Духом измены проникнуты все наши житейские отношения
Оригинал взят у ext_449909 в Духом измены проникнуты все наши житейские отношения
Меньшиков М.О. На очереди. XXI. // Неделя. СПб., 1898. №4, 25 января (6 февраля), стлб. 135-139.
{стлб. 135}
Отчего так бедна Россия? Отчего она так невежественна и отстала - почти на всех поприщах в сравнении с западными и даже восточными соседями (Японией и Китаем, которого, например, всеобщая народная грамотность, высокая агрикультура и пр. для нас еще мечта)? Отчего явилось истощение русской природы, это гибельное истребление флоры и фауны - двух царств, без которых третье, минеральное, не в силах кормиться человека? Откуда взялся этот ужасающий 31% недоеданья? Отчего у нас такое повальное пьянство, такой нигде в мире незамечаемый разлив сифилиса, в котором гниют уже многие миллионы населения? Отчего у нас развилось опять-же нигде неслыханное кулачество в деревне и пр. и пр.? Позвольте не перечислять всех «язв» народной жизни - список вышел-бы длинным. Отчего, скажите, среди зажиточных классов у нас замечается такая безжизненость, такое отсутствие предприимчивости, так мало интеллигентности, таланта? Отчего русский образованный человек «к добру и злу постыдно равнодушен», равнодушен большею частью ко всему на свете, кроме желудочно-половых функций? Отчего он «так ленив и нелюбопытен», по выражению Пушкина? (...)
{стлб. 136} (...)
Омертвение души русского человека замечено впервые Фонвизиным, которого Тарас Скотинин уже совсем мертвый, до скотства павший человек. Проницательный взор Гоголя открыл в русском обществе целый мир «мертвых душ». (...) После Гоголя Тургенев и Достоевский выдвинули целое кладбище разлагающихся, гниющих типов,- в лучшем случае лишь заживо похороненных, судорожно бьющихся под заваленною землею крышкой гроба. (...) После Тургенева Чехов с меньшей силой, но с большей жалостью занялся увяданием души русской... Мне ужасно жаль этого молодого писателя. С его столь свежим и сильным талантом, с этакой-то впечатлительностью ко всему прекрасному - и родиться в такой грустный, некрасивый век! С такой жаждой светлого, безпечного счастья, и быть обреченным на созерцание полумертвого общества...
{стлб. 137} (...)
Приглядитесь сами к живой, окружающей вас обстановке, как мало красок и красивых форм, как мало огня и таланта в людях. Спросите тех, которых профессия требует разыскивать даровитых людей - редакторов, начальников учреждений, профессоров. Всюду чувствуется гнетущий наплыв посредственности и крайний недостаток дарований. Начто, кажется, не хитро газетное дело,- но на наших глазах идут отчаянные попытки создать хоть одну свежую, талантливую газету иного направления, нежели возобладавшее, и ничего из этих попыток не выходит. Являются и издатели, и капиталы, и сотни новых журналистов - и едва отыскивается два-три сколько-нибудь живых дарования, сколько-нибудь удобочитаемых. Претензий бездна, но и только. На Западе, вы скажете, тоже идет оскуденье. О, нет, этого там не видно. Тамошнее декадентство - свидетельствует скорее о роскоши, нежели нищете духа, о роскоши, правда, «безумной». (...) Если вы не бываете заграницей, судите хотя по заграничным товарам, книгам, иллюстрациям. Как это все прочно, изящно, остроумно, долговечно, и как все дешево, если сбросить тарифную приплату. (...) У нас-же на каждой почти вещи - кроме тех, что готовятся для выставок,- вы замечаете следы поспешной неумелости и желание как-нибудь всучить товар покупателю, хоть с гнильцой и ржавчинкой. У нас все кое-как, «на живую нитку», лишь-бы сошло: из всего сквозит бедность наша, бедность и выдумки, бедность и терпения, бедность и вкуса - а главное бедность совести, которая ни в чем не контролирует и ни к чему не принуждает русского человека.
Тут позвольте ответить на поставленные в начале этой заметки вопросы: отчего бедна Россия, откуда пошло раззоренье природы, недоеданье, сифилис, кулачество и пр. Принято отвечать на это крайне разнообразно: виноваты, видите-ли, татары, наша суровая природа, наша история и т.д. Я-же думаю, что татары тут ровно ни причем, и пора-бы нам постыдиться валить все с нашей больной головы на здоровую. После татар прошло почти пол-тысячелетия: время, достаточное для развития самой роскошной цивилизации, если-бы мы к ней были способны. (...) {стлб. 138} (...) Нет, не татары виной теперешнему оскудению России. И не природа, и не история - поскольку она не от нас зависела. Среди интеллигенции держится застарелое мнение, что все беды русские происходят от одной внешней причины, которую стоит устранить, и все сразу расцветет, как в Западной Европе. По-моему, это глубокое заблуждение. Как-бы ни были несовершенны те или иные условия, они - создание нашего-же характера, наших-же народных нравов.
Вот в грубости этих нравов я вижу коренную причину нашего раззоренья, и материального, и духовного. Искони веков у нас не доставало нравственной культуры, не доставало духовного благородства, в котором источник всякой энергии, всякого творчества. Русский человек веками привык относиться неблагородно ко всему: к интересам ближнего, к общественному делу, к своей семье, к самому себе, к Богу. Духом измены проникнуты все наши житейские отношения. Русский человек глядит в оба глаза на всякую беду своего ближнего: чуть кто оплошал, на него наседает хищник. Вместо помощи в беде, каждый встречает последний, добивающий удар. Отсюда - кулачество, заедающее мужика и им рожденное. (...) Возьмите семью. Русскому человеку ничего не стоит от жены пойти в притон или в своей-же деревне пойти к чужой жене. В результате страшное развитие сифилиса, разносимого по всей стране фабричными и солдатами. Пусть способствует этой язве бедность и невежество крестьянина, но вызывает ее чаще всего безсовестность: измена чистоте своей, грех почти неизвестный в религиозных протестантских странах. Далее, пьянство: что оно такое, как не крайняя нравственная слабость? Человек, душевно опустившийся, ищет чем-бы хоть временно приподнять себя и прибегает к яду. Поглядите на немецких колонистов, на наших раскольников, где держится крепкий религиозный дух: им не нужно водки, чтобы чувствовать себя хорошо, они всегда в достаточно хорошем настроении, и пьяное сумасшествие им кажется отвратительным. Возьмите истребление живой природы: что такое это, как не доказательство нравственной низости? Русскому человеку не жаль старого леса, не жаль истребить в нем полную поэзии жизнь,- он не чувствует этой поэзии. Чтобы вырубить чеку, он валит под корень целую березу. Какого-бы зверя он не увидал, иногда совсем невинного и даже полезного,- первое движение - убить его, хватить дубиной или камнем. Увидал птицу - сейчас-же ловит ее, гнездо - топчи его вместе с выводком. Озера, реки - русский человек и не подумает, чтобы бережно пользоваться дарами их: если возможно, он готов вычерпать их не только с рыбой, но и с песком. Вот это безумное, неблагородное отношение ко всему - основной наш грех, который влечет за собою заслуженную казнь. Есть пословица: захочет Бог человека наказать, отнимет разум. Я сказал-бы: отнимет не разум, а совесть. Русский человек не глуп, он сметлив, хитер. Но чего недостает ему это - гения, высшей совестливости, которая в разум вливает начало поэтическое, божественное. Немец (европеец) не умнее русского, но он благороднее, он душою чище. (...) {стлб. 139} (...) Немцу кажется не только глупым, но и зазорным оборвать, например, в завязи все орехи в лесу, оборвать с сучьями всю черемуху или рябину, выловить весь малек в пруду, перебить выводок диких уток. Ему стыдно было-бы за такие поступки. Он инстинктивно глядит на всю природу с чувством нравственного долга, с оттенком того религиозного уважения, которое подобает дому Божьему. Немец пользуется дарами Бога вежливо, не вырывая их из рук Его, не истощая самих источников жизни. Во все свои отношения - к себе, природе, людям, Богу немец влагает благородство, чувство меры и благоволения. Немец не допускает измены, оттого и не встречает ея: он всему верен, и все окружающее ему верно. При таком условии ткань жизни слагается удивительно прочно,- как добротная английская материя, где к шерсти не подпущено бумажных прядей, где каждая нитка выпрядена ровно и крепко. (...)
Я, пишущий эти строки, кровный русский человек, и мне нелегко писать эти строки. (...) Нравственное нездоровье совершенно подобно физическому: нет иного лечения, кроме того, чтобы возвратиться к той норме, от которой отступил. Русскому человеку недостает нравственной культуры. Нет иного способа помочь этому горю, кроме того, чтобы начать вырабатывать эту культуру - всюду, во всех сферах и во всех мгновениях жизни. Каждый ежесекундно или нарушает долг свой, или выполняет его: нужно сосредоточиться каждому на выполнении вот этого, сейчасного долга, и сумма этих безсчисленных усилий когда-нибудь сложится в культуру совести. Возвышенная, неуследимая - эта культура, как нежная крона цветка, есть носительница жизни, ея единственный возбудитель; в ней одной спасение от наших бед.
Меньшиков М.О. На очереди. XXI. // Неделя. СПб., 1898. №4, 25 января (6 февраля), стлб. 135-139.
{стлб. 135}
Отчего так бедна Россия? Отчего она так невежественна и отстала - почти на всех поприщах в сравнении с западными и даже восточными соседями (Японией и Китаем, которого, например, всеобщая народная грамотность, высокая агрикультура и пр. для нас еще мечта)? Отчего явилось истощение русской природы, это гибельное истребление флоры и фауны - двух царств, без которых третье, минеральное, не в силах кормиться человека? Откуда взялся этот ужасающий 31% недоеданья? Отчего у нас такое повальное пьянство, такой нигде в мире незамечаемый разлив сифилиса, в котором гниют уже многие миллионы населения? Отчего у нас развилось опять-же нигде неслыханное кулачество в деревне и пр. и пр.? Позвольте не перечислять всех «язв» народной жизни - список вышел-бы длинным. Отчего, скажите, среди зажиточных классов у нас замечается такая безжизненость, такое отсутствие предприимчивости, так мало интеллигентности, таланта? Отчего русский образованный человек «к добру и злу постыдно равнодушен», равнодушен большею частью ко всему на свете, кроме желудочно-половых функций? Отчего он «так ленив и нелюбопытен», по выражению Пушкина? (...)
{стлб. 136} (...)
Омертвение души русского человека замечено впервые Фонвизиным, которого Тарас Скотинин уже совсем мертвый, до скотства павший человек. Проницательный взор Гоголя открыл в русском обществе целый мир «мертвых душ». (...) После Гоголя Тургенев и Достоевский выдвинули целое кладбище разлагающихся, гниющих типов,- в лучшем случае лишь заживо похороненных, судорожно бьющихся под заваленною землею крышкой гроба. (...) После Тургенева Чехов с меньшей силой, но с большей жалостью занялся увяданием души русской... Мне ужасно жаль этого молодого писателя. С его столь свежим и сильным талантом, с этакой-то впечатлительностью ко всему прекрасному - и родиться в такой грустный, некрасивый век! С такой жаждой светлого, безпечного счастья, и быть обреченным на созерцание полумертвого общества...
{стлб. 137} (...)
Приглядитесь сами к живой, окружающей вас обстановке, как мало красок и красивых форм, как мало огня и таланта в людях. Спросите тех, которых профессия требует разыскивать даровитых людей - редакторов, начальников учреждений, профессоров. Всюду чувствуется гнетущий наплыв посредственности и крайний недостаток дарований. Начто, кажется, не хитро газетное дело,- но на наших глазах идут отчаянные попытки создать хоть одну свежую, талантливую газету иного направления, нежели возобладавшее, и ничего из этих попыток не выходит. Являются и издатели, и капиталы, и сотни новых журналистов - и едва отыскивается два-три сколько-нибудь живых дарования, сколько-нибудь удобочитаемых. Претензий бездна, но и только. На Западе, вы скажете, тоже идет оскуденье. О, нет, этого там не видно. Тамошнее декадентство - свидетельствует скорее о роскоши, нежели нищете духа, о роскоши, правда, «безумной». (...) Если вы не бываете заграницей, судите хотя по заграничным товарам, книгам, иллюстрациям. Как это все прочно, изящно, остроумно, долговечно, и как все дешево, если сбросить тарифную приплату. (...) У нас-же на каждой почти вещи - кроме тех, что готовятся для выставок,- вы замечаете следы поспешной неумелости и желание как-нибудь всучить товар покупателю, хоть с гнильцой и ржавчинкой. У нас все кое-как, «на живую нитку», лишь-бы сошло: из всего сквозит бедность наша, бедность и выдумки, бедность и терпения, бедность и вкуса - а главное бедность совести, которая ни в чем не контролирует и ни к чему не принуждает русского человека.
Тут позвольте ответить на поставленные в начале этой заметки вопросы: отчего бедна Россия, откуда пошло раззоренье природы, недоеданье, сифилис, кулачество и пр. Принято отвечать на это крайне разнообразно: виноваты, видите-ли, татары, наша суровая природа, наша история и т.д. Я-же думаю, что татары тут ровно ни причем, и пора-бы нам постыдиться валить все с нашей больной головы на здоровую. После татар прошло почти пол-тысячелетия: время, достаточное для развития самой роскошной цивилизации, если-бы мы к ней были способны. (...) {стлб. 138} (...) Нет, не татары виной теперешнему оскудению России. И не природа, и не история - поскольку она не от нас зависела. Среди интеллигенции держится застарелое мнение, что все беды русские происходят от одной внешней причины, которую стоит устранить, и все сразу расцветет, как в Западной Европе. По-моему, это глубокое заблуждение. Как-бы ни были несовершенны те или иные условия, они - создание нашего-же характера, наших-же народных нравов.
Вот в грубости этих нравов я вижу коренную причину нашего раззоренья, и материального, и духовного. Искони веков у нас не доставало нравственной культуры, не доставало духовного благородства, в котором источник всякой энергии, всякого творчества. Русский человек веками привык относиться неблагородно ко всему: к интересам ближнего, к общественному делу, к своей семье, к самому себе, к Богу. Духом измены проникнуты все наши житейские отношения. Русский человек глядит в оба глаза на всякую беду своего ближнего: чуть кто оплошал, на него наседает хищник. Вместо помощи в беде, каждый встречает последний, добивающий удар. Отсюда - кулачество, заедающее мужика и им рожденное. (...) Возьмите семью. Русскому человеку ничего не стоит от жены пойти в притон или в своей-же деревне пойти к чужой жене. В результате страшное развитие сифилиса, разносимого по всей стране фабричными и солдатами. Пусть способствует этой язве бедность и невежество крестьянина, но вызывает ее чаще всего безсовестность: измена чистоте своей, грех почти неизвестный в религиозных протестантских странах. Далее, пьянство: что оно такое, как не крайняя нравственная слабость? Человек, душевно опустившийся, ищет чем-бы хоть временно приподнять себя и прибегает к яду. Поглядите на немецких колонистов, на наших раскольников, где держится крепкий религиозный дух: им не нужно водки, чтобы чувствовать себя хорошо, они всегда в достаточно хорошем настроении, и пьяное сумасшествие им кажется отвратительным. Возьмите истребление живой природы: что такое это, как не доказательство нравственной низости? Русскому человеку не жаль старого леса, не жаль истребить в нем полную поэзии жизнь,- он не чувствует этой поэзии. Чтобы вырубить чеку, он валит под корень целую березу. Какого-бы зверя он не увидал, иногда совсем невинного и даже полезного,- первое движение - убить его, хватить дубиной или камнем. Увидал птицу - сейчас-же ловит ее, гнездо - топчи его вместе с выводком. Озера, реки - русский человек и не подумает, чтобы бережно пользоваться дарами их: если возможно, он готов вычерпать их не только с рыбой, но и с песком. Вот это безумное, неблагородное отношение ко всему - основной наш грех, который влечет за собою заслуженную казнь. Есть пословица: захочет Бог человека наказать, отнимет разум. Я сказал-бы: отнимет не разум, а совесть. Русский человек не глуп, он сметлив, хитер. Но чего недостает ему это - гения, высшей совестливости, которая в разум вливает начало поэтическое, божественное. Немец (европеец) не умнее русского, но он благороднее, он душою чище. (...) {стлб. 139} (...) Немцу кажется не только глупым, но и зазорным оборвать, например, в завязи все орехи в лесу, оборвать с сучьями всю черемуху или рябину, выловить весь малек в пруду, перебить выводок диких уток. Ему стыдно было-бы за такие поступки. Он инстинктивно глядит на всю природу с чувством нравственного долга, с оттенком того религиозного уважения, которое подобает дому Божьему. Немец пользуется дарами Бога вежливо, не вырывая их из рук Его, не истощая самих источников жизни. Во все свои отношения - к себе, природе, людям, Богу немец влагает благородство, чувство меры и благоволения. Немец не допускает измены, оттого и не встречает ея: он всему верен, и все окружающее ему верно. При таком условии ткань жизни слагается удивительно прочно,- как добротная английская материя, где к шерсти не подпущено бумажных прядей, где каждая нитка выпрядена ровно и крепко. (...)
Я, пишущий эти строки, кровный русский человек, и мне нелегко писать эти строки. (...) Нравственное нездоровье совершенно подобно физическому: нет иного лечения, кроме того, чтобы возвратиться к той норме, от которой отступил. Русскому человеку недостает нравственной культуры. Нет иного способа помочь этому горю, кроме того, чтобы начать вырабатывать эту культуру - всюду, во всех сферах и во всех мгновениях жизни. Каждый ежесекундно или нарушает долг свой, или выполняет его: нужно сосредоточиться каждому на выполнении вот этого, сейчасного долга, и сумма этих безсчисленных усилий когда-нибудь сложится в культуру совести. Возвышенная, неуследимая - эта культура, как нежная крона цветка, есть носительница жизни, ея единственный возбудитель; в ней одной спасение от наших бед.