Ну что? Как у вас дела?
На деньги, потраченные на травлю Дель в СМИ, можно было бы каждой питерской приемной семьей купить семейный абонемент в бассейн на 10 лет. Или сделать пластические операции всем приемным детям с заячьей губой. Или отправить на море всех детей матерей-одиночек. На всё лето. И еще на аквапарк каждые выходные всем хватило бы.
Итак, прошел месяц с тех пор, как вся страна узнала, что пьют, едят, носят и обсуждают в семье Дель. Что изменилось?
Михаил - проводит каждый день в семье, как последний, ожидая любых, самых абсурдных обвинений, запечатленного на камеры ареста и последующего тюремного заключения.
Светлана - красивой улыбчивой добродушной женщины больше нет. Есть Тень на грани помешательства и суицида.
Дети - бомбардируются журналистами, Аринами Шараповыми и «профессиональными психологами», заучивая наизусть новую реальность «мама плохая, таскала за уши, папа бил, нам тут хорошо, нам весело».
Что изменилось в нас?
- Для нас мир поделился на тех, кому все равно; тех, кто верит, что «это ж в телевизоре показали, значит, правда»; и тех, кто начинает и заканчивает день поисками хоть какой-нибудь правдивой информации.
- Мы вдумчиво просмотрели свои записи в соцсетях и удалили всё о том, как ребенок довел до ручки, как был период, когда в доме одни пустые макароны, как ребенок приготовил завтрак на всю семью, и, конечно, как мы выпили, снова выпили, еще раз выпили и нам полегчало.
- Мы посмотрели на наших гостей и друзей под другим углом. Случись такое со мной, кто и что будет рассказывать Соловьеву? Кто будет драться, как лев, и защищать мою семью ценой собственного благополучия? Кого, может, не стоит приглашать, чтоб не видели квартиру, пока ремонт не закончен? Может, вообще, проживем как-нибудь без гостей и дружбы семьями?
- Мы спросили себя, что скажут наши дети, если их изолируют на месяц и будут рассказывать, что мама больше не придет, маме ты не нужен. Спросили и поняли, что после этого ни ребенка, ни мамы не будет. Будут только инвалиды нулевой группы.
- Мы попытались выяснить, как вести себя с опекой в случае доноса соседей, воспитателя, учителя. Мы рылись в интернете в поисках утвержденных прав наших и опеки. Мы узнали, что прав у нас никаких нет. У опеки, впрочем, тоже, но кого это когда останавливало?
- Мы искали официальные требования к содержимому холодильника, метражу на ребенка, к степени изношенности одежды, к поведению соцработников "на объекте". И, конечно, мы искали возможность оперативно подтверждать "законность" детских синяков. Мы не нашли.
- Мы выяснили, что таких случаев по стране сотни. СОТНИ. И дел, где родителям удалось отстоять право быть рядом со своими детьми, единицы.
- Мы узнали много нового о том, как работает машина очернения. Мы досконально знаем устройство дерьмомёта (простите, этого слова не избежать) и поименно - тех, кто виртуозно им владеет.
- Мы быстро перестроились, и теперь Священник, призывающий паству верить лжи; Защитник детей, грациозно закатывающая рукава, перед тем как бросить первую лопату земли в могилу еще живой семьи; Журналист, таскающий фото чужих синяков из интернета и профессионально клеймящий позором; Друг, которому когда-то помогли, но, видимо, недостаточно - всё это не герои голливудской мелодрамы, а наши соседи, мы с ними по одним улицам ходим и в одних очередях стоим. Наша новая дополненная реальность.
- Мы осознали, что у всех нас, кто поддерживает семью Дель, образовалась одна общая болезнь. И она называется депрессия. Депрессия от беспомощности, бесправности и беспредела. И мы не верим больше никому. Совсем. Ни друзьям, ни соседям, ни социальным педагогам и школьным психологам, ни - свят-свят-свят -- "честным журналистам".
И, конечно, социальная реклама в метро теперь звучит, как издевательство: «Вы решили принять ребенка в семью? Сделайте этот шаг…»
(с) Ленка Lakulisha
Итак, прошел месяц с тех пор, как вся страна узнала, что пьют, едят, носят и обсуждают в семье Дель. Что изменилось?
Михаил - проводит каждый день в семье, как последний, ожидая любых, самых абсурдных обвинений, запечатленного на камеры ареста и последующего тюремного заключения.
Светлана - красивой улыбчивой добродушной женщины больше нет. Есть Тень на грани помешательства и суицида.
Дети - бомбардируются журналистами, Аринами Шараповыми и «профессиональными психологами», заучивая наизусть новую реальность «мама плохая, таскала за уши, папа бил, нам тут хорошо, нам весело».
Что изменилось в нас?
- Для нас мир поделился на тех, кому все равно; тех, кто верит, что «это ж в телевизоре показали, значит, правда»; и тех, кто начинает и заканчивает день поисками хоть какой-нибудь правдивой информации.
- Мы вдумчиво просмотрели свои записи в соцсетях и удалили всё о том, как ребенок довел до ручки, как был период, когда в доме одни пустые макароны, как ребенок приготовил завтрак на всю семью, и, конечно, как мы выпили, снова выпили, еще раз выпили и нам полегчало.
- Мы посмотрели на наших гостей и друзей под другим углом. Случись такое со мной, кто и что будет рассказывать Соловьеву? Кто будет драться, как лев, и защищать мою семью ценой собственного благополучия? Кого, может, не стоит приглашать, чтоб не видели квартиру, пока ремонт не закончен? Может, вообще, проживем как-нибудь без гостей и дружбы семьями?
- Мы спросили себя, что скажут наши дети, если их изолируют на месяц и будут рассказывать, что мама больше не придет, маме ты не нужен. Спросили и поняли, что после этого ни ребенка, ни мамы не будет. Будут только инвалиды нулевой группы.
- Мы попытались выяснить, как вести себя с опекой в случае доноса соседей, воспитателя, учителя. Мы рылись в интернете в поисках утвержденных прав наших и опеки. Мы узнали, что прав у нас никаких нет. У опеки, впрочем, тоже, но кого это когда останавливало?
- Мы искали официальные требования к содержимому холодильника, метражу на ребенка, к степени изношенности одежды, к поведению соцработников "на объекте". И, конечно, мы искали возможность оперативно подтверждать "законность" детских синяков. Мы не нашли.
- Мы выяснили, что таких случаев по стране сотни. СОТНИ. И дел, где родителям удалось отстоять право быть рядом со своими детьми, единицы.
- Мы узнали много нового о том, как работает машина очернения. Мы досконально знаем устройство дерьмомёта (простите, этого слова не избежать) и поименно - тех, кто виртуозно им владеет.
- Мы быстро перестроились, и теперь Священник, призывающий паству верить лжи; Защитник детей, грациозно закатывающая рукава, перед тем как бросить первую лопату земли в могилу еще живой семьи; Журналист, таскающий фото чужих синяков из интернета и профессионально клеймящий позором; Друг, которому когда-то помогли, но, видимо, недостаточно - всё это не герои голливудской мелодрамы, а наши соседи, мы с ними по одним улицам ходим и в одних очередях стоим. Наша новая дополненная реальность.
- Мы осознали, что у всех нас, кто поддерживает семью Дель, образовалась одна общая болезнь. И она называется депрессия. Депрессия от беспомощности, бесправности и беспредела. И мы не верим больше никому. Совсем. Ни друзьям, ни соседям, ни социальным педагогам и школьным психологам, ни - свят-свят-свят -- "честным журналистам".
И, конечно, социальная реклама в метро теперь звучит, как издевательство: «Вы решили принять ребенка в семью? Сделайте этот шаг…»
(с) Ленка Lakulisha