1915. Бальмонт в Екатеринбурге
«Я мечусь вокруг Урала…»: Эпизоды гастрольного турне К. Д. Бальмонта 1915 года. Екатеринбург
Ю. С. Подлубнова, (г. Екатеринбург), А. Ю. Романов (г. Иваново) http://Сайт исследователей жизни и творчества К. Д. Бальмонта
В 1915 г. широко известный в России и за рубежом поэтсимволист Константин Бальмонт запланировал проехать через всю страну - от Москвы до Иркутска - с лекциями «Поэзия как волшебство» и «Океания». Поэта особенно интересовали Урал и Сибирь как регионы экзотические: с неопределённым, но, возможно, большим культурным потенциалом [1].
Первый «среднеуральский эпизод» в гастрольной поездке 1915 г. начался 12 ноября со знакомства Бальмонта с вокзалом Екатеринбурга, собственно этим и закончившись. Дело в том, что, собираясь выступить в городе («уральском замке Екатерины», как он сам называет его в одном из писем к жене [2, с. 396]), поэт не озаботился получить у властей надлежащего разрешения на публичные лекции, и ему пришлось проехать с Южного Урала сразу в Пермь. Во время остановки поезда № 3 корреспонденту екатеринбургской газеты «Зауральский край» удалось взять у Бальмонта интервью. Поэт охотно поделился своими впечатлениями о «чуткой и отзывчивой» молодёжи, посещающей его концерты, и озвучил дальнейшие планы: «Из Перми <…> я проеду в Иркутск, буду читать лекции в попутных городах, а на обратном пути, в начале декабря, непременно остановлюсь в Екатеринбурге» [3].
Здесь же, на вокзале, случилась неожиданная встреча поэта с другой знаковой фигурой того времени - революционером, учёным, писателем и поэтом Н. А. Морозовым (1854-1946) [14], который также совершал гастроли по Уралу и выступал в Екатеринбурге с «научными поэмами» «В поисках философского камня» и «Современное воздухоплавание на фоне общественной жизни народов», иллюстрированными световыми картинами и личными впечатлениями от полётов. Корреспонденту, присутствовавшему при встрече, удалось зафиксировать диалог знаменитостей, произошедший около поезда: «- Тот самый Морозов! - воскликнул Бальмонт, пожимая руку Н. А.
- Тот самый. <…>
- Я вижу, что долговременное заключение прекрасно влияет на сохранение бодрости и энергии.
- Но вряд ли, - шутливо отвечает Н. А., - вы захотели бы таким способом сохранить свою бодрость» [4]. В Пермь поэт и известный арестант поехали в одном вагоне [15].
Как пишет в своих «Воспоминаниях» Екатерина АндрееваБальмонт, устроителем этой поездки был некто Фёдор Евсеевич Долидзе, он же должен был и сопровождать поэта. «Но перед самым отъездом Долидзе был мобилизован, и в поездке его заменила жена, Мария Владиславовна, что Бальмонту было очень приятно» [2, с. 396]. Оказавшись в Перми, «среди снежных просторов, над широкою Камой, над равнинами, за которыми тянется на 15 вёрст сосновый бор», поэт 14 ноября пишет жене: «Я убедил М. В. Долидзе уехать в Екатеринбург, добиться устроения там выступлений на обратном моём пути, а сам остался до ночи и еду в полночь, один, в Тюмень и в Омск. Я бродил над застывшей рекой, - продолжает он свои впечатления. - Я смотрел на янтарнохризолитные дали, где когдато вот так бродили варяги. Я чувствовал, быть может впервые, всё безмерное величие России, всю красоту её, судьбинную, предназначенную» [2, с. 466].
На другой же день, 15 ноября, в 7 часов вечера, снова оказавшись проездом в Екатеринбурге на вокзале, Бальмонт шлёт жене в Москву стихотворный экспромт, в котором олицетворяет город со своей черноглазой «второй половиной»:
Не могу с тобой расстаться,
Катерина Черноглаз.
Дважды здесь пришлось скитаться,
И приеду в третий раз.
Я мечусь вокруг Урала,
Но ещё настанет день, -
И Сибирского опала
Свет блеснёт: мой путь - в Тюмень… [2, с. 466]
Третий раз («эпизод») случился несколько ранее срока, который намечал сам Бальмонт, - не в декабре, а в том же ноябре. Проехав сначала в Тюмень, а затем и в Омск, он получает-таки разрешение на чтение лекций в Екатеринбурге. Ещё находясь в дороге, он уведомляет жену: «Через два часа я отъезжаю в твой город, который <…> приветствует меня, прежде чем я в него приехал. Прилагаю заметки из двух екатеринбургских газет. Сегодня я читаю там “Океанию”, послезавтра [26го] “Поэзию как Волшебство”» [2, с. 468].
Выступал поэт в зале Коммерческого собрания, и об этих лекциях столичной знаменитости появились отклики в местных газетах «Зауральский край» и «Уральская жизнь». Реакция екатеринбургских журналистов, побывавших на вечерахлекциях, оказалась, в принципе, схожей; выделяется ряд моментов, повторяющихся в статьях и заметках. Первое, что показалось необычным и вызвало чрезвычайный интерес публики, - это сама наружность поэта, его умение строить и подавать лекционный материал. Всё в нём было «выходящим за рамки установившихся представлений. Внешность: длинные до плеч пышные рыжие кудри, быстрые зеленоватые глаза, стремительная походка… Манера держаться: появился на сцене, слегка прихрамывая, с цветком в петлице, за кафедрой принял эффектную позу. Особенно вызывала недоумение его декламация стихов. Непривычно он произносил их. Медленно, с намеренной однотонностью…» [5].
Первую лекцию, об Океании, слушатели восприняли как «ряд живых картинок» [6], это - «полупоэма, полуэтнографический очерк, в котором причудливо сочетались стихи, ритмическая проза и беглые наблюдения туриста» [7]. «Образы, образы и образы сплетаются в запутанный клубок, - писал Н. Смуров. - <…> В этой лекции нет положений, которые бы лектор доказывал, или развивал, в ней есть только образная передача чувств, испытанных путешественникомпоэтом, чувств изменчивых и разнообразных до беспредельности. Когда язык прозы становится слабым для передачи этих чувств, лектор начинает декламировать свои стихотворения и их музыкой, их созвучным ритмом стремится разбудить у слушателя чувства, однородные своим переживаниям. Это обстоятельство ставит лекцию К. Д. Бальмонта совершенно особняком, превращая в своеобразную попытку поэта оторвать своих слушателей от прозы повседневной, мучительной и больной жизни и перенести в чудесную страну “Счастливых островов”, где всё улыбка, и природа, и мощные моря, и люди солнечные, беспечные как дети» [7].
С единообразным и, пожалуй, куда большим восторгом критики отозвались о второй части «Океании» и лекции, посвящённой «волшебству поэзии», которые содержали не столько образный, сколько конкретный и фактографический материал: «Вторая лекция К. Д. Бальмонта отличалась от первой большим богатством конкретного содержания. Во второй лекции меньше образов, она несколько суше, но зато в ней есть идея, которую поэт стремился обосновать и доказать» [8]. В этом плане немалый интерес екатеринбургской публики вызвала звукосемантическая теория Бальмонта: синэстетическое восприятие гласных и согласных и его интерпретации конкретных букв (присутствующие в зале навряд ли были столь образованны, чтобы знать о подобных же опытах Артюра Рембо) [9].
Общим в отзывах местных репортёров стал также своеобразный пересказ содержания лекций. Своеобразие заключалось в том, что насыщенный «красочными картинами» и ритмом материал оказался сложно передаваемым привычными средствами публицистики: в двухтрёх логически завершённых, погазетному сжатых фразах трудно передать смысл сказанного, и корреспондентам пришлось дословно воспроизводить речь поэта. Таким образом, текст, передающий содержание лекций, с одной стороны, имел определённые черты конспекта, то есть представлял собой некую компиляцию кратко записанных тезисов, с другой - сохранял весь живой и витиеватый строй самой речи. Нет смысла приводить эти пересказы полностью, поэтому ограничимся наиболее показательными цитатами [все - 8]: «Речь - чудо, в ней всё чарование от звука и до слова; в ней всё богатство, блеск и роскошь. Но надо уметь подойти к этому чуду, надо иметь ключ к пониманию этого богатства и только тогда можно стать чародеемпоэтом». Лектор говорил о «громадной силе слова», обусловленной богатством природы и разнообразием человеческих чувств: «Поэт чаровник потому, что обладает этой силой, улавливает внутренний смысл каждого звука». Среди «чаровников» от русской поэзии Бальмонт назвал Фета и Пушкина: «Они поняли и, как чудодеи, использовали напевность русской речи, заложив первоосновы русской поэзии».
Лекция о волшебстве поэзии завершилась ответом на вопрос из зала: «Можно ли говорить сейчас о волшебстве звуков и чудесной силе слова, когда там, на полях сражений, льётся кровь?» Бальмонт ответил следующими аллегориями: «Я стоял на берегу океана, который при криках бури шёл на меня тысячью валов. Океан был грозен и страшен. Но вдали от меня было селение, и оттуда доносился мирный звон колокола, призывавшего в бурю к тишине и спокойствию.
Мне казалось, что и звон тоже нужен.
Я видел солдат в окопах, суровых французских солдат, и они говорили мне, что, когда весной пролетали над ними жаворонки, певшие свои тихие песни, легче было людям в окопах.
Мне кажется, что жаворонок тоже нужен»…
Наконец, последнее, что единодушно отметили екатеринбургские хроникёры, - это тёплый приём публики. Каждую лекцию Бальмонт завершал стихами, после чего звучали продолжительные аплодисменты.
Однако, нужно сказать и о том, что не попало в газетные отчёты, - как поэт проводил время между лекциями, с кем встречался, знакомился, общался. Об этом он сам пишет жене 26 ноября, в 6м часу вечера, из Американской гостиницы (№ 15): «Падаю от усталости, нужно отдохнуть перед выступлением. С 12 ч. у[тра] до 4х ч. в[еч]. был среди драгоценных камней и приобрёл в мудроисключительной возможности дивные подарочки тебе, Мушке, Нинике и всем милым [16]. Здесь есть мои поклонники, уж 20 лет меня чтущие. Директор Художественнопромышленной школы, Анастасьев, <…> который знает меня с Парижа 1897 г.! <…> Как не пропадают жизненные встречи, милая!..» [2, с. 469].
Своими итоговыми впечатлениями о лекциях в целом поэт образно и очень подробно делится в следующем письме, посланном жене на обратном пути, через несколько дней - 30 ноября, после третьего вечера: «Я нашёл в Екатеринбурге малоподготовленную аудиторию. В 1й вечер я растапливал льды, во 2й они растаяли, в 3й, устроенный мною самим, была цветущая весна. Этот 3й вечер был зерном того, что я намерен устроить в Питере и в Москве. Без какойлибо подготовки и утомлённый предыдущими двумя ночами - уснул часа в 3-4, проснулся в 8, - я говорил в прозе, импровизации о связи Солнца и Луны с теми или иными, или, вернее, с одними и совсем разными другими, ликами чувств, мыслей и настроений. Читал страницы “Будем как Солнце”, “Ясеня” и других книг. Построил воздушный мост от Луны к Смерти. Нарисовал два лика отношения к Смерти, тоскующее “Камыши”, “Лебедь” и пламенноторжествующее “Гимн к Огню”. Спутал волшебно все величины рассуждения, введя в нить говорения слово Любовь, и вызвал взрыв восторга, завершив говорение страстновзволнованным чтением поэмы “С Морского дна” [17]. Передо мной, в 1м ряду, сидел высокий старик, военный врач, со своей женой. Когда я читал о том, как Русалка ослепла, она вся задрожала от внутреннего рыдания и, уронив голову на плечо к своему мужу, плакала до конца. Вот где и вот когда я поистине почувствовал, что старость бывает прекраснее юности.
Милая, этот вечер, околдовавший жителей и жительниц уральского замка Катерины, я устроил, мысленно, - добавляет Бальмонт, - в честь тебя, ибо с тобой я пережил “Будем как Солнце”, эту красивую и жестокую, эту лучшую мою книгу» [2, с. 469].
Поездкой в Екатеринбург К. Д. Бальмонт всётаки остался, если верить газетным отчётам, не вполне доволен - потому, что ему пришлось отказаться от посещения Томска, Красноярска и Иркутска - городов, которые представляли для него очевидный интерес. Екатеринбург же, как поэт выразил корреспонденту «Уральской жизни», посетившему его в гостинице, произвёл не самое благоприятное впечатление - города «сонного» и «отставшего в умственном отношении на целую четверть века по сравнению с жизнью столицы» [10]. Местная публика показалась некультурной: многие посчитали его футуристом, а другие не поняли его лекций или вообще не знали его имени. Более всего поэта обидели пустовавшие в зале Коммерческого собрания первые ряды кресел [11]. Высокая стоимость билета, 3 руб., по мнению Бальмонта, не могла быть оправданием, поскольку, например, в Шуе и ИвановоВознесенске билеты на первые ряды стоили по 25 руб. и все были раскуплены представителями «торгового и промышленного класса».
Впрочем, в том же интервью Бальмонт признался, что Сибирью он был разочарован ещё более. К примеру, Тюмень показалась ему населённой «какимито троглодитами». Поэт рассказал историю про одного тюменского фельетониста, решившего написать статью и спросившего, кто есть Бальмонт - футурист, символист или декадент? Выяснилось, что фельетонист даже не читал его стихов [10].
Корреспонденту «Уральской жизни» удалось узнать также о дальнейших планах поэта: после Екатеринбурга тот собирался посетить Вологду, затем отправиться в Петербург, а святки провести в Москве. «С первым дыханием весны» Бальмонт планировал открыть новое турне по провинции (выступать с лекциями о Руставели) и вновь посетить города Урала, в том числе и Екатеринбург. Забегая вперёд, скажем, что в марте 1916 г. поэт, проехавший по Уралу и Сибири (Челябинск, Новониколаевск) до самого Владивостока, в Екатеринбург так и не заехал…
В последующем, вспоминая о своей гастрольной поездке 1915 г., Бальмонт любил рассказывать такую историю: в городе Тюмени афиши с извещениями о его лекциях клеились на мучной клейстер - и козы, гулявшие по улицам, моментально их поедали. Поэт иронически комментировал: «Меня знает вся Россия, а на Урале даже козы - отъявленные бальмонтистки» [12].
Исследователи жизни и творчества поэта П. В. Куприяновский и Н. А. Молчанова, отметив, что «о литературных турне Бальмонта, его выступлениях, манере чтения, о восприятии разными категориями слушателей много писалось в городских газетах», выразили пожелание: «Если бы собрать и проанализировать [эти газетные] отзывы, получилось бы интересное исследование о популярности и рецепции творчества Бальмонта» [13]. И с этим трудно не согласиться, обратившись к документальным материалам всего лишь о трёх «екатеринбургских вечерах» 1915 года.
Примечания
1. Назовём лишь несколько публикаций, в разных аспектах («эпизодах») затрагивающих эту интересную тему: Баньковский, А. Славянское древо: Поэтическое путешествие К. Бальмонта на землю Пармии // Наука Урала. 1992. № 1. С. 6-7; Федорищев, В. К. Бальмонт и Урал // Народная дума. 1992. 10-14 июля. № 28. С. 6; Гальцева, Л.П. К. Д. Бальмонт и Урал // Города Урала в контексте русской культуры: Тезисы докладов юбилейной региональной научной конференции. Челябинск, 1993. С. 60-65; Горбунов, Ю.А. Бальмонт: Миасские страницы // Уральский следопыт. 2002. № 4. С. 13-18.
2. АндрееваБальмонт, Е.А. Воспоминания. М.: Издво им. Сабашниковых, 1997.
3. Г. К. Д. Бальмонт в Екатеринбурге // Зауральский край. 1915. № 254. 13 нояб.; здесь и далее газетные тексты цитируются по правилам современной орфографии и пунктуации.
4. Кориков, А. Кто видел дальше? Учёный Н. Морозов и поэтсимволист К. Д. Бальмонт в Екатеринбурге // На смену! 1965. № 210 (7665). 23 окт.
5. Жерновников, В. Бальмонт и… козы // Литературная Россия. 1987. № 24 (1272). 12 июня. С. 24: фото.
6. С. В. Лекция К. Д. Бальмонта // Уральская жизнь. 1915. № 263. 26 нояб. (Автор: С. В. - по всей вероятности, известный в городе в 1910е гг. журналист и литературный критик Сергей Виноградов).
7. Смуров, Н. Лекция Бальмонта // Зауральский край. 1915. № 264. 26 нояб.
8. Смуров, Н. Лекция Бальмонта // Зауральский край. 1915. № 266. 28 нояб.
9. С. В. Волшебство поэзии: (Вторая лекция К. Д. Бальмонта) // Уральская жизнь. 1915. № 266. 29 нояб.
10. С. В. У К. Д. Бальмонта // Уральская жизнь. 1915. № 265. 28 нояб.
11. На сожаление поэта (о свободных местах) откликнулся, кстати, бойкий корреспондент из Перми, укрывшийся под псевдонимом «Екатеринбуржец», который по этому поводу едко заметил: дескать, «люди маломальски занятые, обжёгшись в свободную минуту чтением его [Бальмонта] “произведений”, конечно, не рискнут целым вечером на слушание всякой околесицы…» (Пермские губернские ведомости. 1915. 1 дек. № 312. С. 3).
12. Федорищев, В. Бальмонт, Бруни и... Миасс // Уральский следопыт. 1993. № 10. С. 4-5.
13. Куприяновский, П. В. «Поэт с утренней душой»: Жизнь, творчество, судьба Константина Бальмонта / П. В. Куприяновский, Н. А. Молчанова. М.: Индрик, 2003. С. 274.
14. В 1882 г. царское правительство приговорило Н. А. Морозова, революционеранародника, участника покушения на Александра II, к пожизненному тюремному заключению. В Петропавловской и Шлиссельбургской крепостях он провёл более 25 лет и написал 26 трудов по ряду точных и гуманитарных дисциплин. После амнистии 1905 г. Морозов занялся поэзией и выпустил сборник «Звёздные песни» (1910), революционное содержание которого стало поводом для нового тюремного заключения, закончившегося лишь в 1913 г.
15. Стоит отметить, что подробности этой встречи волновали уральских краеведов достаточно долгое время [4]. Добавим также, что оба - Морозов и Бальмонт - были землякамисоседями: первый - из Ярославской, второй - из Владимирской губернии. К тому же Бальмонт некоторое время жил в Ярославле, когда учился в Демидовском лицее, там же весной 1890 г. вышла и его первая книга - «Сборник стихотворений».
16. «Дивные подарочки» - вероятно, украшения из тех драгоценных камней, которые поэт осматривал в местном ювелирном магазине. Мушка - домашнее прозвище А. Н. Ивановой, Нюши (1877-1939), племянницы Е. А. Андреевой; Ниника - дочь поэта, Нина Константиновна БальмонтБруни (1900-1989).
17. Цикл из семи стихотворений «С морского дна» впервые напечатан в журнале «Ежемесячные сочинения» (1902. № 8. С. 99), где в оглавлении назван «поэмой». Заключительные строки 5го стиха:
И утро на небо вступило,
Ей было так страннотепло.
И солнце её ослепило,
И солнце ей очи сожгло…
* Исследование подготовлено в рамках интеграционного проекта УрО - СО РАН «Сюжетномотивные комплексы русской литературы в системе контекстуальных и интертекстуальных связей (национальный и региональный аспекты)».
Ю. С. Подлубнова, (г. Екатеринбург), А. Ю. Романов (г. Иваново) http://Сайт исследователей жизни и творчества К. Д. Бальмонта
В 1915 г. широко известный в России и за рубежом поэтсимволист Константин Бальмонт запланировал проехать через всю страну - от Москвы до Иркутска - с лекциями «Поэзия как волшебство» и «Океания». Поэта особенно интересовали Урал и Сибирь как регионы экзотические: с неопределённым, но, возможно, большим культурным потенциалом [1].
Первый «среднеуральский эпизод» в гастрольной поездке 1915 г. начался 12 ноября со знакомства Бальмонта с вокзалом Екатеринбурга, собственно этим и закончившись. Дело в том, что, собираясь выступить в городе («уральском замке Екатерины», как он сам называет его в одном из писем к жене [2, с. 396]), поэт не озаботился получить у властей надлежащего разрешения на публичные лекции, и ему пришлось проехать с Южного Урала сразу в Пермь. Во время остановки поезда № 3 корреспонденту екатеринбургской газеты «Зауральский край» удалось взять у Бальмонта интервью. Поэт охотно поделился своими впечатлениями о «чуткой и отзывчивой» молодёжи, посещающей его концерты, и озвучил дальнейшие планы: «Из Перми <…> я проеду в Иркутск, буду читать лекции в попутных городах, а на обратном пути, в начале декабря, непременно остановлюсь в Екатеринбурге» [3].
Здесь же, на вокзале, случилась неожиданная встреча поэта с другой знаковой фигурой того времени - революционером, учёным, писателем и поэтом Н. А. Морозовым (1854-1946) [14], который также совершал гастроли по Уралу и выступал в Екатеринбурге с «научными поэмами» «В поисках философского камня» и «Современное воздухоплавание на фоне общественной жизни народов», иллюстрированными световыми картинами и личными впечатлениями от полётов. Корреспонденту, присутствовавшему при встрече, удалось зафиксировать диалог знаменитостей, произошедший около поезда: «- Тот самый Морозов! - воскликнул Бальмонт, пожимая руку Н. А.
- Тот самый. <…>
- Я вижу, что долговременное заключение прекрасно влияет на сохранение бодрости и энергии.
- Но вряд ли, - шутливо отвечает Н. А., - вы захотели бы таким способом сохранить свою бодрость» [4]. В Пермь поэт и известный арестант поехали в одном вагоне [15].
Как пишет в своих «Воспоминаниях» Екатерина АндрееваБальмонт, устроителем этой поездки был некто Фёдор Евсеевич Долидзе, он же должен был и сопровождать поэта. «Но перед самым отъездом Долидзе был мобилизован, и в поездке его заменила жена, Мария Владиславовна, что Бальмонту было очень приятно» [2, с. 396]. Оказавшись в Перми, «среди снежных просторов, над широкою Камой, над равнинами, за которыми тянется на 15 вёрст сосновый бор», поэт 14 ноября пишет жене: «Я убедил М. В. Долидзе уехать в Екатеринбург, добиться устроения там выступлений на обратном моём пути, а сам остался до ночи и еду в полночь, один, в Тюмень и в Омск. Я бродил над застывшей рекой, - продолжает он свои впечатления. - Я смотрел на янтарнохризолитные дали, где когдато вот так бродили варяги. Я чувствовал, быть может впервые, всё безмерное величие России, всю красоту её, судьбинную, предназначенную» [2, с. 466].
На другой же день, 15 ноября, в 7 часов вечера, снова оказавшись проездом в Екатеринбурге на вокзале, Бальмонт шлёт жене в Москву стихотворный экспромт, в котором олицетворяет город со своей черноглазой «второй половиной»:
Не могу с тобой расстаться,
Катерина Черноглаз.
Дважды здесь пришлось скитаться,
И приеду в третий раз.
Я мечусь вокруг Урала,
Но ещё настанет день, -
И Сибирского опала
Свет блеснёт: мой путь - в Тюмень… [2, с. 466]
Третий раз («эпизод») случился несколько ранее срока, который намечал сам Бальмонт, - не в декабре, а в том же ноябре. Проехав сначала в Тюмень, а затем и в Омск, он получает-таки разрешение на чтение лекций в Екатеринбурге. Ещё находясь в дороге, он уведомляет жену: «Через два часа я отъезжаю в твой город, который <…> приветствует меня, прежде чем я в него приехал. Прилагаю заметки из двух екатеринбургских газет. Сегодня я читаю там “Океанию”, послезавтра [26го] “Поэзию как Волшебство”» [2, с. 468].
Выступал поэт в зале Коммерческого собрания, и об этих лекциях столичной знаменитости появились отклики в местных газетах «Зауральский край» и «Уральская жизнь». Реакция екатеринбургских журналистов, побывавших на вечерахлекциях, оказалась, в принципе, схожей; выделяется ряд моментов, повторяющихся в статьях и заметках. Первое, что показалось необычным и вызвало чрезвычайный интерес публики, - это сама наружность поэта, его умение строить и подавать лекционный материал. Всё в нём было «выходящим за рамки установившихся представлений. Внешность: длинные до плеч пышные рыжие кудри, быстрые зеленоватые глаза, стремительная походка… Манера держаться: появился на сцене, слегка прихрамывая, с цветком в петлице, за кафедрой принял эффектную позу. Особенно вызывала недоумение его декламация стихов. Непривычно он произносил их. Медленно, с намеренной однотонностью…» [5].
Первую лекцию, об Океании, слушатели восприняли как «ряд живых картинок» [6], это - «полупоэма, полуэтнографический очерк, в котором причудливо сочетались стихи, ритмическая проза и беглые наблюдения туриста» [7]. «Образы, образы и образы сплетаются в запутанный клубок, - писал Н. Смуров. - <…> В этой лекции нет положений, которые бы лектор доказывал, или развивал, в ней есть только образная передача чувств, испытанных путешественникомпоэтом, чувств изменчивых и разнообразных до беспредельности. Когда язык прозы становится слабым для передачи этих чувств, лектор начинает декламировать свои стихотворения и их музыкой, их созвучным ритмом стремится разбудить у слушателя чувства, однородные своим переживаниям. Это обстоятельство ставит лекцию К. Д. Бальмонта совершенно особняком, превращая в своеобразную попытку поэта оторвать своих слушателей от прозы повседневной, мучительной и больной жизни и перенести в чудесную страну “Счастливых островов”, где всё улыбка, и природа, и мощные моря, и люди солнечные, беспечные как дети» [7].
С единообразным и, пожалуй, куда большим восторгом критики отозвались о второй части «Океании» и лекции, посвящённой «волшебству поэзии», которые содержали не столько образный, сколько конкретный и фактографический материал: «Вторая лекция К. Д. Бальмонта отличалась от первой большим богатством конкретного содержания. Во второй лекции меньше образов, она несколько суше, но зато в ней есть идея, которую поэт стремился обосновать и доказать» [8]. В этом плане немалый интерес екатеринбургской публики вызвала звукосемантическая теория Бальмонта: синэстетическое восприятие гласных и согласных и его интерпретации конкретных букв (присутствующие в зале навряд ли были столь образованны, чтобы знать о подобных же опытах Артюра Рембо) [9].
Общим в отзывах местных репортёров стал также своеобразный пересказ содержания лекций. Своеобразие заключалось в том, что насыщенный «красочными картинами» и ритмом материал оказался сложно передаваемым привычными средствами публицистики: в двухтрёх логически завершённых, погазетному сжатых фразах трудно передать смысл сказанного, и корреспондентам пришлось дословно воспроизводить речь поэта. Таким образом, текст, передающий содержание лекций, с одной стороны, имел определённые черты конспекта, то есть представлял собой некую компиляцию кратко записанных тезисов, с другой - сохранял весь живой и витиеватый строй самой речи. Нет смысла приводить эти пересказы полностью, поэтому ограничимся наиболее показательными цитатами [все - 8]: «Речь - чудо, в ней всё чарование от звука и до слова; в ней всё богатство, блеск и роскошь. Но надо уметь подойти к этому чуду, надо иметь ключ к пониманию этого богатства и только тогда можно стать чародеемпоэтом». Лектор говорил о «громадной силе слова», обусловленной богатством природы и разнообразием человеческих чувств: «Поэт чаровник потому, что обладает этой силой, улавливает внутренний смысл каждого звука». Среди «чаровников» от русской поэзии Бальмонт назвал Фета и Пушкина: «Они поняли и, как чудодеи, использовали напевность русской речи, заложив первоосновы русской поэзии».
Лекция о волшебстве поэзии завершилась ответом на вопрос из зала: «Можно ли говорить сейчас о волшебстве звуков и чудесной силе слова, когда там, на полях сражений, льётся кровь?» Бальмонт ответил следующими аллегориями: «Я стоял на берегу океана, который при криках бури шёл на меня тысячью валов. Океан был грозен и страшен. Но вдали от меня было селение, и оттуда доносился мирный звон колокола, призывавшего в бурю к тишине и спокойствию.
Мне казалось, что и звон тоже нужен.
Я видел солдат в окопах, суровых французских солдат, и они говорили мне, что, когда весной пролетали над ними жаворонки, певшие свои тихие песни, легче было людям в окопах.
Мне кажется, что жаворонок тоже нужен»…
Наконец, последнее, что единодушно отметили екатеринбургские хроникёры, - это тёплый приём публики. Каждую лекцию Бальмонт завершал стихами, после чего звучали продолжительные аплодисменты.
Однако, нужно сказать и о том, что не попало в газетные отчёты, - как поэт проводил время между лекциями, с кем встречался, знакомился, общался. Об этом он сам пишет жене 26 ноября, в 6м часу вечера, из Американской гостиницы (№ 15): «Падаю от усталости, нужно отдохнуть перед выступлением. С 12 ч. у[тра] до 4х ч. в[еч]. был среди драгоценных камней и приобрёл в мудроисключительной возможности дивные подарочки тебе, Мушке, Нинике и всем милым [16]. Здесь есть мои поклонники, уж 20 лет меня чтущие. Директор Художественнопромышленной школы, Анастасьев, <…> который знает меня с Парижа 1897 г.! <…> Как не пропадают жизненные встречи, милая!..» [2, с. 469].
Своими итоговыми впечатлениями о лекциях в целом поэт образно и очень подробно делится в следующем письме, посланном жене на обратном пути, через несколько дней - 30 ноября, после третьего вечера: «Я нашёл в Екатеринбурге малоподготовленную аудиторию. В 1й вечер я растапливал льды, во 2й они растаяли, в 3й, устроенный мною самим, была цветущая весна. Этот 3й вечер был зерном того, что я намерен устроить в Питере и в Москве. Без какойлибо подготовки и утомлённый предыдущими двумя ночами - уснул часа в 3-4, проснулся в 8, - я говорил в прозе, импровизации о связи Солнца и Луны с теми или иными, или, вернее, с одними и совсем разными другими, ликами чувств, мыслей и настроений. Читал страницы “Будем как Солнце”, “Ясеня” и других книг. Построил воздушный мост от Луны к Смерти. Нарисовал два лика отношения к Смерти, тоскующее “Камыши”, “Лебедь” и пламенноторжествующее “Гимн к Огню”. Спутал волшебно все величины рассуждения, введя в нить говорения слово Любовь, и вызвал взрыв восторга, завершив говорение страстновзволнованным чтением поэмы “С Морского дна” [17]. Передо мной, в 1м ряду, сидел высокий старик, военный врач, со своей женой. Когда я читал о том, как Русалка ослепла, она вся задрожала от внутреннего рыдания и, уронив голову на плечо к своему мужу, плакала до конца. Вот где и вот когда я поистине почувствовал, что старость бывает прекраснее юности.
Милая, этот вечер, околдовавший жителей и жительниц уральского замка Катерины, я устроил, мысленно, - добавляет Бальмонт, - в честь тебя, ибо с тобой я пережил “Будем как Солнце”, эту красивую и жестокую, эту лучшую мою книгу» [2, с. 469].
Поездкой в Екатеринбург К. Д. Бальмонт всётаки остался, если верить газетным отчётам, не вполне доволен - потому, что ему пришлось отказаться от посещения Томска, Красноярска и Иркутска - городов, которые представляли для него очевидный интерес. Екатеринбург же, как поэт выразил корреспонденту «Уральской жизни», посетившему его в гостинице, произвёл не самое благоприятное впечатление - города «сонного» и «отставшего в умственном отношении на целую четверть века по сравнению с жизнью столицы» [10]. Местная публика показалась некультурной: многие посчитали его футуристом, а другие не поняли его лекций или вообще не знали его имени. Более всего поэта обидели пустовавшие в зале Коммерческого собрания первые ряды кресел [11]. Высокая стоимость билета, 3 руб., по мнению Бальмонта, не могла быть оправданием, поскольку, например, в Шуе и ИвановоВознесенске билеты на первые ряды стоили по 25 руб. и все были раскуплены представителями «торгового и промышленного класса».
Впрочем, в том же интервью Бальмонт признался, что Сибирью он был разочарован ещё более. К примеру, Тюмень показалась ему населённой «какимито троглодитами». Поэт рассказал историю про одного тюменского фельетониста, решившего написать статью и спросившего, кто есть Бальмонт - футурист, символист или декадент? Выяснилось, что фельетонист даже не читал его стихов [10].
Корреспонденту «Уральской жизни» удалось узнать также о дальнейших планах поэта: после Екатеринбурга тот собирался посетить Вологду, затем отправиться в Петербург, а святки провести в Москве. «С первым дыханием весны» Бальмонт планировал открыть новое турне по провинции (выступать с лекциями о Руставели) и вновь посетить города Урала, в том числе и Екатеринбург. Забегая вперёд, скажем, что в марте 1916 г. поэт, проехавший по Уралу и Сибири (Челябинск, Новониколаевск) до самого Владивостока, в Екатеринбург так и не заехал…
В последующем, вспоминая о своей гастрольной поездке 1915 г., Бальмонт любил рассказывать такую историю: в городе Тюмени афиши с извещениями о его лекциях клеились на мучной клейстер - и козы, гулявшие по улицам, моментально их поедали. Поэт иронически комментировал: «Меня знает вся Россия, а на Урале даже козы - отъявленные бальмонтистки» [12].
Исследователи жизни и творчества поэта П. В. Куприяновский и Н. А. Молчанова, отметив, что «о литературных турне Бальмонта, его выступлениях, манере чтения, о восприятии разными категориями слушателей много писалось в городских газетах», выразили пожелание: «Если бы собрать и проанализировать [эти газетные] отзывы, получилось бы интересное исследование о популярности и рецепции творчества Бальмонта» [13]. И с этим трудно не согласиться, обратившись к документальным материалам всего лишь о трёх «екатеринбургских вечерах» 1915 года.
Примечания
1. Назовём лишь несколько публикаций, в разных аспектах («эпизодах») затрагивающих эту интересную тему: Баньковский, А. Славянское древо: Поэтическое путешествие К. Бальмонта на землю Пармии // Наука Урала. 1992. № 1. С. 6-7; Федорищев, В. К. Бальмонт и Урал // Народная дума. 1992. 10-14 июля. № 28. С. 6; Гальцева, Л.П. К. Д. Бальмонт и Урал // Города Урала в контексте русской культуры: Тезисы докладов юбилейной региональной научной конференции. Челябинск, 1993. С. 60-65; Горбунов, Ю.А. Бальмонт: Миасские страницы // Уральский следопыт. 2002. № 4. С. 13-18.
2. АндрееваБальмонт, Е.А. Воспоминания. М.: Издво им. Сабашниковых, 1997.
3. Г. К. Д. Бальмонт в Екатеринбурге // Зауральский край. 1915. № 254. 13 нояб.; здесь и далее газетные тексты цитируются по правилам современной орфографии и пунктуации.
4. Кориков, А. Кто видел дальше? Учёный Н. Морозов и поэтсимволист К. Д. Бальмонт в Екатеринбурге // На смену! 1965. № 210 (7665). 23 окт.
5. Жерновников, В. Бальмонт и… козы // Литературная Россия. 1987. № 24 (1272). 12 июня. С. 24: фото.
6. С. В. Лекция К. Д. Бальмонта // Уральская жизнь. 1915. № 263. 26 нояб. (Автор: С. В. - по всей вероятности, известный в городе в 1910е гг. журналист и литературный критик Сергей Виноградов).
7. Смуров, Н. Лекция Бальмонта // Зауральский край. 1915. № 264. 26 нояб.
8. Смуров, Н. Лекция Бальмонта // Зауральский край. 1915. № 266. 28 нояб.
9. С. В. Волшебство поэзии: (Вторая лекция К. Д. Бальмонта) // Уральская жизнь. 1915. № 266. 29 нояб.
10. С. В. У К. Д. Бальмонта // Уральская жизнь. 1915. № 265. 28 нояб.
11. На сожаление поэта (о свободных местах) откликнулся, кстати, бойкий корреспондент из Перми, укрывшийся под псевдонимом «Екатеринбуржец», который по этому поводу едко заметил: дескать, «люди маломальски занятые, обжёгшись в свободную минуту чтением его [Бальмонта] “произведений”, конечно, не рискнут целым вечером на слушание всякой околесицы…» (Пермские губернские ведомости. 1915. 1 дек. № 312. С. 3).
12. Федорищев, В. Бальмонт, Бруни и... Миасс // Уральский следопыт. 1993. № 10. С. 4-5.
13. Куприяновский, П. В. «Поэт с утренней душой»: Жизнь, творчество, судьба Константина Бальмонта / П. В. Куприяновский, Н. А. Молчанова. М.: Индрик, 2003. С. 274.
14. В 1882 г. царское правительство приговорило Н. А. Морозова, революционеранародника, участника покушения на Александра II, к пожизненному тюремному заключению. В Петропавловской и Шлиссельбургской крепостях он провёл более 25 лет и написал 26 трудов по ряду точных и гуманитарных дисциплин. После амнистии 1905 г. Морозов занялся поэзией и выпустил сборник «Звёздные песни» (1910), революционное содержание которого стало поводом для нового тюремного заключения, закончившегося лишь в 1913 г.
15. Стоит отметить, что подробности этой встречи волновали уральских краеведов достаточно долгое время [4]. Добавим также, что оба - Морозов и Бальмонт - были землякамисоседями: первый - из Ярославской, второй - из Владимирской губернии. К тому же Бальмонт некоторое время жил в Ярославле, когда учился в Демидовском лицее, там же весной 1890 г. вышла и его первая книга - «Сборник стихотворений».
16. «Дивные подарочки» - вероятно, украшения из тех драгоценных камней, которые поэт осматривал в местном ювелирном магазине. Мушка - домашнее прозвище А. Н. Ивановой, Нюши (1877-1939), племянницы Е. А. Андреевой; Ниника - дочь поэта, Нина Константиновна БальмонтБруни (1900-1989).
17. Цикл из семи стихотворений «С морского дна» впервые напечатан в журнале «Ежемесячные сочинения» (1902. № 8. С. 99), где в оглавлении назван «поэмой». Заключительные строки 5го стиха:
И утро на небо вступило,
Ей было так страннотепло.
И солнце её ослепило,
И солнце ей очи сожгло…
* Исследование подготовлено в рамках интеграционного проекта УрО - СО РАН «Сюжетномотивные комплексы русской литературы в системе контекстуальных и интертекстуальных связей (национальный и региональный аспекты)».