Овстуг - родовая усадьба Ф.И. Тютчева
Оригинал взят у galik_123 в Овстуг - родовая усадьба Ф.И. Тютчева
В конце XVIII века в самом центре села Овстуг, на возвышении, Н.А. Тютчев - дед поэта, построил деревянный дом, в котором 5 декабря 1803 года и родился Фёдор Тютчев. А в 1830-1840 годах его отец Иван Николаевич решил возвести на этом месте новый каменный дом. Начало рассказа об усадьбе Тютчевых.
Над средней частью дома был поставлен мезонин с куполом-фонарем и шпилем для флагштока, на котором поднимался флаг с фамильным гербом. Со стороны парка к балкончику-террасе примыкал пандус. Ф.Тютчев в письме матери от 31 августа 1846 года писал: "…Что до нового дома, то он, право, весьма хорош, и вид со стороны сада очень красив…".
В 1949 году в парижском журнале "Возрождение" (1949-1974) русский писатель и переводчик Борис Константинович Зайцев (1881-1972) - один из последних представителей литературы Серебряного века, опубликовал эссе "Тютчев: жизнь и судьба: (к 75-летию кончины)". Он замечательно и как-то проникновенно написал о судьбе Ф.И Тютчева, в том числе и о его детских годах, проведённых в Овстуге:
«...Как звезды ясные в ночи». Это стихи Тютчева. Да, звезды. «Любуйся ими - и молчи». Но стихи рождены жизнью. Тютчевские стихи и особенно изошли из его жизни и судьбы. Может быть, сама жизнь эта есть некое художественное произведение?
Ее начало озарено почти волшебно; роскошный дом имения Овстуг (Брянского уезда, Орловской губернии). Изящный, ласковый мальчик, очень одаренный, баловень матери. В доме смесь духа православного с французскими влияниями. - Так и всегда было в барстве русском. Говорили в семье по-французски, а у себя в комнате Екатерина Львовна, мать поэта (урожденная графиня Толстая), читала церковно-славянские часословы, молитвенники, псалтыри.
«Юный принц» возрастал привольно. Учился, но нельзя сказать, чтобы умучивался трудом - навсегда осталось широкое, вольготное отношение к работе.
В 1821 году Университет окончен, в феврале 22-го он уже в Петербурге, служит в Коллегии Иностранных Дел, а в июне граф Остерман-Толстой, родственник матери, увозит его в своей карете за границу. Устраивает сверхштатным чиновником нашей миссии в Мюнхене.
Сейчас, так же как и прежде, в барском доме комнаты располагаются вокруг узкого центрального помещения с лестницей, ведущей в мезонин и цокольный полуэтаж. Между собой комнаты связаны анфиладно, в мезонине имеют выходы на балконы. Обстановка мемориальных комнат приобретена у коллекционеров в соответствии с описью имущества. В экспозиции находится ряд подлинных вещей Ф.И. Тютчева и его родственников.
Внутренняя планировка залов первого этажа только частично соответствует той, которая была при жизни поэта. Через центральный вход с южной стороны попадаем в вестибюль дома-музея.
На противоположных стенах этой комнаты висят картины, иллюстрирующие петербургскую и провинциальную жизнь Тютчева. Слева на стене рядом с картиной, на которой Фёдор Иванович в окружении обитателей усадьбы на фоне всех усадебных строений, - портрет первого учителя и воспитателя Ф.И. Тютчева Семёна Егорыча Раича - педагога, поэта, знатока и переводчика античной и итальянской поэзии. Он был и учителем Михаила Лермонтова.
На другой стене - картина художника С. Литвинова "Тютчев в Петербурге".
Следующий зал музея посвящен детским и юношеским годам в жизни Тютчева. В этом зале - портреты родителей, виды Овстуга и Москвы, книги тютчевской библиотеки, старинная мебель.
В центре зала размещен музейный экспонат особой ценности - рояль фирмы "Велениус", подаренный Ф.Тютчевым своему первому учителю С.Е. Раичу.
Отец Фёдора Тютчева, гвардии поручик Иван Николаевич, в 1798 году женился на московской дворянке Екатерине Львовне Толстой. Молодая семья была счастлива в родовом имении, которое славилось своим гостеприимством.
Екатерина Львовна была дочерью Льва Васильевича Толстого и Екатерины Михайловны Римской-Корсаковой. Родная сестра её отца, Анна Васильевна Остерман, и её супруг Ф. А. Остерман сыграли большую роль в судьбе племянницы и её семьи.
Панорама Брянска XIX века художника Г. Хлудова.
В кабинете хранится письменный стол-бюро, подаренный Ф.Тютчеву старшим братом. На столе чернильница, гусиное перо, а над столом барометр немецкой работы, изготовленный в 1843 году. Он показывает изменение атмосферного давления и сегодня.
Один из музейных залов посвящен зарубежным годам Тютчева. Более 20 лет Тютчев провёл в Европе. Служба в Государственной Коллегии Иностранных Дел не принесла Тютчеву чинов и наград, но позволила объехать всю Европу, приобщиться к основам германской поэзии, встретить первую любовь и познать первую боль невосполнимых утрат. Портреты, на стенах этого зала, знакомят нас с родными и друзьями Ф.Тютчева.
Баронесса Амалия фон Крюденер - известная красавица высшего света XIX века, первая любовь поэта, адресат его знаменитого стихотворения "Я встретил Вас и все былое..." и других, носящих название "мюнхенского цикла".
Снова обращаемся к тексту Бориса Зайцева:
Роман с Амалией Лерхенфельд, от которого в литературе осталась драгоценность, в жизни Тютчева крупно не отозвался, ни Амалию Максимилиановну (которой было шестнадцать лет), ни его самого не сломил. Все это было очень юно и невинно. Ничего решительного не случилось, все само собою растаяло и испарилось, добрые же отношения остались навсегда. Амалия Максимилиановна вышла замуж, сначала за барона Крюднера, потом за графа Адлерберга. Жила в России, всегда Тютчеву была союзною державой. Это она привезла стихи его в Петербург в 36 году, она же хлопотала за него позже перед правительством - через Бенкендорфа. А совсем поздно, за три года до своей кончины, встретив ее в Карлсбаде уже немолодой женщиной, Тютчев написал ей нежные, не столь прославленные, как ранние, все же хорошие стихи. («...И то же в вас очарованье, и та ж в душе моей любовь»).
В 1826 году он женился в Мюнхене на г-же Петерсон, урожденной графине Ботмер, «представительнице старейшей баварской аристократии». Это уже судьба - двенадцать лет жизни вместе, три дочери, радость и горе, драмы и ревность (ревновали всегда Тютчева, его, а не он - участь в этом иная, чем Пушкина). Как и Амалия Максимилиановна, Эмилия Элеонора была красавица, видимо, и вообще очаровательная женщина, пылкого характера и сильных чувств. Его же, кроме нее, привлекали и другие. Он вообще, по природе своей, не мог быть верен - в разных обликах являлось ему «вечно-женственное» и прельщало. Привело же это в мюнхенской жизни к тому, что однажды Эмилия Элеонора пыталась на улице заколоться кинжалом. (Он сам признавался, что любит она его так, как «ни один человек не был любим другим».)
Портреты Элеоноры - первой жены поэта, и трех дочерей от этого брака висят в этом же зале. В лице Элеоноры Тютчев обрел любящую жену, преданного друга и неизменную опору в трудные минуты жизни.
Портрет Екатерины Фёдоровны Тютчевой художника И.К. Макарова - дочери Тютчева от первого брака. Она воспитывалась в Смольном институте, была фрейлиной императрицы Марии Александровны, писательница и переводчица.
Здесь же представлен графический портрет второй жены Тютчева - Эрнестины, женщины замечательной красоты и ума, как писал о ней писатель И.С. Аксаков.
И снова - текст Бориса Зайцева:
Удивительна и в самом Тютчеве сила чувства и переживания, несмотря на рассеянный, как бы веерообразный эрос: когда в 1838 году Эмилия Элеонора умерла, он поседел в одну ночь от потрясения. Но в это же время любил и другую, будущую свою вторую жену, тоже любовью трудной и драматической.
Эта другая была тоже германского происхождения, тоже аристократка, тоже вдова и тоже на четыре года старше его - баронесса Эрнестина Федоровна Дёрнберг-Пфеффель. В 1837 г. Тютчев получил повышение по службе - его назначили в Турин, старшим секретарем посольства нашего при Сардинском дворе. Жена, Эмилия Элеонора, уезжала в Россию, он оставался один. Весной 1838 года она возвращалась из Петербурга на том самом «Николае I», на котором плыл юный Тургенев. Близ Любека на пароходе начался ночью пожар, недалеко от берега он и затонул. Эмилия Тютчева с тремя детьми мужественно вела себя на палубе, успокаивала детей, стоя у трапа, где внизу, сбоку бушевало пламя - они дожидались очереди спуститься в лодку. В этом показала себя много выше Тургенева. Но была уже здоровьем надломлена, возвращалась домой на новые тягости с мужем, потрясение нервное на море все-таки было большое - это ее и скосило. Тою же осенью Жуковский, тогда сопровождавший наследника, встретился в Комо с Тютчевым (позже - и на генуэзской Ривьере, в Киавари). Отозвался о нем так: «необыкновенно гениальный и весьма добродушный человек, мне по сердцу» - их пути всегда сходились, - но был удивлен, что вот так убивается он по умершей, «а говорят, любит другую». Не только «говорят», но на Эрнестине Федоровне Дёрнберг Тютчев довольно скоро и женился. По службе это обошлось ему дорого.
Он тогда жил в Турине. Венчаться приходилось в Швейцарии. Посланник отсутствовал, по летнему времени дел никаких, с браком по определенной причине надо спешить - Тютчев поступил решительно: не дожидаясь отпуска, запер посольство и самовольно уехал в Швейцарию.
Обвенчался благополучно и вовремя. Но службы лишился. Его просто уволили.
Летом из гостиной можно было выйти на террасу и пандус, спуститься в парк, погулять по аллеям. О былом великолепии этой комнаты напоминает лишь старый рояль в углу да шкаф-секретер у стены. В центре на стене висит ещё один портрет второй жены Тютчева баронессы Эрнестины фон Пфеффель. От первого брака у поэта уже было три дочери, которых Эрнестина фактически удочерила. Она была богатой женщиной, и Тютчев не делал секрета из того, что долгое время жил на её деньги.
Не надо думать, что его мюнхенская жизнь только и заключалась в делах любви. Этот блестящий, высокообразованный молодой человек, по портрету нечто вроде юного Гёте, в тогдашнего покроя сюртуке, высоких воротничках и галстуке, с огромным лбом, прекрасными глазами и правильно вьющимися кудрями много сил отдавал и другому: литературе, философии. Общение его - с людьми высокой марки. Шеллинг считал его «достойным собеседником» («...etn sehr ausgezeichneter Mensch, ein sehr unterrichteter Mensch, mit dem man sich immer gerne unterhalt») - Шеллинг был тогда профессором Мюнхенского Университета и Тютчев, хорошо осведомленный в германской философии, не только с ним беседовал, но и спорил - обладая, очевидно, равносильным вооружением - нападал в особенности по православной линии.
В поэзии Гёте и Шиллер были близки ему, лично сошелся он с Гейне - по сближающей черте романтизма. И не только встречался, но и переводил из него - первые переводы Гейне на русский принадлежат Тютчеву. (Тютчев более зрелый и Гейне поздний мало, конечно, совместимы, но в мюнхенские времена это не удивляет.)
Главное же, начинал писать сам, и как следует.
Загадочна его художественная судьба.
Молчи, скрывайся и таи
И чувства, и мечты свои...
Вот заповедь, от которой не отступил он ни на шаг. Так скрывать, так таить все свое самое драгоценное уж не знаю кто мог бы. Всматриваясь в его жизнь, поражаешься: ко как же сам он относился к своему делу? Да, писал, в великой непосредственности, почти сомнамбулической, всегда в дыхании поэзии, волшебно преображая чувства, мысли... Что тут высокое творчество, сомнений нет. Но почему такая уж предельная от всех замкнутость? Себе и Богу? Художнику это чувство знакомо:
Ты, Всевышний, судья мой. В Твоей вечности слабый мой голос, Твоего создания, войдет, может быть, некоей искрой в нетленный мир и сохранится, хотя я и писал это для себя.
Это понятно. Но не все в этом. Художник ведь человек. Он живет среди братьев, своих, и другой своей стороной, обращенной к людям, стремится внедрить в них создание свое. Кто из писателей не желает распространения своего слова? Сколько драм из-за трудности дойти до читателя! Не одно тут тщеславие: всякий, кто отдал жизнь литературе, считает свое дело важным, а, значит, ждущим ответного восприятия.
Поэт тютчевского размера неужто не сознавал, что его дело, хоть тихо и уединенно, но огромнейшей важности? Следя за днями его, получаешь впечатление: дипломат, философ, даже политик, утонченно трепетный человек, отзывающийся и на мир, на природу, на женское обаяние, блестящий острословный собеседник... - и между прочим пишет стихи... Так, будто бы для забавы, и значения им не придает. Где Пушкин, где профессия, труд невидимый, но упорный?
Вот возвращается он домой, в дождливый вечер, весь промокший. Дочь снимает с него пальто. Он говорит небрежно: «J'ai fait quelques rimes» - и читает их. Она записывает. Это знаменитые «Слезы людские, о слезы людские...» Бог знает, не записала бы Анна Федоровна, может, они бы и не сохранились?
До 1836 года никто почти и понятия не имел, что вот есть такой поэт Тютчев. Мелочи появлялись в малоизвестных альманахах («Урания», «Галатея») и журналах (вроде «Молвы»). Камергер Федор Иванович Тютчев пописывал стишки. Но для службы это не важно, для жизни тоже. Надо было, чтоб сослуживец, князь Иван Гагарин заинтересовался писанием его. Амалия Максимилиановна отвезла стихи его в Петербург - через Жуковского и Вяземского они попали к Пушкину, издававшему тогда «Современник». Он напечатал их в своем журнале. Подпись: Ф. Т. - «Стихотворения, присланные из Германии».
Для чего давать свое полное имя? Пусть будет какой-то Ф. Т. «из Германии». Так продолжалось и дальше. Автор никакого внимания не обращал на свое детище. Оно жило подпольно, само по себе, и до времени мало известно. Кое-кто его ценил. Но за годы - ни одного печатного отзыва.
Дальше идет и совсем странное: с 1840 по 1854 г., за четырнадцать лет ни одного стиха вовсе в печати нет. А писал он теперь как раз больше всего и едва ли не лучше всего.
Музейный зал рассказывает о 50-70-х годах жизни Ф.Тютчева. Первый томик стихов поэта, изданный в 1854 году, масса портретов друзей и современников, виды Петербурга и Москвы наполняют этот зал сегодня. На стене среди множества портретов висит и портрет Елены Александровны Денисьевой.
Но в его собственной судьбе, в начале пятидесятых годов, как и в звуке писаний его, связанных с любовью, не все было закончено. Даже, пожалуй, сильнейшее и наступало. В Смольном Институте учились две дочери Тютчева (от первого брака) Дарья и Екатерина. Тютчев бывал там. У инспектрисы Института, Анны Дмитриевны Денисьевой он познакомился с ее племянницей и воспитанницей Еленой Александровной - девушкой двадцати четырех лет.
До сих пор в списке тютчевских странствий сердечных имена иностранок: Амалия, Эмилия-Элеонора, Эрнестина - теперь появляется русская Елена. С ней входит и иной мир. Раньше были великолепные графини в бриллиантах декольте, с гладкими буклями над ушами. Елена Александровна Денисьева, хоть и дворянка, но из мелких, отец ее служил даже в провинции исправником. Достаточно взглянуть на фотографию Елены Александровны: скромно одетая, в накидочке, причесанная, как причесывались в шестидесятых годах наши матери, интеллигентка с тяжким, нервным взглядом, болезненная, вспыхивающая, очаровательная в своей возбудимости и несущая уже в себе драму.
Тютчев встретился с миром Достоевского. Так могла чувствовать, действовать Настасья Филипповна, или первая жена Достоевского. Ее взгляд соответствовал участи. Горе принесла ей эта любовь, быстро перешедшая в связь. Горе Эрнестине Федоровне, жене законной, с которой продолжал он жить - женщине холодноватой, выдержанной и сильной, крест свой несшей с достоинством. Горе взрослым дочерям его от первого брака, горе девочке Леле, дочери Елены Александровны. Ему самому тоже. Но это рок, ничего нельзя сделать. В его судьбу входило заклание молодой жизни, его грех, породивший высокие звуки поэзии. За поэзию эту заплачено кровью.
Общество не прощало Тютчеву, а особенно Елене Александровне «незаконности» их связи. Да еще у нее появились дети! Многие просто с ней раззнакомились, презрение и отчуждение над ней висели. А по Институту она была знакома с дочерьми Тютчева - вот и пришлось встретиться, например, при раздаче шифров. Как она чувствовала себя при этом!
Стихи его мало она понимала. Больше всего хотелось, чтобы в новом издании все и открыто было посвящено ей. На это он не пошел, вышла ужасная сцена, вполне из Достоевского.
Она была туберкулезная. Бурная жизнь, страдания сердца ускорили все, и в июле 1864 года, после четырнадцати лет связи с ним, она скончалась.
Весь день она лежала в забытьи,
И всю ее уж тени покрывали -
Лил теплый летний дождь - его струи
По листьям весело звучали.
И медленно опомнилась она -
И начала прислушиваться к шуму,
И долго слушала, - увлечена,
Погружена в сознательную думу.
И вот, как бы беседуя с собой,
Сознательно она проговорила:
(Я был при ней, убитый, но живой)
«О как все это я любила!»
Любила ты, и так, как ты, любить -
Нет, никому еще не удавалось.
О Господи!.. и это пережить...
И сердце на клочки не разорвалось.
Если бы из гроба видела она, как принял он смерть ее, может быть, больше поверила бы в его любовь - хотя ей вообще нужна была беспредельность: все или ничего. Вот что говорит об отце и его положении в это время Анна Федоровна Тютчева, его дочь, жившая тогда в Германии. «Я причащалась в Швальбахе. В день причастия я проснулась в шесть часов и встала, чтобы помолиться. Я чувствовала потребность молиться с особенным усердием за моего отца и за Елену Д. Во время обедни также мысль о них с большою живостью снова явилась у меня. Несколько недель спустя я узнала, что как раз в этот день и в этот час Елена Д. умерла. Я виделась снова с отцом в Германии. Он был в состоянии, близком к помешательству...» И дальше: «Он всеми силами души был прикован к той земной страсти, предмета которой не стало».
Сама она дошла до горестной, страшной мысли, что Бог не придет на помощь его душе, «жизнь которой была растрачена в земной и незаконной страсти». А трагедия продолжалась: приносился в жертву еще новый агнец. Леля, дочь Тютчева и Денисьевой, девочка лет пятнадцати, училась в известном петербургском пансионе Труба (она носила фамилию Тютчева, он узаконил ее). Однажды дама, мать сверстницы Лели по пансиону, спросила ее, как поживает ее мама - разумея Эрнестину Федоровну. Леля не поняла и ответила о своей матери. Недоразумение тут же выяснилось. На девочку это произвело такое впечатление, что она убежала из пансиона и сказала Анне Дмитриевне, что никогда больше туда не вернется. Заболела нервным расстройством. А за ним скоротечная чахотка, и она скончалась - в один день с полуторагодовалым братцем своим Колей.
Это прошло мимо литературы. Смерть матери прославлена в стихах. О гибели дочери нет ничего.
Так заканчивал свою жизнь удивительный человек Федор Иванович Тютчев, некогда юный принц Овстуга, баловень матери, мечтатель, не вмещавшийся ни в какие рамки, музыкант стиха, нарушавший современные ему каноны его, предвосхищая будущий, юный дипломат и великий победитель сердец женских. Silentium и кипение страстей, созерцатель величья мира и душа непримиренная, душа Чистилища, человек верующий, но владеемый страстями, великий художник, как бы нехотя разбрасывающий богатства свои.
Но пришла слава - поздняя и посмертная, благородная, настоящая золотая слава. В искусстве, к которому он относился как будто бы так равнодушно-небрежно, он оказался победителем - поздним, но прочным. Жизнь, которая будто волшебно улыбалась ему с раннего детства, несла за успехом успех, за одним женским сердцем другое, и третье... - и еще мы не знаем какое! - вот она-то и поднесла поражение. Кажется, это вроде закона: лирики побеждаются жизнью. Они слишком лунатичны и сомнамбуличны. Слишком стихиям подвержены, являясь верными арфами их. Жизнь Тютчева можно рассматривать как художественное произведение: имя ему драма.
Никитенко записал у себя в дневнике, в июне 1873 года: «Неделя прошла в борьбе со смертью. Тютчев сам вспомнил о священнике, но исповедываться не мог - язык ему не повиновался». Умирал он на руках Эрнестины Федоровны, сознавая всю тягость и трудность прожитого, всю ответственность души своей, «болезненно греховной », и в самые страшные минуты, уже разбитый параличом, видя смерть, держался за давнюю подругу - последнее утешение.
Все отнял у меня казнящий Бог:
Здоровье, силу воли, воздух, сон,
Одну тебя при мне оставил Он,
Чтоб я Ему еще молиться мог
Автограф Ф.И. Тютчева:
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать -
В Россию можно только верить.
Использованная литература: Зайцев Б.К. Тютчев. Жизнь и судьба (К 75-летию кончины) // Зайцев Б.К. Собрание сочинений: Т. 9 (доп.). - М.: Русская книга, 2000. - С. 256-269.
Сайт мемориального музея-усадьбы Ф.И. Тютчева
В конце XVIII века в самом центре села Овстуг, на возвышении, Н.А. Тютчев - дед поэта, построил деревянный дом, в котором 5 декабря 1803 года и родился Фёдор Тютчев. А в 1830-1840 годах его отец Иван Николаевич решил возвести на этом месте новый каменный дом. Начало рассказа об усадьбе Тютчевых.
Над средней частью дома был поставлен мезонин с куполом-фонарем и шпилем для флагштока, на котором поднимался флаг с фамильным гербом. Со стороны парка к балкончику-террасе примыкал пандус. Ф.Тютчев в письме матери от 31 августа 1846 года писал: "…Что до нового дома, то он, право, весьма хорош, и вид со стороны сада очень красив…".
В 1949 году в парижском журнале "Возрождение" (1949-1974) русский писатель и переводчик Борис Константинович Зайцев (1881-1972) - один из последних представителей литературы Серебряного века, опубликовал эссе "Тютчев: жизнь и судьба: (к 75-летию кончины)". Он замечательно и как-то проникновенно написал о судьбе Ф.И Тютчева, в том числе и о его детских годах, проведённых в Овстуге:
«...Как звезды ясные в ночи». Это стихи Тютчева. Да, звезды. «Любуйся ими - и молчи». Но стихи рождены жизнью. Тютчевские стихи и особенно изошли из его жизни и судьбы. Может быть, сама жизнь эта есть некое художественное произведение?
Ее начало озарено почти волшебно; роскошный дом имения Овстуг (Брянского уезда, Орловской губернии). Изящный, ласковый мальчик, очень одаренный, баловень матери. В доме смесь духа православного с французскими влияниями. - Так и всегда было в барстве русском. Говорили в семье по-французски, а у себя в комнате Екатерина Львовна, мать поэта (урожденная графиня Толстая), читала церковно-славянские часословы, молитвенники, псалтыри.
«Юный принц» возрастал привольно. Учился, но нельзя сказать, чтобы умучивался трудом - навсегда осталось широкое, вольготное отношение к работе.
В 1821 году Университет окончен, в феврале 22-го он уже в Петербурге, служит в Коллегии Иностранных Дел, а в июне граф Остерман-Толстой, родственник матери, увозит его в своей карете за границу. Устраивает сверхштатным чиновником нашей миссии в Мюнхене.
Сейчас, так же как и прежде, в барском доме комнаты располагаются вокруг узкого центрального помещения с лестницей, ведущей в мезонин и цокольный полуэтаж. Между собой комнаты связаны анфиладно, в мезонине имеют выходы на балконы. Обстановка мемориальных комнат приобретена у коллекционеров в соответствии с описью имущества. В экспозиции находится ряд подлинных вещей Ф.И. Тютчева и его родственников.
Внутренняя планировка залов первого этажа только частично соответствует той, которая была при жизни поэта. Через центральный вход с южной стороны попадаем в вестибюль дома-музея.
На противоположных стенах этой комнаты висят картины, иллюстрирующие петербургскую и провинциальную жизнь Тютчева. Слева на стене рядом с картиной, на которой Фёдор Иванович в окружении обитателей усадьбы на фоне всех усадебных строений, - портрет первого учителя и воспитателя Ф.И. Тютчева Семёна Егорыча Раича - педагога, поэта, знатока и переводчика античной и итальянской поэзии. Он был и учителем Михаила Лермонтова.
На другой стене - картина художника С. Литвинова "Тютчев в Петербурге".
Следующий зал музея посвящен детским и юношеским годам в жизни Тютчева. В этом зале - портреты родителей, виды Овстуга и Москвы, книги тютчевской библиотеки, старинная мебель.
В центре зала размещен музейный экспонат особой ценности - рояль фирмы "Велениус", подаренный Ф.Тютчевым своему первому учителю С.Е. Раичу.
Отец Фёдора Тютчева, гвардии поручик Иван Николаевич, в 1798 году женился на московской дворянке Екатерине Львовне Толстой. Молодая семья была счастлива в родовом имении, которое славилось своим гостеприимством.
Екатерина Львовна была дочерью Льва Васильевича Толстого и Екатерины Михайловны Римской-Корсаковой. Родная сестра её отца, Анна Васильевна Остерман, и её супруг Ф. А. Остерман сыграли большую роль в судьбе племянницы и её семьи.
Панорама Брянска XIX века художника Г. Хлудова.
В кабинете хранится письменный стол-бюро, подаренный Ф.Тютчеву старшим братом. На столе чернильница, гусиное перо, а над столом барометр немецкой работы, изготовленный в 1843 году. Он показывает изменение атмосферного давления и сегодня.
Один из музейных залов посвящен зарубежным годам Тютчева. Более 20 лет Тютчев провёл в Европе. Служба в Государственной Коллегии Иностранных Дел не принесла Тютчеву чинов и наград, но позволила объехать всю Европу, приобщиться к основам германской поэзии, встретить первую любовь и познать первую боль невосполнимых утрат. Портреты, на стенах этого зала, знакомят нас с родными и друзьями Ф.Тютчева.
Баронесса Амалия фон Крюденер - известная красавица высшего света XIX века, первая любовь поэта, адресат его знаменитого стихотворения "Я встретил Вас и все былое..." и других, носящих название "мюнхенского цикла".
Снова обращаемся к тексту Бориса Зайцева:
Роман с Амалией Лерхенфельд, от которого в литературе осталась драгоценность, в жизни Тютчева крупно не отозвался, ни Амалию Максимилиановну (которой было шестнадцать лет), ни его самого не сломил. Все это было очень юно и невинно. Ничего решительного не случилось, все само собою растаяло и испарилось, добрые же отношения остались навсегда. Амалия Максимилиановна вышла замуж, сначала за барона Крюднера, потом за графа Адлерберга. Жила в России, всегда Тютчеву была союзною державой. Это она привезла стихи его в Петербург в 36 году, она же хлопотала за него позже перед правительством - через Бенкендорфа. А совсем поздно, за три года до своей кончины, встретив ее в Карлсбаде уже немолодой женщиной, Тютчев написал ей нежные, не столь прославленные, как ранние, все же хорошие стихи. («...И то же в вас очарованье, и та ж в душе моей любовь»).
В 1826 году он женился в Мюнхене на г-же Петерсон, урожденной графине Ботмер, «представительнице старейшей баварской аристократии». Это уже судьба - двенадцать лет жизни вместе, три дочери, радость и горе, драмы и ревность (ревновали всегда Тютчева, его, а не он - участь в этом иная, чем Пушкина). Как и Амалия Максимилиановна, Эмилия Элеонора была красавица, видимо, и вообще очаровательная женщина, пылкого характера и сильных чувств. Его же, кроме нее, привлекали и другие. Он вообще, по природе своей, не мог быть верен - в разных обликах являлось ему «вечно-женственное» и прельщало. Привело же это в мюнхенской жизни к тому, что однажды Эмилия Элеонора пыталась на улице заколоться кинжалом. (Он сам признавался, что любит она его так, как «ни один человек не был любим другим».)
Портреты Элеоноры - первой жены поэта, и трех дочерей от этого брака висят в этом же зале. В лице Элеоноры Тютчев обрел любящую жену, преданного друга и неизменную опору в трудные минуты жизни.
Портрет Екатерины Фёдоровны Тютчевой художника И.К. Макарова - дочери Тютчева от первого брака. Она воспитывалась в Смольном институте, была фрейлиной императрицы Марии Александровны, писательница и переводчица.
Здесь же представлен графический портрет второй жены Тютчева - Эрнестины, женщины замечательной красоты и ума, как писал о ней писатель И.С. Аксаков.
И снова - текст Бориса Зайцева:
Удивительна и в самом Тютчеве сила чувства и переживания, несмотря на рассеянный, как бы веерообразный эрос: когда в 1838 году Эмилия Элеонора умерла, он поседел в одну ночь от потрясения. Но в это же время любил и другую, будущую свою вторую жену, тоже любовью трудной и драматической.
Эта другая была тоже германского происхождения, тоже аристократка, тоже вдова и тоже на четыре года старше его - баронесса Эрнестина Федоровна Дёрнберг-Пфеффель. В 1837 г. Тютчев получил повышение по службе - его назначили в Турин, старшим секретарем посольства нашего при Сардинском дворе. Жена, Эмилия Элеонора, уезжала в Россию, он оставался один. Весной 1838 года она возвращалась из Петербурга на том самом «Николае I», на котором плыл юный Тургенев. Близ Любека на пароходе начался ночью пожар, недалеко от берега он и затонул. Эмилия Тютчева с тремя детьми мужественно вела себя на палубе, успокаивала детей, стоя у трапа, где внизу, сбоку бушевало пламя - они дожидались очереди спуститься в лодку. В этом показала себя много выше Тургенева. Но была уже здоровьем надломлена, возвращалась домой на новые тягости с мужем, потрясение нервное на море все-таки было большое - это ее и скосило. Тою же осенью Жуковский, тогда сопровождавший наследника, встретился в Комо с Тютчевым (позже - и на генуэзской Ривьере, в Киавари). Отозвался о нем так: «необыкновенно гениальный и весьма добродушный человек, мне по сердцу» - их пути всегда сходились, - но был удивлен, что вот так убивается он по умершей, «а говорят, любит другую». Не только «говорят», но на Эрнестине Федоровне Дёрнберг Тютчев довольно скоро и женился. По службе это обошлось ему дорого.
Он тогда жил в Турине. Венчаться приходилось в Швейцарии. Посланник отсутствовал, по летнему времени дел никаких, с браком по определенной причине надо спешить - Тютчев поступил решительно: не дожидаясь отпуска, запер посольство и самовольно уехал в Швейцарию.
Обвенчался благополучно и вовремя. Но службы лишился. Его просто уволили.
Летом из гостиной можно было выйти на террасу и пандус, спуститься в парк, погулять по аллеям. О былом великолепии этой комнаты напоминает лишь старый рояль в углу да шкаф-секретер у стены. В центре на стене висит ещё один портрет второй жены Тютчева баронессы Эрнестины фон Пфеффель. От первого брака у поэта уже было три дочери, которых Эрнестина фактически удочерила. Она была богатой женщиной, и Тютчев не делал секрета из того, что долгое время жил на её деньги.
Не надо думать, что его мюнхенская жизнь только и заключалась в делах любви. Этот блестящий, высокообразованный молодой человек, по портрету нечто вроде юного Гёте, в тогдашнего покроя сюртуке, высоких воротничках и галстуке, с огромным лбом, прекрасными глазами и правильно вьющимися кудрями много сил отдавал и другому: литературе, философии. Общение его - с людьми высокой марки. Шеллинг считал его «достойным собеседником» («...etn sehr ausgezeichneter Mensch, ein sehr unterrichteter Mensch, mit dem man sich immer gerne unterhalt») - Шеллинг был тогда профессором Мюнхенского Университета и Тютчев, хорошо осведомленный в германской философии, не только с ним беседовал, но и спорил - обладая, очевидно, равносильным вооружением - нападал в особенности по православной линии.
В поэзии Гёте и Шиллер были близки ему, лично сошелся он с Гейне - по сближающей черте романтизма. И не только встречался, но и переводил из него - первые переводы Гейне на русский принадлежат Тютчеву. (Тютчев более зрелый и Гейне поздний мало, конечно, совместимы, но в мюнхенские времена это не удивляет.)
Главное же, начинал писать сам, и как следует.
Загадочна его художественная судьба.
Молчи, скрывайся и таи
И чувства, и мечты свои...
Вот заповедь, от которой не отступил он ни на шаг. Так скрывать, так таить все свое самое драгоценное уж не знаю кто мог бы. Всматриваясь в его жизнь, поражаешься: ко как же сам он относился к своему делу? Да, писал, в великой непосредственности, почти сомнамбулической, всегда в дыхании поэзии, волшебно преображая чувства, мысли... Что тут высокое творчество, сомнений нет. Но почему такая уж предельная от всех замкнутость? Себе и Богу? Художнику это чувство знакомо:
Ты, Всевышний, судья мой. В Твоей вечности слабый мой голос, Твоего создания, войдет, может быть, некоей искрой в нетленный мир и сохранится, хотя я и писал это для себя.
Это понятно. Но не все в этом. Художник ведь человек. Он живет среди братьев, своих, и другой своей стороной, обращенной к людям, стремится внедрить в них создание свое. Кто из писателей не желает распространения своего слова? Сколько драм из-за трудности дойти до читателя! Не одно тут тщеславие: всякий, кто отдал жизнь литературе, считает свое дело важным, а, значит, ждущим ответного восприятия.
Поэт тютчевского размера неужто не сознавал, что его дело, хоть тихо и уединенно, но огромнейшей важности? Следя за днями его, получаешь впечатление: дипломат, философ, даже политик, утонченно трепетный человек, отзывающийся и на мир, на природу, на женское обаяние, блестящий острословный собеседник... - и между прочим пишет стихи... Так, будто бы для забавы, и значения им не придает. Где Пушкин, где профессия, труд невидимый, но упорный?
Вот возвращается он домой, в дождливый вечер, весь промокший. Дочь снимает с него пальто. Он говорит небрежно: «J'ai fait quelques rimes» - и читает их. Она записывает. Это знаменитые «Слезы людские, о слезы людские...» Бог знает, не записала бы Анна Федоровна, может, они бы и не сохранились?
До 1836 года никто почти и понятия не имел, что вот есть такой поэт Тютчев. Мелочи появлялись в малоизвестных альманахах («Урания», «Галатея») и журналах (вроде «Молвы»). Камергер Федор Иванович Тютчев пописывал стишки. Но для службы это не важно, для жизни тоже. Надо было, чтоб сослуживец, князь Иван Гагарин заинтересовался писанием его. Амалия Максимилиановна отвезла стихи его в Петербург - через Жуковского и Вяземского они попали к Пушкину, издававшему тогда «Современник». Он напечатал их в своем журнале. Подпись: Ф. Т. - «Стихотворения, присланные из Германии».
Для чего давать свое полное имя? Пусть будет какой-то Ф. Т. «из Германии». Так продолжалось и дальше. Автор никакого внимания не обращал на свое детище. Оно жило подпольно, само по себе, и до времени мало известно. Кое-кто его ценил. Но за годы - ни одного печатного отзыва.
Дальше идет и совсем странное: с 1840 по 1854 г., за четырнадцать лет ни одного стиха вовсе в печати нет. А писал он теперь как раз больше всего и едва ли не лучше всего.
Музейный зал рассказывает о 50-70-х годах жизни Ф.Тютчева. Первый томик стихов поэта, изданный в 1854 году, масса портретов друзей и современников, виды Петербурга и Москвы наполняют этот зал сегодня. На стене среди множества портретов висит и портрет Елены Александровны Денисьевой.
Но в его собственной судьбе, в начале пятидесятых годов, как и в звуке писаний его, связанных с любовью, не все было закончено. Даже, пожалуй, сильнейшее и наступало. В Смольном Институте учились две дочери Тютчева (от первого брака) Дарья и Екатерина. Тютчев бывал там. У инспектрисы Института, Анны Дмитриевны Денисьевой он познакомился с ее племянницей и воспитанницей Еленой Александровной - девушкой двадцати четырех лет.
До сих пор в списке тютчевских странствий сердечных имена иностранок: Амалия, Эмилия-Элеонора, Эрнестина - теперь появляется русская Елена. С ней входит и иной мир. Раньше были великолепные графини в бриллиантах декольте, с гладкими буклями над ушами. Елена Александровна Денисьева, хоть и дворянка, но из мелких, отец ее служил даже в провинции исправником. Достаточно взглянуть на фотографию Елены Александровны: скромно одетая, в накидочке, причесанная, как причесывались в шестидесятых годах наши матери, интеллигентка с тяжким, нервным взглядом, болезненная, вспыхивающая, очаровательная в своей возбудимости и несущая уже в себе драму.
Тютчев встретился с миром Достоевского. Так могла чувствовать, действовать Настасья Филипповна, или первая жена Достоевского. Ее взгляд соответствовал участи. Горе принесла ей эта любовь, быстро перешедшая в связь. Горе Эрнестине Федоровне, жене законной, с которой продолжал он жить - женщине холодноватой, выдержанной и сильной, крест свой несшей с достоинством. Горе взрослым дочерям его от первого брака, горе девочке Леле, дочери Елены Александровны. Ему самому тоже. Но это рок, ничего нельзя сделать. В его судьбу входило заклание молодой жизни, его грех, породивший высокие звуки поэзии. За поэзию эту заплачено кровью.
Общество не прощало Тютчеву, а особенно Елене Александровне «незаконности» их связи. Да еще у нее появились дети! Многие просто с ней раззнакомились, презрение и отчуждение над ней висели. А по Институту она была знакома с дочерьми Тютчева - вот и пришлось встретиться, например, при раздаче шифров. Как она чувствовала себя при этом!
Стихи его мало она понимала. Больше всего хотелось, чтобы в новом издании все и открыто было посвящено ей. На это он не пошел, вышла ужасная сцена, вполне из Достоевского.
Она была туберкулезная. Бурная жизнь, страдания сердца ускорили все, и в июле 1864 года, после четырнадцати лет связи с ним, она скончалась.
Весь день она лежала в забытьи,
И всю ее уж тени покрывали -
Лил теплый летний дождь - его струи
По листьям весело звучали.
И медленно опомнилась она -
И начала прислушиваться к шуму,
И долго слушала, - увлечена,
Погружена в сознательную думу.
И вот, как бы беседуя с собой,
Сознательно она проговорила:
(Я был при ней, убитый, но живой)
«О как все это я любила!»
Любила ты, и так, как ты, любить -
Нет, никому еще не удавалось.
О Господи!.. и это пережить...
И сердце на клочки не разорвалось.
Если бы из гроба видела она, как принял он смерть ее, может быть, больше поверила бы в его любовь - хотя ей вообще нужна была беспредельность: все или ничего. Вот что говорит об отце и его положении в это время Анна Федоровна Тютчева, его дочь, жившая тогда в Германии. «Я причащалась в Швальбахе. В день причастия я проснулась в шесть часов и встала, чтобы помолиться. Я чувствовала потребность молиться с особенным усердием за моего отца и за Елену Д. Во время обедни также мысль о них с большою живостью снова явилась у меня. Несколько недель спустя я узнала, что как раз в этот день и в этот час Елена Д. умерла. Я виделась снова с отцом в Германии. Он был в состоянии, близком к помешательству...» И дальше: «Он всеми силами души был прикован к той земной страсти, предмета которой не стало».
Сама она дошла до горестной, страшной мысли, что Бог не придет на помощь его душе, «жизнь которой была растрачена в земной и незаконной страсти». А трагедия продолжалась: приносился в жертву еще новый агнец. Леля, дочь Тютчева и Денисьевой, девочка лет пятнадцати, училась в известном петербургском пансионе Труба (она носила фамилию Тютчева, он узаконил ее). Однажды дама, мать сверстницы Лели по пансиону, спросила ее, как поживает ее мама - разумея Эрнестину Федоровну. Леля не поняла и ответила о своей матери. Недоразумение тут же выяснилось. На девочку это произвело такое впечатление, что она убежала из пансиона и сказала Анне Дмитриевне, что никогда больше туда не вернется. Заболела нервным расстройством. А за ним скоротечная чахотка, и она скончалась - в один день с полуторагодовалым братцем своим Колей.
Это прошло мимо литературы. Смерть матери прославлена в стихах. О гибели дочери нет ничего.
Так заканчивал свою жизнь удивительный человек Федор Иванович Тютчев, некогда юный принц Овстуга, баловень матери, мечтатель, не вмещавшийся ни в какие рамки, музыкант стиха, нарушавший современные ему каноны его, предвосхищая будущий, юный дипломат и великий победитель сердец женских. Silentium и кипение страстей, созерцатель величья мира и душа непримиренная, душа Чистилища, человек верующий, но владеемый страстями, великий художник, как бы нехотя разбрасывающий богатства свои.
Но пришла слава - поздняя и посмертная, благородная, настоящая золотая слава. В искусстве, к которому он относился как будто бы так равнодушно-небрежно, он оказался победителем - поздним, но прочным. Жизнь, которая будто волшебно улыбалась ему с раннего детства, несла за успехом успех, за одним женским сердцем другое, и третье... - и еще мы не знаем какое! - вот она-то и поднесла поражение. Кажется, это вроде закона: лирики побеждаются жизнью. Они слишком лунатичны и сомнамбуличны. Слишком стихиям подвержены, являясь верными арфами их. Жизнь Тютчева можно рассматривать как художественное произведение: имя ему драма.
Никитенко записал у себя в дневнике, в июне 1873 года: «Неделя прошла в борьбе со смертью. Тютчев сам вспомнил о священнике, но исповедываться не мог - язык ему не повиновался». Умирал он на руках Эрнестины Федоровны, сознавая всю тягость и трудность прожитого, всю ответственность души своей, «болезненно греховной », и в самые страшные минуты, уже разбитый параличом, видя смерть, держался за давнюю подругу - последнее утешение.
Все отнял у меня казнящий Бог:
Здоровье, силу воли, воздух, сон,
Одну тебя при мне оставил Он,
Чтоб я Ему еще молиться мог
Автограф Ф.И. Тютчева:
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать -
В Россию можно только верить.
Использованная литература: Зайцев Б.К. Тютчев. Жизнь и судьба (К 75-летию кончины) // Зайцев Б.К. Собрание сочинений: Т. 9 (доп.). - М.: Русская книга, 2000. - С. 256-269.
Сайт мемориального музея-усадьбы Ф.И. Тютчева