Маяковский и Пушкин в свердловско-екатеринбургском Эрмитаже
Из серии "Литературный Екатеринбург". Проект в работе. "Даёшь изящную жизнь!"
Екатеринбург по-своему связал имена Маяковского и Пушкина, в Эрмитаже... прямо напротив Екатеринбургского отделения Союза писателей...табличек нет, я её не разглядел (см. ниже статью Лукьянина за 2003 г.), идя по ложному следу и не найдя гостиницу Ярмаркома...
Впрочем, я уж и не уверен, об этой ли гостинице идёт речь... впрочем, и Свердловска нет, Эрмитажа тоже, Ярмаркома...
Впрочем, мы и из ошибки попытаемся что-нибудь вытянуть. Позже. Пока отметим: Поселили его в гостинице Ярмаркома (ныне это здание ВОСХИТО, что возле банковского переулка). - http://pressa.ursmu.ru/1267.html
«А как вы смотрите на Пушкина?»
- Пушкин - это солнце нашей поэзии. Но я против того, чтобы в наше бурное время строительства нового классическая поэзия закрывала дорогу нарождающейся поэзии…
Одна девушка с задних рядов встала и решительно через весь зал прошагала к сцене и подняла вверх записку. Маяковский подошел к краю сцены, присел на корточки и протянул руку, говоря: «Понимаю вас, лично хотите вручить, почте не доверяете».
По залу прошел легкий смешок. Встреча затянулась за полночь. Обратно снова пошли по улице Вайнера до улицы Малышева и повернули к 8 Марта. На углу, возле Дома контор остановились, и Маяковский спросил:
- Ты, Ваня, далеко живешь?
- Нет, в квартале.
- Ну, тогда спасибо тебе за хороший вечер встречи, а я пойду в гостиницу». В.Егармин
Из статьи Натальи Трофимовой - http://pressa.ursmu.ru/1267.html
Интересная заметка, которая снова возвращает к улице Пушкина ionin_sr - Был ли Владимир Маяковский в доме на улице Пушкина?
Страница на сайте Белинки, посвящённая Маяковскому http://book.uraic.ru/project/Majakovsky/Ural.html
Опубликовано: 19 нояб. 2013 г.
Проект "СНЯТО! История одной фотографии" для телеканала "МАЛИНА.ам",
6 серия
"МАЯКОВСКИЙ В СВЕРДЛОВСКЕ". 1928г. ФОТО СУРИНА. ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ СВЕРДЛОВСКОЙ ОБЛАСТИ.
На встречу в клубе рабкоров по адресу улица Вайнера 12, где располагались редакции газет «Уральский рабочий», «На смену!» и «Всходы коммуны» Владимир Маяковский запоздал на несколько минут. Задержался на обеде. Новоиспеченный друг и председатель Свердловского окружного исполкома Анатолий Парамонов угощал поэта пельменями с медвежатиной и показывал могилу царя. Свои первые впечатления от встречи с рабочим поэтом позднее молодые журналисты и литераторы опишут одним словом: необычный. Манера держаться, громадный рост, наконец, знаменитый громовой голос. За четыре дня встреч с Маяковским у свердловских поклонников осталось только два снимка. На этом изображение исказило не только время, но и политическая цензура. В 30-х эту фотоисторию подкорректировали: на стене за Маяковским попытались стереть лики репрессированных Врагов народа.
Данил СВЕЧКОВ. Владимир Маяковский - о Свердловске: «Не город, а строительная площадка!» - http://ural.kp.ru/daily/26021/2942145/
Валентин Лукьянин. Маяковский “сам” и пять его свердловских дней. (Опубликовано в журнале: «Урал» 2003, №1)
(...) Маяковский приехал в Свердловск утром 26 января 1928 года, а 30 января утром же уехал в Пермь. Если считать и день отъезда, то получается пять свердловских дней...
...
Посещение города Маяковским тоже до недавнего времени было отмечено мемориальной доской, но не на гостинице, а на доме, где он выступал перед рабкорами. Дом и сейчас стоит, но доски уже нет. Ну да, знаю: причины тому были никак не идеологические: дом обветшал, горел, долго зиял за глухим дощатым забором пустыми глазницами окон. Потом занялись-таки его реставрацией и, естественно, сняли со стены мраморную доску с гравированным на ней портретом поэта и памятной надписью, а возвратить на место забыли. Хотя, скорее всего, даже и не забыли, а просто сочли ее неуместной на чистенькой после “евроремонта” стене пивного ресторана (таковой там сейчас разместился)…
А жил Маяковский в гостинице Ярмаркома “Спартак”; правда, это уже советское название, а до революции она звалась “Эрмитажем”. Впрочем, и то, и другое название теперь мало кто помнит, потому что гостиницы в том доме давным-давно нет. Хотя дом сохранился, и находится он совсем недалеко, в двух кварталах всего, от той, чеховской, (где тоже давно уже не гостиница). Между прочим - почти прямо напротив въездных ворот завода, который мешал спать Чехову. Но нет теперь и завода, а при Маяковском он еще был и, надо полагать, грохотал никак не меньше, чем при Чехове. Однако не сохранилось никаких свидетельств о том, как спалось под этот грохот поэту. Сам он, во всяком случае, не жаловался. Возможно, набегавшись по морозу и навыступавшись за день, да еще и засидевшись после этого за письменным столом (нет, нашагавшись из угла в угол: он ведь вслушивался в “гул”, расхаживая), Маяковский спал крепко и заводского шума не слышал. Или же слышал, но адаптировался к шуму строящегося города, который его вдохновлял, поддерживая веру в скорую победу социализма.
Однако не гостиница все же была самым примечательным местом пребывания Маяковского в Свердловске, а переполненные залы, где он напористо и страстно делал работу поэта, и разрытые траншеями улицы, где он вышагивал свои стихи. И если уж хлопотать о вечности, то вовсе не мраморные доски, с которыми всегда так легко расправлялись прежние и еще легче расправляются новые хозяева жизни, должны быть признаны наиболее прочными знаками памяти о визите поэта в уральскую столицу, а те три стихотворения, что им здесь написаны. В них запечатлелся важный рубеж его творческого пути: в переломное для страны время он искал ответы на главные для него мировоззренческие вопросы и, кажется, нашел их именно здесь. Правда, эти ответы в самих себе содержали знаки их неразрешимости, не сразу им самим понятые…
В них также запечатлелся важный рубеж истории самого города, как раз в тот момент начавшего превращаться из некогда славного, но захиревшего горного гнезда в современный мегаполис - один из крупнейших административных, промышленных и культурных центров страны. Чеканными поэтическими формулами, выразившими самую суть этого превращения, Маяковский столь же эффективно повлиял на коллективное самосознание советского Свердловска, как сорок лет спустя Твардовский своей строкой “Урал - опорный край державы”, которая воспринимается сегодня так, будто она существовала всегда.
(немного выше)
...В год десятилетия со дня смерти поэта известный свердловский журналист Иван Федорович Егармин (почему-то спрятавшийся в тот раз под псевдонимом И. Кленовский43 ) вспоминал на страницах “Уральского рабочего” о том, как сопровождал Маяковского из редакции газеты (где он встречался с рабкорами) в горный институт, где его ждали тоже для выступления. “Мы шли вечером по улице Вайнера, изрытой глубокими траншеями для прокладки водопровода. Пробираясь сквозь ухабы и рвы и добродушно чертыхаясь, Владимир Владимирович говорил: - Черт знает, что делается! Все улицы изрыты, не город, а строительная площадка”(44) .
Эту фразу, походя брошенную Маяковским случайному спутнику, потом цитировали все, кто писал о посещении поэтом столицы Урала.
Ему за пять свердловских дней вообще пришлось довольно много ходить по городу пешком (несмотря на мороз градусов под и за тридцать): во-первых, везде было - недалеко, во-вторых, из-за траншей проехать по тем маршрутам чаще всего было бы просто невозможно. Добавьте к тому, что строители водопровода торопились - работали днем и ночью, жгли костры; звон металла, грохот камнедробилок и бетономешалок, отблески пламени, густые клубы дыма и морозного пара усиливали эмоциональное воздействие.
“Индустриальный пейзаж” впечатлял и сам по себе, однако еще более сильное впечатление он производил оттого, что накладывался на определенный эмоциональный фон.
Ну вот хотя бы такая деталь. Все, кто интересовался приездом Маяковского в Свердловск, хорошо помнят рассказ П.И. Лавута о том, как он недели за три до намеченных выступлений поэта побывал в уральской столице, чтоб решить организационные дела. Поначалу он столкнулся с неудачей: ему фактически отказали предоставить зал Делового клуба, предъявив неприемлемые условия. Так бы, наверно, с этим залом ничего и не вышло, если бы в коридоре клуба Павел Ильич случайно не встретил Луначарского. Заведующий клубом увидел, как нарком дружески беседует с Лавутом, и вопрос о зале для Маяковского был тут же решен самым благополучным образом. Поэт потом прокомментировал: “Нам повезло на подхалима!”(45) Но почему-то он не сказал, что повезло на Луначарского - будто это в порядке вещей, что наркомы вот так запросто ходят по коридорам провинциальных клубов.
Между тем появление Луначарского в тот день и в том месте само по себе было симптоматично: как раз в тот вечер, когда он так удачно повстречался Лавуту, Анатолий Васильевич должен был выступить перед городской публикой в зале Делового клуба с докладом “Христианство и коммунизм”(46). Однако он приехал в город не на “гастроли”, а по важному делу: накануне в уральской столице открылся второй областной съезд по народному образованию, событие это для огромного региона было весьма неординарным, так что нарком счел нужным не только сюда приехать, но и выступить с докладом. Доклад был опубликован в областной партийной газете(47), в нем шла речь о ближайших перспективах развития образования в стране, совершающей культурную революцию, и можно предположить, что он производил на слушателей и читателей впечатление не меньшее, чем “небоскребы” новых жилых домов.
Но не только Луначарский произвел впечатление на город, но и город, в свою очередь, произвел сильное впечатление на Луначарского. Уже после его отъезда в областной газете появилась статья наркома “Город в лесах”. В ней, между прочим, есть восторженный отзыв о том самом Деловом клубе, где он выступал (а потом и Маяковский). Нарком оценил и великолепное внутреннее убранство, и “комфортабельную” внешность, а более того - умение руководства вести дело: “Уральские товарищи - люди расчетливые, их Деловой клуб обходится без всякой субсидии и очень недурно обходится”(48).
Вообще, перелистав свердловские газеты того времени, я внятно ощутил напор событий, связанных с утверждением новых идеалов, нового стиля жизни и страны в целом, и города, становящегося одной из советских столиц, в частности. Только что отшумели юбилейные торжества по поводу 10-й годовщины Октября; обсуждаются итоги XV съезда ВКП(б); летчик Козлов совершает зимний агитполет из Москвы до Урала; принимается подписка на журнал “Новый ЛЕФ”; на постройку Уралмаша отпущены первые деньги; идет борьба за освобождение немецкого антифашиста Макса Гельца из берлинской тюрьмы… Как бы вы ко всем этим делам сегодня ни относились, для того времени это были явные признаки приобщения вчерашней российской глубинки к заботам и ритмам страны и мира. А это и есть первый шаг по пути от провинции к столице - начало процесса, который так занимал Маяковского в то время.
Случилось так, что в один из свердловских дней, а именно 27 января, Маяковский побывал в гостях у председателя исполкома областного Совета А.И. Парамонова: прельстился обещанной экзотикой - пирожками с медвежатиной. За обедом он спросил хозяина: что, дескать, сейчас представляет собою город? Свой ответ поэту Анатолий Иванович пересказывал впоследствии заинтересованным собеседникам не раз, так что он дошел до нас в разных редакциях. Однако смысл везде примерно одинаков: “А ничего не представляет. То, что вы видели, - вчерашний день, а главное для города - это его завтра. Для того и работаем”.
Эта фраза невзначай наложилась на впечатления, вывезенные поэтом из недавнего путешествия по южным столицам, выявила глубинный смысл совсем свежих - свердловских - впечатлений и как бы окольцевала зреющий замысел стихотворения, выражающего самую суть перемен, которые он ожидал увидеть в своих поездках и здесь, в уральской столице, увидел так наглядно, как нигде в другом месте. Вот почему фантастически быстро написалось у него стихотворение “Екатеринбург - Свердловск”: можно сказать, в один присест. Просидев, наверно, часа два (больше по раскладу установленных дел не получается) у Парамонова, Маяковский отправился в театр “Пролеткульт”, гастролировавший в городе, (пригласил режиссер Марголин), после спектакля встретился еще с молодыми артистами этой труппы и, очевидно, довольно поздно возвратился в свой гостиничный номер. Сколько же у него оставалось времени вечером для работы над стихотворением - два, три часа? Конечно, этого сегодня не установить. Однако точно известно, что утром продолжить работу над стихотворением он не мог: его буквально с постели поднял А.И. Парамонов, чтоб повезти… Но об этом чуть позже. А утром следующего дня - 29 января - стихотворение уже появилось на “Литературной странице” газеты “Уральский рабочий”. Рядом с упомянутым раньше стихотворением “Три тысячи и три сестры” и рисунком художника Н. Белянина “Даешь изящную жизнь!” - своеобразным анонсом к выступлению-диспуту, запланированному на вечер того же дня в Деловом клубе. Маяковский предстает на нем этаким громилой, не поймешь: то ли дружеский шарж, то ли злая карикатура… Но это так, к слову...
Пожалуй, эту формулу можно признать мировоззренческим стержнем впечатлений Маяковского об уральской столице, даже и более того - всех его впечатлений от поездок по новым советским столицам, по стране, вступающей на путь коренных преобразований. Ощутив в себе этот стержень, постигнув, другими словами, глубинную суть перемен, поэт обретает прочную душевную опору, ясность взгляда, уверенность в перспективе. Словом, преодолевает в себе то тревожное настроение, которое погнало его в дорогу, пробудило “охоту к перемене мест”. Вот эта моральная “свердловская подпитка” способствовала написанию стихотворения, может быть, самого жизнеутверждающего во всем его творчестве.
Гимн простым радостям жизни - так, пожалуй, можно определить “Рассказ литейщика Ивана Козырева о вселении в новую квартиру”. Это, конечно, самое известное из стихотворений свердловского цикла; мало того - оно, пожалуй, по праву входит в первую десятку стихотворений Маяковского, известных всем и каждому. О популярности “Литейщика Козырева” можно повторить примерно то же, что я сказал о 19-й главе “октябрьской” поэмы: причина ее не в том, что агитпроп “насаждал” его, как картошку, - просто стихотворение написано так ясно, прозрачно, в такой игровой, несколько даже озорной и в то же время добродушной манере, что невольно ложится на душу, запоминается, как песня Дунаевского или Пахмутовой.
Тот факт, что стихотворение писалось в Свердловске, сомнений не вызывает: первый черновик его находится в той же записной книжке, что и другие “свердловские” стихотворения, под ним даже время и место указаны: Свердловск, 28 января 1928 г. Но существует (даже и до сих пор дожила) легенда, будто и жизненная основа его - локальная, свердловская. Ее творцом, пожалуй, можно признать И. Кленовского (он же И.Ф. Егармин), написавшего в газетной заметке к десятилетию со дня смерти поэта: “В дни пребывания В.В. Маяковского в Свердловске по ул. Ленина заселяли вновь выстроенный дом (теперь 4-й дом горсовета). Рабочие Верх-Исетского завода переезжали из маленьких екатеринбургских хибарок в новые, светлые и просторные квартиры. Поэт не прошел мимо этого простого и будничного факта. Он побывал в квартирах рабочих, беседовал с ними и затем написал известное стихотворение…”(49)
Краевед А.Р. Пудваль, пытавшийся найти подтверждение этой легенде, с пристрастием допросил (уже в пятидесятых годах) ее творца, перелопатил архивы и со стопроцентной достоверностью установил, что в ее основе лежит чистый вымысел. К концу января 1928 года “четвертый дом горсовета” был еще не достроен и потому заселяться, увы, не мог. В “первом доме горсовета” (Ленина, 36), который был заселен, не было ванн. Сам Иван Федорович поэта ни к какому дому не водил и никого другого, кто бы мог водить, не назвал. К тому же и литейщика Ивана Козырева, несмотря на немалые усилия, предпринятые Анатолием Руфимовичем, в анналах города отыскать не удалось (50).
Между тем и П.И. Лавут засвидетельствовал, что замысел стихотворения зародился у поэта до приезда в Свердловск: ванна, оказывается, поразила его в квартире, купленной им для матери и сестер в новом кооперативном доме Трехгорной мануфактуры (то есть в Москве). “Это у всех рабочих квартиры с ванной?” - спросил он тогда. Легенду И. Кленовского Лавут не отверг вовсе, но и не подтвердил, упомянув, что поэт побывал “в хорошем общежитии и в новых домах, куда вселялись рабочие Верхне-Исетского завода” (51), не уточнив, однако, адреса: Маяковского во время таких визитов он не сопровождал.
Честно говоря, я никак не могу вообразить себе картину, чтобы Маяковский шел-шел по улице (один! Ибо о сопровождавших что-то в памяти города сохранилось бы), и вдруг вот так запросто завернул в какую-то квартиру. “В поисках жизненного материала"...
Маяковский. ЕКАТЕРИНБУРГ - СВЕРДЛОВСК
Из снегового,
слепящего лоска,
из перепутанных
сучьев
и хвои -
встает
внезапно
домами Свердловска
новый город:
работник и воин.
Под Екатеринбургом
рыли каратики,
вгрызались
в мерзлые
породы и ру́ды -
чтоб на грудях
коронованной Катьки
переливались
изумруды.
У штолен
в боках
корпели,
пока -
Октябрь
из шахт
на улицы ринул,
и ...
разослала
октябрьская ломка
к чертям
орлов Екатерины
и к богу -
Екатерины
потомка.
И грабя
и испепеляя,
орда растакая-то
прошла
по городу,
войну волоча.
Порол Пепеляев.
Свирепствовал Га́йда.
Орлом
клевался
верховный Колчак.
Потухло
и пожаров пламя,
и лишь,
от него
как будто ожог,
сегодня
горит -
временам на память -
в свердловском небе
красный флажок.
Под ним
с простора
от снега светлого
встает
новоро́жденный
город Све́рдлова.
Полунебоскребы
лесами по́днял,
чтоб в электричестве
мыть вечера́,
а рядом -
гриб,
дыра,
преисподняя,
как будто
у города
нету
«сегодня»,
а только -
«завтра»
и «вчера».
В санях
промежду
бирж и трестов
свисти
во весь
широченный проспект.
И...
заколдованное место:
вдруг
проспект
обрывает разбег.
Просыпали
в ночь
расчернее могилы
звезды-табачишко
из неба кисета.
И грудью
топок
дышут Тагилы,
да трубки
заводов
курят в Исети.
У этого
города
нету традиций,
бульвара,
дворца,
фонтана и неги.
У нас
на глазах
городище родится
из воли
Урала,
труда
и энергии!
[1928] http://feb-web.ru/feb/mayakovsky/texts/ms0/ms9/ms9-019-.htm
Примечание.
Екатеринбург - Свердловск (стр. 19). Черновой автограф в записной книжке 1928 г., № 55 (ЦГАЛИ): газ. «Уральский рабочий», Свердловск, 1928, № 25, 29 января; Сочинения, т. 7.
В настоящем издании в текст 7 тома Сочинений внесены исправления (устранены искажения пунктуации, затемнявшие смысл):
542
в строках 89-93 вместо «Просыпали в ночь расчернее могилы звезды - табачишко из неба кисета» - «Просыпали в ночь расчернее могилы звезды-табачишко из неба кисета»; в строках 109-112 вместо «из воли, Урала, труда и энергии!» - «из воли Урала, труда и энергии!» (В черновике - «из воли уральской».)
Стихотворение написано в Свердловске 26-28 января.
Перепечатано (под заглавием «Где золото роют в горах») в Литературном приложении к газете «Ленинградская правда», 1928, № 4, 25 февраля и в газете «Вечерний Киев», 1928, № 54, 3 марта.
Заглавие: Екатеринбург - Свердловск. - Город Екатеринбург, основанный в 1723 г. и названный в честь жены Петра Великого (впоследствии императрицы Екатерины Первой), был в 1924 г. переименован в память Я. М. Свердлова, возглавлявшего в 1905-1906 гг. большевистскую организацию на Урале. Маяковский, повидимому, ошибочно связывал название «Екатеринбург» с именем Екатерины Второй (см. строки 11-19), прямым потомком которой (см. строки 30-34) был Николай Второй.
Строка 41. Пепеляев В. Н. (1884-1920) - министр внутренних дел в белогвардейском правительстве Колчака, организовывал в Сибири карательные экспедиции против красных партизан. Впоследствии был захвачен вместе с Колчаком восставшими рабочими и по приговору Иркутского ревкома расстрелян.
Строка 42. Гайда Рудольф (род. в 1892 г.) - руководитель мятежа, который подняли в мае 1918 г. в Поволжье и Сибири подстрекаемые эсерами и агентами Антанты части чехословацкого корпуса, сформированного из военнопленных бывшей австро-венгерской армии. В 1919 г. руководимый Гайдой чехословацкий корпус, принимавший участие в наступлении Колчака, был разгромлен Красной Армией.
Строка 45. Верховный Колчак - А. В. Колчак (1873-1920), адмирал царского флота, возглавлявший в 1918-1920 гг. контрреволюцию в Сибири; был признан правительствами ряда капиталистических стран в качестве «верховного правителя России».
http://book.uraic.ru/news_topic/2013/01/1691
И позже неожиданное появление
Екатеринбург по-своему связал имена Маяковского и Пушкина, в Эрмитаже... прямо напротив Екатеринбургского отделения Союза писателей...табличек нет, я её не разглядел (см. ниже статью Лукьянина за 2003 г.), идя по ложному следу и не найдя гостиницу Ярмаркома...
Впрочем, я уж и не уверен, об этой ли гостинице идёт речь... впрочем, и Свердловска нет, Эрмитажа тоже, Ярмаркома...
Впрочем, мы и из ошибки попытаемся что-нибудь вытянуть. Позже. Пока отметим: Поселили его в гостинице Ярмаркома (ныне это здание ВОСХИТО, что возле банковского переулка). - http://pressa.ursmu.ru/1267.html
«А как вы смотрите на Пушкина?»
- Пушкин - это солнце нашей поэзии. Но я против того, чтобы в наше бурное время строительства нового классическая поэзия закрывала дорогу нарождающейся поэзии…
Одна девушка с задних рядов встала и решительно через весь зал прошагала к сцене и подняла вверх записку. Маяковский подошел к краю сцены, присел на корточки и протянул руку, говоря: «Понимаю вас, лично хотите вручить, почте не доверяете».
По залу прошел легкий смешок. Встреча затянулась за полночь. Обратно снова пошли по улице Вайнера до улицы Малышева и повернули к 8 Марта. На углу, возле Дома контор остановились, и Маяковский спросил:
- Ты, Ваня, далеко живешь?
- Нет, в квартале.
- Ну, тогда спасибо тебе за хороший вечер встречи, а я пойду в гостиницу». В.Егармин
Из статьи Натальи Трофимовой - http://pressa.ursmu.ru/1267.html
Интересная заметка, которая снова возвращает к улице Пушкина ionin_sr - Был ли Владимир Маяковский в доме на улице Пушкина?
Страница на сайте Белинки, посвящённая Маяковскому http://book.uraic.ru/project/Majakovsky/Ural.html
Click to viewОпубликовано: 19 нояб. 2013 г.
Проект "СНЯТО! История одной фотографии" для телеканала "МАЛИНА.ам",
6 серия
"МАЯКОВСКИЙ В СВЕРДЛОВСКЕ". 1928г. ФОТО СУРИНА. ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ СВЕРДЛОВСКОЙ ОБЛАСТИ.
На встречу в клубе рабкоров по адресу улица Вайнера 12, где располагались редакции газет «Уральский рабочий», «На смену!» и «Всходы коммуны» Владимир Маяковский запоздал на несколько минут. Задержался на обеде. Новоиспеченный друг и председатель Свердловского окружного исполкома Анатолий Парамонов угощал поэта пельменями с медвежатиной и показывал могилу царя. Свои первые впечатления от встречи с рабочим поэтом позднее молодые журналисты и литераторы опишут одним словом: необычный. Манера держаться, громадный рост, наконец, знаменитый громовой голос. За четыре дня встреч с Маяковским у свердловских поклонников осталось только два снимка. На этом изображение исказило не только время, но и политическая цензура. В 30-х эту фотоисторию подкорректировали: на стене за Маяковским попытались стереть лики репрессированных Врагов народа.
Данил СВЕЧКОВ. Владимир Маяковский - о Свердловске: «Не город, а строительная площадка!» - http://ural.kp.ru/daily/26021/2942145/
Валентин Лукьянин. Маяковский “сам” и пять его свердловских дней. (Опубликовано в журнале: «Урал» 2003, №1)
(...) Маяковский приехал в Свердловск утром 26 января 1928 года, а 30 января утром же уехал в Пермь. Если считать и день отъезда, то получается пять свердловских дней...
...
Посещение города Маяковским тоже до недавнего времени было отмечено мемориальной доской, но не на гостинице, а на доме, где он выступал перед рабкорами. Дом и сейчас стоит, но доски уже нет. Ну да, знаю: причины тому были никак не идеологические: дом обветшал, горел, долго зиял за глухим дощатым забором пустыми глазницами окон. Потом занялись-таки его реставрацией и, естественно, сняли со стены мраморную доску с гравированным на ней портретом поэта и памятной надписью, а возвратить на место забыли. Хотя, скорее всего, даже и не забыли, а просто сочли ее неуместной на чистенькой после “евроремонта” стене пивного ресторана (таковой там сейчас разместился)…
А жил Маяковский в гостинице Ярмаркома “Спартак”; правда, это уже советское название, а до революции она звалась “Эрмитажем”. Впрочем, и то, и другое название теперь мало кто помнит, потому что гостиницы в том доме давным-давно нет. Хотя дом сохранился, и находится он совсем недалеко, в двух кварталах всего, от той, чеховской, (где тоже давно уже не гостиница). Между прочим - почти прямо напротив въездных ворот завода, который мешал спать Чехову. Но нет теперь и завода, а при Маяковском он еще был и, надо полагать, грохотал никак не меньше, чем при Чехове. Однако не сохранилось никаких свидетельств о том, как спалось под этот грохот поэту. Сам он, во всяком случае, не жаловался. Возможно, набегавшись по морозу и навыступавшись за день, да еще и засидевшись после этого за письменным столом (нет, нашагавшись из угла в угол: он ведь вслушивался в “гул”, расхаживая), Маяковский спал крепко и заводского шума не слышал. Или же слышал, но адаптировался к шуму строящегося города, который его вдохновлял, поддерживая веру в скорую победу социализма.
Однако не гостиница все же была самым примечательным местом пребывания Маяковского в Свердловске, а переполненные залы, где он напористо и страстно делал работу поэта, и разрытые траншеями улицы, где он вышагивал свои стихи. И если уж хлопотать о вечности, то вовсе не мраморные доски, с которыми всегда так легко расправлялись прежние и еще легче расправляются новые хозяева жизни, должны быть признаны наиболее прочными знаками памяти о визите поэта в уральскую столицу, а те три стихотворения, что им здесь написаны. В них запечатлелся важный рубеж его творческого пути: в переломное для страны время он искал ответы на главные для него мировоззренческие вопросы и, кажется, нашел их именно здесь. Правда, эти ответы в самих себе содержали знаки их неразрешимости, не сразу им самим понятые…
В них также запечатлелся важный рубеж истории самого города, как раз в тот момент начавшего превращаться из некогда славного, но захиревшего горного гнезда в современный мегаполис - один из крупнейших административных, промышленных и культурных центров страны. Чеканными поэтическими формулами, выразившими самую суть этого превращения, Маяковский столь же эффективно повлиял на коллективное самосознание советского Свердловска, как сорок лет спустя Твардовский своей строкой “Урал - опорный край державы”, которая воспринимается сегодня так, будто она существовала всегда.
(немного выше)
...В год десятилетия со дня смерти поэта известный свердловский журналист Иван Федорович Егармин (почему-то спрятавшийся в тот раз под псевдонимом И. Кленовский43 ) вспоминал на страницах “Уральского рабочего” о том, как сопровождал Маяковского из редакции газеты (где он встречался с рабкорами) в горный институт, где его ждали тоже для выступления. “Мы шли вечером по улице Вайнера, изрытой глубокими траншеями для прокладки водопровода. Пробираясь сквозь ухабы и рвы и добродушно чертыхаясь, Владимир Владимирович говорил: - Черт знает, что делается! Все улицы изрыты, не город, а строительная площадка”(44) .
Эту фразу, походя брошенную Маяковским случайному спутнику, потом цитировали все, кто писал о посещении поэтом столицы Урала.
Ему за пять свердловских дней вообще пришлось довольно много ходить по городу пешком (несмотря на мороз градусов под и за тридцать): во-первых, везде было - недалеко, во-вторых, из-за траншей проехать по тем маршрутам чаще всего было бы просто невозможно. Добавьте к тому, что строители водопровода торопились - работали днем и ночью, жгли костры; звон металла, грохот камнедробилок и бетономешалок, отблески пламени, густые клубы дыма и морозного пара усиливали эмоциональное воздействие.
“Индустриальный пейзаж” впечатлял и сам по себе, однако еще более сильное впечатление он производил оттого, что накладывался на определенный эмоциональный фон.
Ну вот хотя бы такая деталь. Все, кто интересовался приездом Маяковского в Свердловск, хорошо помнят рассказ П.И. Лавута о том, как он недели за три до намеченных выступлений поэта побывал в уральской столице, чтоб решить организационные дела. Поначалу он столкнулся с неудачей: ему фактически отказали предоставить зал Делового клуба, предъявив неприемлемые условия. Так бы, наверно, с этим залом ничего и не вышло, если бы в коридоре клуба Павел Ильич случайно не встретил Луначарского. Заведующий клубом увидел, как нарком дружески беседует с Лавутом, и вопрос о зале для Маяковского был тут же решен самым благополучным образом. Поэт потом прокомментировал: “Нам повезло на подхалима!”(45) Но почему-то он не сказал, что повезло на Луначарского - будто это в порядке вещей, что наркомы вот так запросто ходят по коридорам провинциальных клубов.
Между тем появление Луначарского в тот день и в том месте само по себе было симптоматично: как раз в тот вечер, когда он так удачно повстречался Лавуту, Анатолий Васильевич должен был выступить перед городской публикой в зале Делового клуба с докладом “Христианство и коммунизм”(46). Однако он приехал в город не на “гастроли”, а по важному делу: накануне в уральской столице открылся второй областной съезд по народному образованию, событие это для огромного региона было весьма неординарным, так что нарком счел нужным не только сюда приехать, но и выступить с докладом. Доклад был опубликован в областной партийной газете(47), в нем шла речь о ближайших перспективах развития образования в стране, совершающей культурную революцию, и можно предположить, что он производил на слушателей и читателей впечатление не меньшее, чем “небоскребы” новых жилых домов.
Но не только Луначарский произвел впечатление на город, но и город, в свою очередь, произвел сильное впечатление на Луначарского. Уже после его отъезда в областной газете появилась статья наркома “Город в лесах”. В ней, между прочим, есть восторженный отзыв о том самом Деловом клубе, где он выступал (а потом и Маяковский). Нарком оценил и великолепное внутреннее убранство, и “комфортабельную” внешность, а более того - умение руководства вести дело: “Уральские товарищи - люди расчетливые, их Деловой клуб обходится без всякой субсидии и очень недурно обходится”(48).
Вообще, перелистав свердловские газеты того времени, я внятно ощутил напор событий, связанных с утверждением новых идеалов, нового стиля жизни и страны в целом, и города, становящегося одной из советских столиц, в частности. Только что отшумели юбилейные торжества по поводу 10-й годовщины Октября; обсуждаются итоги XV съезда ВКП(б); летчик Козлов совершает зимний агитполет из Москвы до Урала; принимается подписка на журнал “Новый ЛЕФ”; на постройку Уралмаша отпущены первые деньги; идет борьба за освобождение немецкого антифашиста Макса Гельца из берлинской тюрьмы… Как бы вы ко всем этим делам сегодня ни относились, для того времени это были явные признаки приобщения вчерашней российской глубинки к заботам и ритмам страны и мира. А это и есть первый шаг по пути от провинции к столице - начало процесса, который так занимал Маяковского в то время.
Случилось так, что в один из свердловских дней, а именно 27 января, Маяковский побывал в гостях у председателя исполкома областного Совета А.И. Парамонова: прельстился обещанной экзотикой - пирожками с медвежатиной. За обедом он спросил хозяина: что, дескать, сейчас представляет собою город? Свой ответ поэту Анатолий Иванович пересказывал впоследствии заинтересованным собеседникам не раз, так что он дошел до нас в разных редакциях. Однако смысл везде примерно одинаков: “А ничего не представляет. То, что вы видели, - вчерашний день, а главное для города - это его завтра. Для того и работаем”.
Эта фраза невзначай наложилась на впечатления, вывезенные поэтом из недавнего путешествия по южным столицам, выявила глубинный смысл совсем свежих - свердловских - впечатлений и как бы окольцевала зреющий замысел стихотворения, выражающего самую суть перемен, которые он ожидал увидеть в своих поездках и здесь, в уральской столице, увидел так наглядно, как нигде в другом месте. Вот почему фантастически быстро написалось у него стихотворение “Екатеринбург - Свердловск”: можно сказать, в один присест. Просидев, наверно, часа два (больше по раскладу установленных дел не получается) у Парамонова, Маяковский отправился в театр “Пролеткульт”, гастролировавший в городе, (пригласил режиссер Марголин), после спектакля встретился еще с молодыми артистами этой труппы и, очевидно, довольно поздно возвратился в свой гостиничный номер. Сколько же у него оставалось времени вечером для работы над стихотворением - два, три часа? Конечно, этого сегодня не установить. Однако точно известно, что утром продолжить работу над стихотворением он не мог: его буквально с постели поднял А.И. Парамонов, чтоб повезти… Но об этом чуть позже. А утром следующего дня - 29 января - стихотворение уже появилось на “Литературной странице” газеты “Уральский рабочий”. Рядом с упомянутым раньше стихотворением “Три тысячи и три сестры” и рисунком художника Н. Белянина “Даешь изящную жизнь!” - своеобразным анонсом к выступлению-диспуту, запланированному на вечер того же дня в Деловом клубе. Маяковский предстает на нем этаким громилой, не поймешь: то ли дружеский шарж, то ли злая карикатура… Но это так, к слову...
Пожалуй, эту формулу можно признать мировоззренческим стержнем впечатлений Маяковского об уральской столице, даже и более того - всех его впечатлений от поездок по новым советским столицам, по стране, вступающей на путь коренных преобразований. Ощутив в себе этот стержень, постигнув, другими словами, глубинную суть перемен, поэт обретает прочную душевную опору, ясность взгляда, уверенность в перспективе. Словом, преодолевает в себе то тревожное настроение, которое погнало его в дорогу, пробудило “охоту к перемене мест”. Вот эта моральная “свердловская подпитка” способствовала написанию стихотворения, может быть, самого жизнеутверждающего во всем его творчестве.
Гимн простым радостям жизни - так, пожалуй, можно определить “Рассказ литейщика Ивана Козырева о вселении в новую квартиру”. Это, конечно, самое известное из стихотворений свердловского цикла; мало того - оно, пожалуй, по праву входит в первую десятку стихотворений Маяковского, известных всем и каждому. О популярности “Литейщика Козырева” можно повторить примерно то же, что я сказал о 19-й главе “октябрьской” поэмы: причина ее не в том, что агитпроп “насаждал” его, как картошку, - просто стихотворение написано так ясно, прозрачно, в такой игровой, несколько даже озорной и в то же время добродушной манере, что невольно ложится на душу, запоминается, как песня Дунаевского или Пахмутовой.
Тот факт, что стихотворение писалось в Свердловске, сомнений не вызывает: первый черновик его находится в той же записной книжке, что и другие “свердловские” стихотворения, под ним даже время и место указаны: Свердловск, 28 января 1928 г. Но существует (даже и до сих пор дожила) легенда, будто и жизненная основа его - локальная, свердловская. Ее творцом, пожалуй, можно признать И. Кленовского (он же И.Ф. Егармин), написавшего в газетной заметке к десятилетию со дня смерти поэта: “В дни пребывания В.В. Маяковского в Свердловске по ул. Ленина заселяли вновь выстроенный дом (теперь 4-й дом горсовета). Рабочие Верх-Исетского завода переезжали из маленьких екатеринбургских хибарок в новые, светлые и просторные квартиры. Поэт не прошел мимо этого простого и будничного факта. Он побывал в квартирах рабочих, беседовал с ними и затем написал известное стихотворение…”(49)
Краевед А.Р. Пудваль, пытавшийся найти подтверждение этой легенде, с пристрастием допросил (уже в пятидесятых годах) ее творца, перелопатил архивы и со стопроцентной достоверностью установил, что в ее основе лежит чистый вымысел. К концу января 1928 года “четвертый дом горсовета” был еще не достроен и потому заселяться, увы, не мог. В “первом доме горсовета” (Ленина, 36), который был заселен, не было ванн. Сам Иван Федорович поэта ни к какому дому не водил и никого другого, кто бы мог водить, не назвал. К тому же и литейщика Ивана Козырева, несмотря на немалые усилия, предпринятые Анатолием Руфимовичем, в анналах города отыскать не удалось (50).
Между тем и П.И. Лавут засвидетельствовал, что замысел стихотворения зародился у поэта до приезда в Свердловск: ванна, оказывается, поразила его в квартире, купленной им для матери и сестер в новом кооперативном доме Трехгорной мануфактуры (то есть в Москве). “Это у всех рабочих квартиры с ванной?” - спросил он тогда. Легенду И. Кленовского Лавут не отверг вовсе, но и не подтвердил, упомянув, что поэт побывал “в хорошем общежитии и в новых домах, куда вселялись рабочие Верхне-Исетского завода” (51), не уточнив, однако, адреса: Маяковского во время таких визитов он не сопровождал.
Честно говоря, я никак не могу вообразить себе картину, чтобы Маяковский шел-шел по улице (один! Ибо о сопровождавших что-то в памяти города сохранилось бы), и вдруг вот так запросто завернул в какую-то квартиру. “В поисках жизненного материала"...
Маяковский. ЕКАТЕРИНБУРГ - СВЕРДЛОВСК
Из снегового,
слепящего лоска,
из перепутанных
сучьев
и хвои -
встает
внезапно
домами Свердловска
новый город:
работник и воин.
Под Екатеринбургом
рыли каратики,
вгрызались
в мерзлые
породы и ру́ды -
чтоб на грудях
коронованной Катьки
переливались
изумруды.
У штолен
в боках
корпели,
пока -
Октябрь
из шахт
на улицы ринул,
и ...
разослала
октябрьская ломка
к чертям
орлов Екатерины
и к богу -
Екатерины
потомка.
И грабя
и испепеляя,
орда растакая-то
прошла
по городу,
войну волоча.
Порол Пепеляев.
Свирепствовал Га́йда.
Орлом
клевался
верховный Колчак.
Потухло
и пожаров пламя,
и лишь,
от него
как будто ожог,
сегодня
горит -
временам на память -
в свердловском небе
красный флажок.
Под ним
с простора
от снега светлого
встает
новоро́жденный
город Све́рдлова.
Полунебоскребы
лесами по́днял,
чтоб в электричестве
мыть вечера́,
а рядом -
гриб,
дыра,
преисподняя,
как будто
у города
нету
«сегодня»,
а только -
«завтра»
и «вчера».
В санях
промежду
бирж и трестов
свисти
во весь
широченный проспект.
И...
заколдованное место:
вдруг
проспект
обрывает разбег.
Просыпали
в ночь
расчернее могилы
звезды-табачишко
из неба кисета.
И грудью
топок
дышут Тагилы,
да трубки
заводов
курят в Исети.
У этого
города
нету традиций,
бульвара,
дворца,
фонтана и неги.
У нас
на глазах
городище родится
из воли
Урала,
труда
и энергии!
[1928] http://feb-web.ru/feb/mayakovsky/texts/ms0/ms9/ms9-019-.htm
Примечание.
Екатеринбург - Свердловск (стр. 19). Черновой автограф в записной книжке 1928 г., № 55 (ЦГАЛИ): газ. «Уральский рабочий», Свердловск, 1928, № 25, 29 января; Сочинения, т. 7.
В настоящем издании в текст 7 тома Сочинений внесены исправления (устранены искажения пунктуации, затемнявшие смысл):
542
в строках 89-93 вместо «Просыпали в ночь расчернее могилы звезды - табачишко из неба кисета» - «Просыпали в ночь расчернее могилы звезды-табачишко из неба кисета»; в строках 109-112 вместо «из воли, Урала, труда и энергии!» - «из воли Урала, труда и энергии!» (В черновике - «из воли уральской».)
Стихотворение написано в Свердловске 26-28 января.
Перепечатано (под заглавием «Где золото роют в горах») в Литературном приложении к газете «Ленинградская правда», 1928, № 4, 25 февраля и в газете «Вечерний Киев», 1928, № 54, 3 марта.
Заглавие: Екатеринбург - Свердловск. - Город Екатеринбург, основанный в 1723 г. и названный в честь жены Петра Великого (впоследствии императрицы Екатерины Первой), был в 1924 г. переименован в память Я. М. Свердлова, возглавлявшего в 1905-1906 гг. большевистскую организацию на Урале. Маяковский, повидимому, ошибочно связывал название «Екатеринбург» с именем Екатерины Второй (см. строки 11-19), прямым потомком которой (см. строки 30-34) был Николай Второй.
Строка 41. Пепеляев В. Н. (1884-1920) - министр внутренних дел в белогвардейском правительстве Колчака, организовывал в Сибири карательные экспедиции против красных партизан. Впоследствии был захвачен вместе с Колчаком восставшими рабочими и по приговору Иркутского ревкома расстрелян.
Строка 42. Гайда Рудольф (род. в 1892 г.) - руководитель мятежа, который подняли в мае 1918 г. в Поволжье и Сибири подстрекаемые эсерами и агентами Антанты части чехословацкого корпуса, сформированного из военнопленных бывшей австро-венгерской армии. В 1919 г. руководимый Гайдой чехословацкий корпус, принимавший участие в наступлении Колчака, был разгромлен Красной Армией.
Строка 45. Верховный Колчак - А. В. Колчак (1873-1920), адмирал царского флота, возглавлявший в 1918-1920 гг. контрреволюцию в Сибири; был признан правительствами ряда капиталистических стран в качестве «верховного правителя России».
http://book.uraic.ru/news_topic/2013/01/1691
И позже неожиданное появление