Теодор Дезами о деятелях и об идеях ВФР
Основными называются определенные законы, составляющие первооснову, на которой зиждется все социальное здание, центральную ось, с которой связаны и вокруг которой располагаются все другие законы.
Не следует смешивать основные законы с законами конституционными. Конституционные законы, или конституции, являются делом политики; они подвергаются изменениям и носят временный характер. Основные законы, напротив, вечны и неизменны; они воз; никли раньше любого политического строя и более совершенны, ибо исходят от самой природы. Миссия законодателя состоит только в том, чтобы их изыскать, распознать и затем предать, гласности.
Бийо-Варенн и Сен-Жюст прекрасно уловили характер основных законов, когда с такой выразительностью первый из них воскликнул: «Добейтесь исчезновения нищеты, и вы избавите бедняка от необходимости сделаться преступником», а второй: «Нищета и испорченность народа - преступление правительств. Если человеку будут даны законы, соответствующие его природе и его желанию, он перестанет быть несчастным и испорченным. Не народ должен приспособляться к законам, а законы должны соответствовать интересам народов». Впрочем, эти слова являются лишь переложением следующей глубокой мысли Морелли: «Изыскать положение, при котором человек не сможет больше быть ни порочным, ни дурным».
Итак, что же это за законы, соответствующие природе и желанию человека? Сен-Жюст и Бийо-Варенн отнюдь не все сказали об этом. Для нас, однако, особенно важно знать все, если мы хотим избежать подводных камней, о которые разбились эти мужественные и прославленные монтаньяры.
И если вы находите, что я слишком пылко выражаю свою мысль, прислушайтесь к голосу, который долгое время был авторитетным даже в глазах людей, стоящих ныне у власти: «Возможно, что под охраной собственности скрываются подлинные кражи,- такие кражи, которые не предусмотрены законом. Я в самом деле полагаю, что если бы, вследствие отсутствия полиции, Картуш более прочно обосновался на большой дороге, то разве он приобрел бы настоящее право на взимание пошлины за проезд через мост? Если бы ему удалось продать эту монополию, когда-то столь обычную, то разве это право стало бы более почетным в руках того, кто его приобрел? Почему восстановление прежнего права рассматривается обычно как менее справедливый и более неосуществимый акт, чем кража» (Сиейес. Что такое третье сословие?). Слышите, консерваторы, это аббата Сиейеса, обычно защищавшего собственность, неумолимая логика вещей заставила свыше 50 лет тому назад заговорить о восстановлении прежнего права, подобно тому, как в настоящее время множество других людей говорят о революции, о возрождении, о социальном переустройстве, да и вы сами, и первый среди вас Гизо, иной раз признаете, что страдания народа достигли высшего предела и что забывать об этом - серьезная ошибка и серьезная опасность!
*
«Привилегия - это червь, незаметно разъедающий свободу». (Макиавелли.)
Послушаем также одного из наиболее знаменитых граждан последнего столетия.
Когда вся Корсика присудила Паоли почетные звания спасителя родины и ее отца,- той самой родины, которую он столь героически освободил навсегда от ига генуэзцев,
Когда каждый с энтузиазмом превозносил его необычайную бескорыстность и неподкупную добродетель,
Когда все граждане благодарили его за установление равенства в ущерб его собственному состоянию и единодушными приветственными возгласами даровали ему новую диктаторскую власть.
Не была ли достойна великого философа мужественная и вместе с тем скромная фраза, которую законодатель Корсики написал одному из друзей: «Я не вижу заслуги в моем бескорыстии; я знал, что суммы, которые я затрачивал для моего отечества, что деньги, от которых я отказывался, скорее создали мне доброе имя, чем если бы я использовал их на постройку домов или на расширение моих владений. Я желал бы, чтобы мои потомки вели себя таким образом, что обо мне стали бы говорить только как о человеке, у которого были добрые намерения» (Паоли).
Хотя изложенные выше мнения и кажутся мне весьма убедительными, автор «Опыта исследования о привилегиях» представляет нам еще более веские аргументы:
«Дайте, дайте народу возможность свободно проявлять доказательства своего уважения. Природа сделала подлинным источником уважения чувства народа. Именно у народа существуют действительные потребности; в нем пребывает отечество, которому лучшие люди призваны посвятить свои дарования; в народе, следовательно, хранится источник наград, которых они могут добиваться. У народа остается только возможность удостоить своим уважением тех, кто ему служит; он располагает только этим средством, чтобы далее воодушевлять людей, достойных ему служить. Неужели вы хотите лишить его последнего достояния, последнего его резерва и таким образом сделать бесполезной для его счастья даже самую сокровенную его собственность?
Повторяю, дайте возможность гражданам оказывать честь своими чувствами и самим отдаваться им с той похвальной и ободряющей экспрессией, какую они умеют им придавать, словно по вдохновению, и тогда по свободному соревнованию всех тех, кто наделен энергией, по многочисленным усилиям во всех видах добра вы увидите, что должна совершить для поступательного движения общества великая побудительная сила общественного признания. Однако ваша бездеятельность и надменность лучше уживаются с привилегиями. Я вижу, что вы предпочитаете иметь отличия по сравнению со своими согражданами, чем быть отмеченными их уважением». (Сиейес. Опыт исследования о привилегиях).
*
«Я всегда считал, что если бы преобразовали воспитание, то преобразовали бы мир» (Лейбниц).
Наиболее выдающиеся граждане французской революции также хорошо понимали этот великий принцип. Все они усматривали в воспитании самое действенное средство упрочить и усовершенствовать великое дело, которое они надеялись завершить.
Некоторые из них оставили нам замечательные проекты, проникнутые самыми благородными чувствами, хотя все они были незавершенными. Тот, который принадлежал Лепелетье де Сен-Фаржо, заслуживает особого рассмотрения. И даже жирондист Рабо де Сент-Этьенн изложил чрезвычайно правильные мысли.
«Общественное воспитание,- говорил этот член Конвента,- есть средство передать народу, каким бы многочисленным он ни был и как бы он ни был разбросан, одинаковые, общие всем восприятия. Общественное воспитание приводит к тому, что в один и тот же день, в один и тот же момент все граждане получают одни и те же восприятия благодаря присущим им способностям и, наконец, благодаря энтузиазму, который можно назвать волшебством разума! Общественное воспитание формирует душевный склад, наделяет добродетелями; оно связано с большими пространствами, осуществляется в сельских местностях, требует цирков, помещений для гимнастики*, ему присуще мирное, величественное зрелище объединенного человеческого общества; оно начинается со дня рождения и завершается только у самого гроба».
Несмотря на это хорошее начало, Рабо де Сент-Этьенн приходит лишь к жалким выводам: он видит добро, но не решается о нем говорить; он восхищается законами Миноса и Ликурга; однако при сравнении античных учреждений с нравами его эпохи мысль его слабеет и делается бессильной. При нашем режиме частной собственности, и особенно при существовании денежной системы, он не надеется достигнуть столь высокой цели: «Слишком велико расстояние,- восклицает он,- между нами и этими детьми природы, которые предпочитали иметь власть над теми, кто обладает золотом, чем самим владеть им!» Республиканец и демократ по своим взглядам, жирондист по своим связям и привычкам, по тщеславию и честолюбию, он старается примирить непримиримое и извращает реформу, которую предлагает, вступив в сделку с собственностью, этим тлетворным и ядовитым растением, иссушающим и разлагающим своим зловонным дыханием всё, к чему оно приближается.
Другие люди, более ревностные и более благородные, пытались уничтожить до мелочей дух неравенства и федерализма. Но их благородные усилия разбивались об этот камень преткновения.
Мишель Лепелетье де Сен-Фаржо прославился тем, что кровью своей скрепил новорожденную республику, а также тем, что он первый со времени революции придумал план национального, общественного, равного воспитания. Это, несомненно, была большая смелость - возложить на богатого тяжесть содержания и воспитания бедного. Это был огромный прогресс - отнять у отцовского эгоизма первоначальное воспитание детей. Однако вынужденный сочетать эту спасительную реформу с преступным законом о частной собственности, которую Конвент с Робеспьером во главе незадолго перед тем объявил священной и неприкосновенной, проект, сформулированный Сен-Фаржо, неизбежно содержал множество уступок и немало слабых мест. Он предлагал воспитывать детей в возрасте от 5 до 12 лет в условиях полнейшего равенства: для каждого возраста одинаковую одежду, питание, жилище, игры, упражнения, одни и те же доктрины, наставления, обучение, книги, одинаковых преподавателей и т.д. Но как могли это подлинное равенство, которое отождествляло всех граждан юного возраста, это братство, которое они почерпали в школе, оставаться нетронутыми в условиях домашнего очага, под зловредным влиянием твоего и моего, под влиянием денег?
…возвышенными и чистыми принципами общественного отцовства были объяты сердца вандомских узников, когда они тайно подготовляли план воспитания, который я сообщу моим читателям.
О, Бабёф! О, Буонарроти! О, Дарте! О, Марешаль! О, Жермен! О, Антонелль! и т.д., примите дань уважения от меня и от всех истинных друзей человечества за славный памятник, который вы нам завещали!
Теодор Александр Дезами
КОДЕКС ОБЩНОСТИ
#ВеликаяФранцузскаяРеволюция
Посмотреть обсуждение, содержащее этот комментарий
Не следует смешивать основные законы с законами конституционными. Конституционные законы, или конституции, являются делом политики; они подвергаются изменениям и носят временный характер. Основные законы, напротив, вечны и неизменны; они воз; никли раньше любого политического строя и более совершенны, ибо исходят от самой природы. Миссия законодателя состоит только в том, чтобы их изыскать, распознать и затем предать, гласности.
Бийо-Варенн и Сен-Жюст прекрасно уловили характер основных законов, когда с такой выразительностью первый из них воскликнул: «Добейтесь исчезновения нищеты, и вы избавите бедняка от необходимости сделаться преступником», а второй: «Нищета и испорченность народа - преступление правительств. Если человеку будут даны законы, соответствующие его природе и его желанию, он перестанет быть несчастным и испорченным. Не народ должен приспособляться к законам, а законы должны соответствовать интересам народов». Впрочем, эти слова являются лишь переложением следующей глубокой мысли Морелли: «Изыскать положение, при котором человек не сможет больше быть ни порочным, ни дурным».
Итак, что же это за законы, соответствующие природе и желанию человека? Сен-Жюст и Бийо-Варенн отнюдь не все сказали об этом. Для нас, однако, особенно важно знать все, если мы хотим избежать подводных камней, о которые разбились эти мужественные и прославленные монтаньяры.
И если вы находите, что я слишком пылко выражаю свою мысль, прислушайтесь к голосу, который долгое время был авторитетным даже в глазах людей, стоящих ныне у власти: «Возможно, что под охраной собственности скрываются подлинные кражи,- такие кражи, которые не предусмотрены законом. Я в самом деле полагаю, что если бы, вследствие отсутствия полиции, Картуш более прочно обосновался на большой дороге, то разве он приобрел бы настоящее право на взимание пошлины за проезд через мост? Если бы ему удалось продать эту монополию, когда-то столь обычную, то разве это право стало бы более почетным в руках того, кто его приобрел? Почему восстановление прежнего права рассматривается обычно как менее справедливый и более неосуществимый акт, чем кража» (Сиейес. Что такое третье сословие?). Слышите, консерваторы, это аббата Сиейеса, обычно защищавшего собственность, неумолимая логика вещей заставила свыше 50 лет тому назад заговорить о восстановлении прежнего права, подобно тому, как в настоящее время множество других людей говорят о революции, о возрождении, о социальном переустройстве, да и вы сами, и первый среди вас Гизо, иной раз признаете, что страдания народа достигли высшего предела и что забывать об этом - серьезная ошибка и серьезная опасность!
*
«Привилегия - это червь, незаметно разъедающий свободу». (Макиавелли.)
Послушаем также одного из наиболее знаменитых граждан последнего столетия.
Когда вся Корсика присудила Паоли почетные звания спасителя родины и ее отца,- той самой родины, которую он столь героически освободил навсегда от ига генуэзцев,
Когда каждый с энтузиазмом превозносил его необычайную бескорыстность и неподкупную добродетель,
Когда все граждане благодарили его за установление равенства в ущерб его собственному состоянию и единодушными приветственными возгласами даровали ему новую диктаторскую власть.
Не была ли достойна великого философа мужественная и вместе с тем скромная фраза, которую законодатель Корсики написал одному из друзей: «Я не вижу заслуги в моем бескорыстии; я знал, что суммы, которые я затрачивал для моего отечества, что деньги, от которых я отказывался, скорее создали мне доброе имя, чем если бы я использовал их на постройку домов или на расширение моих владений. Я желал бы, чтобы мои потомки вели себя таким образом, что обо мне стали бы говорить только как о человеке, у которого были добрые намерения» (Паоли).
Хотя изложенные выше мнения и кажутся мне весьма убедительными, автор «Опыта исследования о привилегиях» представляет нам еще более веские аргументы:
«Дайте, дайте народу возможность свободно проявлять доказательства своего уважения. Природа сделала подлинным источником уважения чувства народа. Именно у народа существуют действительные потребности; в нем пребывает отечество, которому лучшие люди призваны посвятить свои дарования; в народе, следовательно, хранится источник наград, которых они могут добиваться. У народа остается только возможность удостоить своим уважением тех, кто ему служит; он располагает только этим средством, чтобы далее воодушевлять людей, достойных ему служить. Неужели вы хотите лишить его последнего достояния, последнего его резерва и таким образом сделать бесполезной для его счастья даже самую сокровенную его собственность?
Повторяю, дайте возможность гражданам оказывать честь своими чувствами и самим отдаваться им с той похвальной и ободряющей экспрессией, какую они умеют им придавать, словно по вдохновению, и тогда по свободному соревнованию всех тех, кто наделен энергией, по многочисленным усилиям во всех видах добра вы увидите, что должна совершить для поступательного движения общества великая побудительная сила общественного признания. Однако ваша бездеятельность и надменность лучше уживаются с привилегиями. Я вижу, что вы предпочитаете иметь отличия по сравнению со своими согражданами, чем быть отмеченными их уважением». (Сиейес. Опыт исследования о привилегиях).
*
«Я всегда считал, что если бы преобразовали воспитание, то преобразовали бы мир» (Лейбниц).
Наиболее выдающиеся граждане французской революции также хорошо понимали этот великий принцип. Все они усматривали в воспитании самое действенное средство упрочить и усовершенствовать великое дело, которое они надеялись завершить.
Некоторые из них оставили нам замечательные проекты, проникнутые самыми благородными чувствами, хотя все они были незавершенными. Тот, который принадлежал Лепелетье де Сен-Фаржо, заслуживает особого рассмотрения. И даже жирондист Рабо де Сент-Этьенн изложил чрезвычайно правильные мысли.
«Общественное воспитание,- говорил этот член Конвента,- есть средство передать народу, каким бы многочисленным он ни был и как бы он ни был разбросан, одинаковые, общие всем восприятия. Общественное воспитание приводит к тому, что в один и тот же день, в один и тот же момент все граждане получают одни и те же восприятия благодаря присущим им способностям и, наконец, благодаря энтузиазму, который можно назвать волшебством разума! Общественное воспитание формирует душевный склад, наделяет добродетелями; оно связано с большими пространствами, осуществляется в сельских местностях, требует цирков, помещений для гимнастики*, ему присуще мирное, величественное зрелище объединенного человеческого общества; оно начинается со дня рождения и завершается только у самого гроба».
Несмотря на это хорошее начало, Рабо де Сент-Этьенн приходит лишь к жалким выводам: он видит добро, но не решается о нем говорить; он восхищается законами Миноса и Ликурга; однако при сравнении античных учреждений с нравами его эпохи мысль его слабеет и делается бессильной. При нашем режиме частной собственности, и особенно при существовании денежной системы, он не надеется достигнуть столь высокой цели: «Слишком велико расстояние,- восклицает он,- между нами и этими детьми природы, которые предпочитали иметь власть над теми, кто обладает золотом, чем самим владеть им!» Республиканец и демократ по своим взглядам, жирондист по своим связям и привычкам, по тщеславию и честолюбию, он старается примирить непримиримое и извращает реформу, которую предлагает, вступив в сделку с собственностью, этим тлетворным и ядовитым растением, иссушающим и разлагающим своим зловонным дыханием всё, к чему оно приближается.
Другие люди, более ревностные и более благородные, пытались уничтожить до мелочей дух неравенства и федерализма. Но их благородные усилия разбивались об этот камень преткновения.
Мишель Лепелетье де Сен-Фаржо прославился тем, что кровью своей скрепил новорожденную республику, а также тем, что он первый со времени революции придумал план национального, общественного, равного воспитания. Это, несомненно, была большая смелость - возложить на богатого тяжесть содержания и воспитания бедного. Это был огромный прогресс - отнять у отцовского эгоизма первоначальное воспитание детей. Однако вынужденный сочетать эту спасительную реформу с преступным законом о частной собственности, которую Конвент с Робеспьером во главе незадолго перед тем объявил священной и неприкосновенной, проект, сформулированный Сен-Фаржо, неизбежно содержал множество уступок и немало слабых мест. Он предлагал воспитывать детей в возрасте от 5 до 12 лет в условиях полнейшего равенства: для каждого возраста одинаковую одежду, питание, жилище, игры, упражнения, одни и те же доктрины, наставления, обучение, книги, одинаковых преподавателей и т.д. Но как могли это подлинное равенство, которое отождествляло всех граждан юного возраста, это братство, которое они почерпали в школе, оставаться нетронутыми в условиях домашнего очага, под зловредным влиянием твоего и моего, под влиянием денег?
…возвышенными и чистыми принципами общественного отцовства были объяты сердца вандомских узников, когда они тайно подготовляли план воспитания, который я сообщу моим читателям.
О, Бабёф! О, Буонарроти! О, Дарте! О, Марешаль! О, Жермен! О, Антонелль! и т.д., примите дань уважения от меня и от всех истинных друзей человечества за славный памятник, который вы нам завещали!
Теодор Александр Дезами
КОДЕКС ОБЩНОСТИ
#ВеликаяФранцузскаяРеволюция
Посмотреть обсуждение, содержащее этот комментарий