Идея была такова.
Километрах в двадцати впереди нас лежало большое село Середа, то самое,
в котором тринадцатого октября начальник штаба Рахимов с конным взводом
обнаружил немцев. От этого села лучами расходилось несколько столбовых
дорог - на Волоколамск, Калинин и Можайск. ... Там расположились склады
продовольствия, боеприпасов и горючего, там по пути следования ночевали
немецкие части, направляющиеся затем на север - к Калинину и на юг - по
дороге, ведущей в Можайск, охватывая с двух сторон нашу оборону.
Возникла мысль: не ударить ли по этому пункту самим, не ожидая удара
немцев? Не совершить ли ночной налет на Середу?
Я принял решение: напасть этой же ночью.
К вечеру был сформирован отряд в сто человек - по одному, по два бойца
от каждого отделения. Отбирались лучшие, самые смелые, самые выносливые,
самые честные. Участие в налете считалось наградой бойцу.
У темнеющей в снегу натоптанной дорожки, ведущей к штабному блиндажу,
стоял часовой. Он поглядывал туда же, куда смотрел и я. Весь батальон
знал: сто орлов ушли в бой. Весь батальон ждал: каков же он будет, первый
бой с немцами?
Вдруг в небе что-то мелькнуло. Нет, почудилось... И снова возникла чуть
заметная мутная полоска. Что это? Светает? Но разве оттуда восходит
солнце? Померещилось... В небе опять все темно. И опять мигнул отсвет. И
погас. И снова явился... Теперь он мерцал, то разливаясь, то будто
сжимаясь, но не уходил. В нем проступил розоватый тон... Я смотрел,
смотрел как зачарованный. Словно раздуваемое чьим-то могучим дыханием, по
ночному небу растекалось живое пульсирующее зарево.
Часовой выдохнул:
- Жгут их наши! Бьют их наши!
Я хотел что-то ответить и не смог. Горло было перехвачено радостью;
вместе с заревом она пульсировала во мне, и казалось, кровь разносила ее
во все уголки тела. В те минуты я впервые познал жгучую радость удара по
врагу.
Бозжанов жестом велел пленному подняться.
- Можно с ним поговорить, - сказал Бозжанов. - Он по-русски немного
понимает. Как фамилия?
Пленный что-то пробормотал.
...
- Женат?
- Ни... кавалер...
Бозжанов от души расхохотался. Добродушное полное лицо, расплывшись,
стало еще шире, маленькие глазки исчезли. Все хохотали вместе с
политруком: "Кавалер! Вот так кавалер!" А немец озирался.
...
Стараясь говорить медленно и очень внятно, Бозжанов стал расспрашивать
о планах немецкого командования. Пленный не сразу понял. Уловив наконец
смысл вопроса, он сказал, коверкая русские названия:
- Завтракать - Вольоколямск, ужинать - Москау.
Он произнес это серьезно, держа руки по швам, очевидно даже здесь, в
плену, не сомневаясь, что так оно и выйдет: "Завтракать - Вольоколямск,
ужинать - Москау".
И снова грянул хохот.
В минуты этого безудержного смеха я чувствовал, как души бойцов
освобождались от страха.
Так был выигран первый бой. Так на нашем рубеже был побит генерал
Страх.
Я по-прежнему знал: вот-вот все
загрохочет, по снегу, оставляя черные следы, поползут танки, из лесу
выбегут, припадая к земле и вновь вскакивая, люди в зеленоватых шинелях, с
автоматами, идущие нас убить, но внутри звучало: "Попробуйте сразитесь с
нами!"