
Эдвард Хоппер. Полуночники. 1942
Сначала приведу мой эквиритмический (петь можно) перевод этой песни.Она написана белым стихом, что усиливает эффект некоторой монотонности событий и в то же время их рассогласованности: привычное к рифмованным песням ухо ждет созвучий, но постоянно обманывается. И тут, кстати, первая причина, по которой поделка Kush Kush текстово проигрывает Веге: они для Sweet & Bitter написали рифмованный припев, да еще с рифмами уровня «розы-морозы». А во-вторых, эта песня, собственно, не о любви совершенно.
(Оригинал Сьюзан Веги и тот самый знаменитый микс DNA)
Click to viewУтро. Я сижу в кафешке,
Что стоит на перекрестке,
Молча жду у барной стойки,
Чтоб бармен налил мне кофе.
Он налил, но не до верха.
Не успел я возмутиться,
Он отвлекся на кого-то,
Кто как раз заходит в дверь.
«Как приятно, с добрым утром» -
Говорит бармен вошедшей.
А она в ответ с порога
Свой отряхивает зонтик.
Подошла она к бармену,
Он ее целует в щеку.
Я стараюсь отвернуться,
Наливаю молока.
Я в газету утыкаюсь:
Что-то пишут об актере,
Что напился да и умер.
Никогда его не видел.
Почитаю лучше горо-
-скоп,
А также анекдоты.
Но лицо я поднимаю,
Ощущая чей-то взгляд.
Мне в лицо через витрину
Смотрит женщина снаружи.
Нет, она меня не видит -
Просто смотрится в витрину.
И колготки поправляет
И подтягивает юбку.
Взгляд отвел - смотрю на морось,
Что покрыла ей прическу.
Этот дождь не прекратится,
Будет лить, наверно, вечность.
И под колокол собора
Я припомнил голос твой…
Помню тот пикник полночный,
Так внезапно прерванный дождем...
…я кофе допиваю.
Скоро поезд, мне пора.
***
Кадр из сериала "Она написала убийство".
В оригинале, конечно, не кафе, а типичная американская закусочная с длинной барной стойкой и местной кухней - diner. Сейчас их иногда и у нас называют дайнерами, но в 1981 году, когда песня была написана, в русском языке не было такого слова. Порой дайнер считается чуть ли не символом американского оптимизма. В этом качестве мы можем увидеть его на картине миляги Нормана Роквела «Беглец»: полицейский дружески предлагает перекусить «задержанному» (видимо, мальчишке, сбежавшему на поиски приключений), и дело происходит не в баре, как кажется на первый взгляд, а именно в дайнере.
Норман Роквелл. Беглец. 1958
Дайнеры, как правило, открыты круглосуточно и словно воплощают открытость, гостеприимство и одновременно - предприимчивость.
Однако в американской культуре есть минимум два произведения, в которых закусочная-дайнер несет противоположную смысловую нагрузку. Первое - это знаменитые «Полуночники» Эдварда Хоппера.
Пятнадцатью годами ранее Хоппер использовал похожий образ одиночества: кафе-автомат.
Эдвард Хоппер. Автомат, 1927
Похожий, да не тот: в закусочной-дайнере уже не одна героиня, да и вместо автоматов самообслуживания - бармен, но это лишь усугубляет ощущение одиночества. Несколько людей, словно отрезанных от окружающего мира, сидят в освещенной закусочной посреди темной пустой улицы. От картины веет не уютом, а тревогой. Посетители кафе разобщены, не смотрят друг на друга: каждый словно погружен в собственные невеселые мысли.
Таким же настроением пронизана и другая, музыкальная история Tom's diner.
Интересно, что ее текст выстроен буквально по драматургическим законам: там есть завязка, кульминация и развязка; есть драматический конфликт и коллизия.
Вокруг главного героя на протяжении всего стихотворения наличествуют люди. Он испытывает эмоции, связанные с ними, пытается вступить в контакт, но из раза в раз повторяется одна и та же ситуация: его упорно никто не замечает. Он соглядатай, невидимка здесь.
В завязке песни ему подают урезанную порцию кофе, но он «не успевает возмутиться», как внимание бармена поглощает новый персонаж. Это женщина, бармен общается с нею, он приветлив, он даже обменивается с ней поцелуем - возможно, и дружеским (в оригинале они kiss hello, целуются в знак приветствия). Персонажи песни не имеют ни имени, ни лиц, даже известный актер* из газетной заметки. Единственное имя, упоминаемое в песне, фигурирует в названии. «Закусочная Тома» звучит почти по-домашнему, настраивая нас на задушевную ноту - и тут же первая мизансцена эту ноту обрывает. Этот прием обманутого ожидания то и дело повторяется в тексте. Герой отворачивается, боясь смутить целующихся, - но тщетная предосторожность: его присутствием никто и не думал смущаться, о нем забыли; он лишь покорно подливает в так и не долитый доверху кофе молока.
Его внимание переключается на статьи в газете - точнее, скользит по ним. Впечатление оторванности людей друг от друга усиливает упоминание трагедии, произошедшей с актером. Читающий реагирует скупо: он «никогда о нем не слышал». В мешанине случайно пересекающихся людей, медийных лиц, в бешеном ритме жизни смерть чужого человека становится не заслуживающей внимания случайностью.
Далее в песне происходит кажущийся перелом: герой чувствует на себе чей-то взгляд. Волнующее ожидание: на него смотрит женщина из-за стекла. И вновь разочарование и великолепный образ: она смотрит на саму себя, на свое отражение в витрине. Здесь игнорирование друг друга уже становится гротескным: она поправляет чулки и юбку, и вновь смущается только герой. Но появление женщины действительно приводит к перелому в песне: он вспоминает другую женщину и впервые за все стихотворение упоминает близкого ему человека и какой-то загадочный, но удивительно живой и яркий момент в его памяти... Но все в прошлом. Герой резко прерывает воспоминания и готовится влиться в бешеный ритм города, торопясь на поезд.
Так что песня Tom’s diner повествует нам об одиночестве человека в большом городе. Это впечатление усиливают и белый стих, и постоянно упоминаемый образ дождя, отрезающего персонажей от мира, и монотонная мелодия. И никаких:
And as long, as we're together
Every touch feels so much better,
- как в версии Kush Kush, здесь быть, конечно, не может.
--------------------------------------------
* википедия говорит, что по описанию газеты установили, какого актера, вероятно, имела в виду Вега: это Уильям Холден, которого нашли мертвым в собственной квартире в год написания песни.