Критик критикует критика, критикующего критиков
Рецензия на книгу Галины Юзефович «О чем говорят бестселлеры. Как все устроено в книжном мире»
Особенности российского книжного бизнеса привели к тому, что с 1990-х годов литературная критика, как публичное профессиональные рецензирование опубликованных книг оказалась вне общественного интереса. Но последние лет пять-семь в условиях заваленных полок книжных магазинов низкокачественной литературой критика стала востребована читателями. В некоторых жанровых нишах стали популярны критики десятилетиями пишущие профессиональные рецензии. Например, в фантастике - Роман Арбитман и Василдий Владимирский
Галина Юзефович один из самых известных российских литературных критиков современной литературы «мейнстрима».
Критика
Галина Юзефович считает, что в любом «литературно-критическом высказывании» (рецензии, академическом исследовании) включены три элемента: книга, контекст и личность критика. В зависимости от того какой элемент преобладает в «высказывании»/рецензии получается тот или иной тип критики.
Автор книги приводит пример «толстожурнальной критики советского времени» и
«великой русской критики XIXвека», которые равномерно распределяли вес между контекстом и личностью автора. Книга как объект служила только поводом для высказывания.
Текст, получавшийся в итоге, всегда был очень персональным, часто ярким и глубоким, но рассказывал он в первую очередь - о мире вокруг, во вторую - об авторе, его позиции и вкусах, и только в третью очередь - о самой книге. Критики вообще редко говорили о книгах, всё больше - о литературе и так называемом «литературном процессе», а их читателем был человек, который уже прочел то же, что и критик, и был заинтересован не в пересказе, интерпретации и оценке, но в интеллектуальной вольтижировке на заданную тему в исполнении интересного ему человека.
Критика, таким образом, становилась литературой о литературе, критическая статья строилась по законам очерка или новеллы, а критик не слишком отличался от писателя, только писал он не о любви, войне или, допустим, животных, но о других книгах.
Еще одну разновидность критики Галина Юзефович называет «критика как способ самопознания».
«По сути дела, он всегда отвечает на единственный вопрос - «кто ты?». Я - нежная нимфа, которая пьет лавандовый раф и читает «До встречи с тобой». Я - интеллектуал, который любит Мандельштама и Марию Степанову, а Бродского и Бориса Херсонского не очень (таким образом, нелюбовь тоже становится важной и необходимой персональной характеристикой). Я успешный человек, я читаю книги по лидерству и личностному росту. Я мечтатель и романтик, а книги по лидерству - отстой. Я - сорвиголова, который любит Хантера Томпсона и душой тоже почти Хантер Томпсон (вот и фотография в темных очках - правда, похож?). Людям в целом свойственно говорить о себе через объекты внешнего мира («Я тот, кто носит Prada», «Я тот, кто пьет водку с мартини, взболтать, но не смешивать» и так далее) - это валидный, удобный и понятный способ самопрезентации, но очевидно, что такая критика нужна вам только в том случае, если вам в самом деле интересен автор и если вы способны (ну, или очень хотите) себя с ним проассоциировать».
Третий тип автор называет «навигационным», в этом случае акцент сделан на самой книге
«Критик, пишущий в этом жанре, с разбега плюхается в море книг, шумно в нем плещется, а после выныривает на поверхность с радостным криком: «Смотрите, что нашел!» (в хорошем случае еще и рассказывает, в какое место книжной полки его улов можно определить). Задача критика этого типа - рассказ о книгах, максимально ясный и удобный для читателя, в самом деле ищущего, чего бы почитать (ну, или по крайней мере пытающегося быть в курсе культурных событий).
Галина Юзефович уточняет, что личность критика определяет полезность его «улова» для каждого конкретного читателя.
«Личность критика и окружающий его контекст в значительной мере предопределяют и выбор, и позицию, и степень полезности для конкретного читателя (если вам сорок пять и вы мужчина, то вряд ли видеоблог пятнадцатилетней читательницы романтического фэнтези вам так уж сильно пригодится), но на базовом уровне его функция неизменна: нырнул, нашел, вытащил, крикнул, снова нырнул.
Галина Юзефович приводи интересный факт - читатели плохо запоминают имен авторов - 32 % читателей не запоминают имен авторов понравившихся им книг
«Вдумайтесь: каждый третий покупатель книжного магазина, едва закончив читать роман, уже не помнит фамилию его создателя, и, соответственно, не может найти другие его книги», - сообщает Галина Юзефович.
Бестселлеры
По словам Галины Юзефович, до конца XIX века только одному автору удалось преодолеть планку в 100 тысяч проданных экземпляров для одной книги. Им оказался Жуль Верн с романом «Вокруг света за 80 дней». Впервые миллионную планку преодолел роман Маргарет Митчелл «Унесенные ветром» в 1936 году.
По мнению автора рост тиражей стал возможен в период между мировыми войнами благодаря появлению новый массового читателя - женщин.
Одним из первых писателей, который писал именно для этой группы читателей стала Барбара Картленд, написавшая первый роман в 1923 году и фактически создавшая жанр «женского романа», называемого в западной литературе романсом. Картленд опубликовала за свою жизнь 723 романа, а после ее смерти в течение 10 лет было опубликовано еще около сотни романов.
Как пишет Галина Юзефович, романы по нынешним меркам не отличаются литературными достоинствами, но ее книги стали в свое время сверхпопулярными.
Многие начинающие писатели считают, что успех книг обеспечивается только литературными достоинствами произведения - сюжетом, миром (сеттингом), героями, языком. И многие забывают о важнейшей части составляющей успеха - актуальности.
Галина Юзефович приводит в качестве доказательство слова Флобера:
«Флобер был поражен более чем скромными литературными достоинствами этой книги («Хижина дяди Тома») в сочетании с ее колоссальной, почти непристойной популярностью. Классик написал об этом своей возлюбленной Луизе Коле: «Такого успеха не может обеспечить одно лишь литературное измерение. Додумаем дальше, до поставленной задачи - <успех становится глобальным>, когда к определенному таланту в построении эпизодов и легкости языка добавляется искусство обращаться к страстной злобе дня, к проблемам сегодняшнего момента».
Манипуляции
Галина Юзефович затрагивает такую тему как манипуляции писателя чувствами читателей.
Как считает автор книги, читатель для того и читает, чтобы пережить эмоции.
«Лично мне определенно не нужны книги, которые не жмут из меня слезу, не провоцируют на сострадание и не осуществляют иных действий, пробуждающих эмоции и вызывающих сильную - в том числе сильную болевую - реакцию. Я хочу, чтобы мной манипулировали, я хочу, чтобы книга вступала со мной в тесный - чем теснее, тем лучше - контакт. И того же самого хотят почти все читатели, иногда не отдавая себе в этом отчета».
Галина Юзефович считает, искусство изначально манипулятивно.
«Любой текст манипулятивен по своей природе - автор всегда что-то хочет с нами сделать, ему что-то от нас нужно (в первую очередь наше время), а значит, он нами манипулирует. Это одно из правил игры - искусство вообще так устроено; именно за это ему, собственно говоря, и платят - если уж снижать уровень дискурса до прагматики. Иными словами, ругать искусство за манипулятивность означает ругать искусство за то, что оно искусство».
Букер и Пулитцер
Галина Юзефович дает оценку британской и американской литературе. Первую она называет глобальной, так она сформировалась как имперская и должна была быть понятна во всех частях Великобритании, становясь скрепой британского культурного мира для всех колониальных элит от Индии до Гвианы, и от Занзибара до Канады.
Американская литература выделяется местными темами, которые трудно понять в других частях света. Эта особенность связана с огромным размером книжного рынка США. Чтобы быть успешными местные писатели должны писать на злобу дня именно американской жизни. Поэтому читатели в других странах часто не понимают контекст и не улавливают намеки, аллюзии, которые видят местные читатели.
«Американские писатели пишут в первую очередь для американцев и про американцев, с опорой на актуальные американские тренды и реалии, и это делает американскую литературу заметно менее конвертируемой и глобальной, чем, скажем, литература английская
Интегрированность художественной книги в горизонтальный (а не вертикальный) и четко очерченный территориальный контекст, ориентация в первую очередь на моментальный срез жизни, а не на вечные и общечеловеческие ценности, дает интересные эффекты. Американская литература напоминает кота, чувствующего, где болит у его хозяина, и укладывающегося строго на это место. Список пулитцеровских лауреатов дает возможность понять, где сейчас пульсирует общеамериканский нерв».
В этом смысле российская литература похожа на американскую, в ней тоже сделан упор на местный контекст и актуальность для российского читателя. Но для российской литературы становиться проблемой размеры рынка, который в десять раз меньше американского.
Детектив Плюс
Галина Юзефович рассказывает о феномене нового жанра, который в российском книжном бизнесе называют «детектив плюс».
«Этим чудовищно корявым словосочетанием теперь обозначают книги, которые формально соответствуют детективному канону, однако писались определенно не для того, чтобы просто развлечь читателя чередой изобретательных головоломок (ну, или во всяком случае не только для этого)».
Автор книги выводит традицию написания «детективов плюс» к шестидесятым годам XX века, когда в литературе начал понемногу складываться постмодернистский тренд.
В эти годы Умберто Эко сформулировал ключевые принципы эстетики постмодернизма. Он протестовал и против сознательного заточения всего «интеллектуального» в башню из слоновой кости и презрительного дистанцирования носителей высокой культуры от «массовых жанров» (детективов, фантастики и так далее). Иными словами, Эко призывал интеллектуалов и «умников» отказаться от снобизма, свободно сплавляя в своем творчестве низкое с высоким, сложное с простым, и достигая тем самым многоуровневости и полифонизма в читательском восприятии.
В 1980-х годах в обществе сформировалась группа «яппи», людей добившиеся успеха вне традиционных иерархических социальных и культурных конвенций. Эти преуспевающие читатели могли зарабатывать миллионы, но при этом не изображать из себя аристократов, а пить пиво и читать комиксы.
«Стремительное формирование новой обширной страты преуспевающих людей разом обрушило всю концепцию разделения культуры на высокую («highbrow»), предназначенную для элиты, и низкую («lowbrow»), ориентированную на массы. Художественный тренд, намеченный Умберто Эко и другими основоположниками постмодерна, оказался подхвачен трендом социальным (ну, или они совпали во времени и пространстве несколько более сложным и неслучайным образом), и в результате на свет появилась культура «nobrow» - культура, отказывающаяся служить атрибутом статуса и следовать наперед заданным паттернам потребления. В случае с литературой это вылилось, в частности, в размытие границ жанра. Представление о том, что детектив, хоррор или фантастика не могут быть в то же время литературой «интеллектуальной», оказалось на удивление хрупким».
Переводы
Автор затронула тему специфики переводов на русский язык иностранных произведений.
Галина Юзефович обращает внимание, что с советских времен до сих пор существует традиция создания «идеального перевода», под которым подразумевается максимально удобный и привычный для читателя перевод. Это приводит к тому, что исчезает авторская специфика, особенности художественной эстетики.
Это вопрос касается не только перевода имен, но описания культурных феноменов, которые не существуют или слабо представлены в российском обществе. Например, в советское время все гамбургеры переводились как бутерброды.
«Во-первых, конечно же, перевод должен быть очень гладким, не причиняющим читателю ни малейшего дискомфорта. А если вдруг некоторый дискомфорт (вроде того же настоящего времени, как у Мартина Сэя и некоторых других современных писателей) заложен в тексте самим автором, тем хуже для автора.
Во-вторых, перевод должен быть максимально понятным - если в тексте фигурирует незнакомое понятие, его нужно непременно заменить на знакомое. Если в исходном тексте какая-то мысль сформулирована сложно, ее надо по возможности упростить - так, Наталья Трауберг упорно упрощала и спрямляла все рассуждения в рассказах Гилберта Кита Честертона, автора весьма затейливого и питающего слабость к нелинейному синтаксису.
Ну, и наконец, в-третьих, идеальный перевод должен выглядеть как текст, изначально написанный на русском - и это, конечно, ключевое его свойство. Никакой оттенок чужой речи, никакой - даже самый слабый - намек на то, что текст возник в рамках чужой культурной традиции в переводе недопустим».
В итоге
Галина Юзефович хоть не раскрывает «кода бестселлера», не дает полный анализ устройства книжного бизнеса, но затрагивает многие темы, интересные читателям, которые неравнодушны к литературе, ее роли в современной жизни.
Особенности российского книжного бизнеса привели к тому, что с 1990-х годов литературная критика, как публичное профессиональные рецензирование опубликованных книг оказалась вне общественного интереса. Но последние лет пять-семь в условиях заваленных полок книжных магазинов низкокачественной литературой критика стала востребована читателями. В некоторых жанровых нишах стали популярны критики десятилетиями пишущие профессиональные рецензии. Например, в фантастике - Роман Арбитман и Василдий Владимирский
Галина Юзефович один из самых известных российских литературных критиков современной литературы «мейнстрима».
Критика
Галина Юзефович считает, что в любом «литературно-критическом высказывании» (рецензии, академическом исследовании) включены три элемента: книга, контекст и личность критика. В зависимости от того какой элемент преобладает в «высказывании»/рецензии получается тот или иной тип критики.
Автор книги приводит пример «толстожурнальной критики советского времени» и
«великой русской критики XIXвека», которые равномерно распределяли вес между контекстом и личностью автора. Книга как объект служила только поводом для высказывания.
Текст, получавшийся в итоге, всегда был очень персональным, часто ярким и глубоким, но рассказывал он в первую очередь - о мире вокруг, во вторую - об авторе, его позиции и вкусах, и только в третью очередь - о самой книге. Критики вообще редко говорили о книгах, всё больше - о литературе и так называемом «литературном процессе», а их читателем был человек, который уже прочел то же, что и критик, и был заинтересован не в пересказе, интерпретации и оценке, но в интеллектуальной вольтижировке на заданную тему в исполнении интересного ему человека.
Критика, таким образом, становилась литературой о литературе, критическая статья строилась по законам очерка или новеллы, а критик не слишком отличался от писателя, только писал он не о любви, войне или, допустим, животных, но о других книгах.
Еще одну разновидность критики Галина Юзефович называет «критика как способ самопознания».
«По сути дела, он всегда отвечает на единственный вопрос - «кто ты?». Я - нежная нимфа, которая пьет лавандовый раф и читает «До встречи с тобой». Я - интеллектуал, который любит Мандельштама и Марию Степанову, а Бродского и Бориса Херсонского не очень (таким образом, нелюбовь тоже становится важной и необходимой персональной характеристикой). Я успешный человек, я читаю книги по лидерству и личностному росту. Я мечтатель и романтик, а книги по лидерству - отстой. Я - сорвиголова, который любит Хантера Томпсона и душой тоже почти Хантер Томпсон (вот и фотография в темных очках - правда, похож?). Людям в целом свойственно говорить о себе через объекты внешнего мира («Я тот, кто носит Prada», «Я тот, кто пьет водку с мартини, взболтать, но не смешивать» и так далее) - это валидный, удобный и понятный способ самопрезентации, но очевидно, что такая критика нужна вам только в том случае, если вам в самом деле интересен автор и если вы способны (ну, или очень хотите) себя с ним проассоциировать».
Третий тип автор называет «навигационным», в этом случае акцент сделан на самой книге
«Критик, пишущий в этом жанре, с разбега плюхается в море книг, шумно в нем плещется, а после выныривает на поверхность с радостным криком: «Смотрите, что нашел!» (в хорошем случае еще и рассказывает, в какое место книжной полки его улов можно определить). Задача критика этого типа - рассказ о книгах, максимально ясный и удобный для читателя, в самом деле ищущего, чего бы почитать (ну, или по крайней мере пытающегося быть в курсе культурных событий).
Галина Юзефович уточняет, что личность критика определяет полезность его «улова» для каждого конкретного читателя.
«Личность критика и окружающий его контекст в значительной мере предопределяют и выбор, и позицию, и степень полезности для конкретного читателя (если вам сорок пять и вы мужчина, то вряд ли видеоблог пятнадцатилетней читательницы романтического фэнтези вам так уж сильно пригодится), но на базовом уровне его функция неизменна: нырнул, нашел, вытащил, крикнул, снова нырнул.
Галина Юзефович приводи интересный факт - читатели плохо запоминают имен авторов - 32 % читателей не запоминают имен авторов понравившихся им книг
«Вдумайтесь: каждый третий покупатель книжного магазина, едва закончив читать роман, уже не помнит фамилию его создателя, и, соответственно, не может найти другие его книги», - сообщает Галина Юзефович.
Бестселлеры
По словам Галины Юзефович, до конца XIX века только одному автору удалось преодолеть планку в 100 тысяч проданных экземпляров для одной книги. Им оказался Жуль Верн с романом «Вокруг света за 80 дней». Впервые миллионную планку преодолел роман Маргарет Митчелл «Унесенные ветром» в 1936 году.
По мнению автора рост тиражей стал возможен в период между мировыми войнами благодаря появлению новый массового читателя - женщин.
Одним из первых писателей, который писал именно для этой группы читателей стала Барбара Картленд, написавшая первый роман в 1923 году и фактически создавшая жанр «женского романа», называемого в западной литературе романсом. Картленд опубликовала за свою жизнь 723 романа, а после ее смерти в течение 10 лет было опубликовано еще около сотни романов.
Как пишет Галина Юзефович, романы по нынешним меркам не отличаются литературными достоинствами, но ее книги стали в свое время сверхпопулярными.
Многие начинающие писатели считают, что успех книг обеспечивается только литературными достоинствами произведения - сюжетом, миром (сеттингом), героями, языком. И многие забывают о важнейшей части составляющей успеха - актуальности.
Галина Юзефович приводит в качестве доказательство слова Флобера:
«Флобер был поражен более чем скромными литературными достоинствами этой книги («Хижина дяди Тома») в сочетании с ее колоссальной, почти непристойной популярностью. Классик написал об этом своей возлюбленной Луизе Коле: «Такого успеха не может обеспечить одно лишь литературное измерение. Додумаем дальше, до поставленной задачи - <успех становится глобальным>, когда к определенному таланту в построении эпизодов и легкости языка добавляется искусство обращаться к страстной злобе дня, к проблемам сегодняшнего момента».
Манипуляции
Галина Юзефович затрагивает такую тему как манипуляции писателя чувствами читателей.
Как считает автор книги, читатель для того и читает, чтобы пережить эмоции.
«Лично мне определенно не нужны книги, которые не жмут из меня слезу, не провоцируют на сострадание и не осуществляют иных действий, пробуждающих эмоции и вызывающих сильную - в том числе сильную болевую - реакцию. Я хочу, чтобы мной манипулировали, я хочу, чтобы книга вступала со мной в тесный - чем теснее, тем лучше - контакт. И того же самого хотят почти все читатели, иногда не отдавая себе в этом отчета».
Галина Юзефович считает, искусство изначально манипулятивно.
«Любой текст манипулятивен по своей природе - автор всегда что-то хочет с нами сделать, ему что-то от нас нужно (в первую очередь наше время), а значит, он нами манипулирует. Это одно из правил игры - искусство вообще так устроено; именно за это ему, собственно говоря, и платят - если уж снижать уровень дискурса до прагматики. Иными словами, ругать искусство за манипулятивность означает ругать искусство за то, что оно искусство».
Букер и Пулитцер
Галина Юзефович дает оценку британской и американской литературе. Первую она называет глобальной, так она сформировалась как имперская и должна была быть понятна во всех частях Великобритании, становясь скрепой британского культурного мира для всех колониальных элит от Индии до Гвианы, и от Занзибара до Канады.
Американская литература выделяется местными темами, которые трудно понять в других частях света. Эта особенность связана с огромным размером книжного рынка США. Чтобы быть успешными местные писатели должны писать на злобу дня именно американской жизни. Поэтому читатели в других странах часто не понимают контекст и не улавливают намеки, аллюзии, которые видят местные читатели.
«Американские писатели пишут в первую очередь для американцев и про американцев, с опорой на актуальные американские тренды и реалии, и это делает американскую литературу заметно менее конвертируемой и глобальной, чем, скажем, литература английская
Интегрированность художественной книги в горизонтальный (а не вертикальный) и четко очерченный территориальный контекст, ориентация в первую очередь на моментальный срез жизни, а не на вечные и общечеловеческие ценности, дает интересные эффекты. Американская литература напоминает кота, чувствующего, где болит у его хозяина, и укладывающегося строго на это место. Список пулитцеровских лауреатов дает возможность понять, где сейчас пульсирует общеамериканский нерв».
В этом смысле российская литература похожа на американскую, в ней тоже сделан упор на местный контекст и актуальность для российского читателя. Но для российской литературы становиться проблемой размеры рынка, который в десять раз меньше американского.
Детектив Плюс
Галина Юзефович рассказывает о феномене нового жанра, который в российском книжном бизнесе называют «детектив плюс».
«Этим чудовищно корявым словосочетанием теперь обозначают книги, которые формально соответствуют детективному канону, однако писались определенно не для того, чтобы просто развлечь читателя чередой изобретательных головоломок (ну, или во всяком случае не только для этого)».
Автор книги выводит традицию написания «детективов плюс» к шестидесятым годам XX века, когда в литературе начал понемногу складываться постмодернистский тренд.
В эти годы Умберто Эко сформулировал ключевые принципы эстетики постмодернизма. Он протестовал и против сознательного заточения всего «интеллектуального» в башню из слоновой кости и презрительного дистанцирования носителей высокой культуры от «массовых жанров» (детективов, фантастики и так далее). Иными словами, Эко призывал интеллектуалов и «умников» отказаться от снобизма, свободно сплавляя в своем творчестве низкое с высоким, сложное с простым, и достигая тем самым многоуровневости и полифонизма в читательском восприятии.
В 1980-х годах в обществе сформировалась группа «яппи», людей добившиеся успеха вне традиционных иерархических социальных и культурных конвенций. Эти преуспевающие читатели могли зарабатывать миллионы, но при этом не изображать из себя аристократов, а пить пиво и читать комиксы.
«Стремительное формирование новой обширной страты преуспевающих людей разом обрушило всю концепцию разделения культуры на высокую («highbrow»), предназначенную для элиты, и низкую («lowbrow»), ориентированную на массы. Художественный тренд, намеченный Умберто Эко и другими основоположниками постмодерна, оказался подхвачен трендом социальным (ну, или они совпали во времени и пространстве несколько более сложным и неслучайным образом), и в результате на свет появилась культура «nobrow» - культура, отказывающаяся служить атрибутом статуса и следовать наперед заданным паттернам потребления. В случае с литературой это вылилось, в частности, в размытие границ жанра. Представление о том, что детектив, хоррор или фантастика не могут быть в то же время литературой «интеллектуальной», оказалось на удивление хрупким».
Переводы
Автор затронула тему специфики переводов на русский язык иностранных произведений.
Галина Юзефович обращает внимание, что с советских времен до сих пор существует традиция создания «идеального перевода», под которым подразумевается максимально удобный и привычный для читателя перевод. Это приводит к тому, что исчезает авторская специфика, особенности художественной эстетики.
Это вопрос касается не только перевода имен, но описания культурных феноменов, которые не существуют или слабо представлены в российском обществе. Например, в советское время все гамбургеры переводились как бутерброды.
«Во-первых, конечно же, перевод должен быть очень гладким, не причиняющим читателю ни малейшего дискомфорта. А если вдруг некоторый дискомфорт (вроде того же настоящего времени, как у Мартина Сэя и некоторых других современных писателей) заложен в тексте самим автором, тем хуже для автора.
Во-вторых, перевод должен быть максимально понятным - если в тексте фигурирует незнакомое понятие, его нужно непременно заменить на знакомое. Если в исходном тексте какая-то мысль сформулирована сложно, ее надо по возможности упростить - так, Наталья Трауберг упорно упрощала и спрямляла все рассуждения в рассказах Гилберта Кита Честертона, автора весьма затейливого и питающего слабость к нелинейному синтаксису.
Ну, и наконец, в-третьих, идеальный перевод должен выглядеть как текст, изначально написанный на русском - и это, конечно, ключевое его свойство. Никакой оттенок чужой речи, никакой - даже самый слабый - намек на то, что текст возник в рамках чужой культурной традиции в переводе недопустим».
В итоге
Галина Юзефович хоть не раскрывает «кода бестселлера», не дает полный анализ устройства книжного бизнеса, но затрагивает многие темы, интересные читателям, которые неравнодушны к литературе, ее роли в современной жизни.