Жан де ЛАФОНТЕН. Клистир
Перевод с французского Вильгельма Левика
Мы правду любим даже в отраженье,
Каков же правды настоящий лик!
Я силу правды смолоду постиг
И отдал ей стихи мои в служенье.
Все лучшие умы влечет она.
Но правда задевает имена!
Во всем другом поэт ничем не связан
И скромным быть, конечно, не обязан.
Но имена и личности - о нет!
Их у меня не выведает свет.
В отчизне многих мудрецов, близ Мана,
Жила когда-то девушка одна.
Встречала в церкви юношу она.
Ум, смелый взор, манеры, стройность стана,
Задорный пух вокруг румяных губ, -
Короче всем он вскоре стал ей люб.
Ей ж Господь отметил родом знатным,
Богатством, красотой, - средь женихов
На что угодно каждый был готов,
Чтоб только показаться ей приятным.
Напрасно: был ей тот красавец мил.
Ему был отдан девы юной пыл.
Отец и мать - натура человечья! -
Питая в сердце дух противоречья,
Ей прочили другого. Но она
Их так просила, так была нежна,
Так убеждала их красноречиво,
Что убедила. Как такое диво
Могло случиться - я молчу о том,
Но наш герой стал посещать их дом.
Их доброта, его ли обхожденье,
Иль, может быть, его происхожденье
(Он родом был, подобно им, высок) -
Не знаю, что имело тут значенье.
Но всем известно: что счастливцам впрок,
То несчастливцам - словно вилы в бок.
Родителей красавицы немало
Его усердье пылкое пленяло,
Но это было все. А что еще
Вам нужно там, где любят горячо?
Увы, для нас - как пыль, как в чаше пена,
Что было бы благом в веке золотом.
Счастливый век! Я мог бы лишь с трудом
Тебя вообразить под небом Мэна!
Ты, бескорыстный, в пользу жениха
Решил бы это дело без греха.
А тут не то! Тут вышла вдруг затяжка.
Родители задумались. Бедняжка,
Сказав себе, что добрый Гименей
Простит в любви нетерпеливость ей,
Пустились на решительные меры,
Обычные на острове Цитеры.
У римлян принял некий доктор прав
Особый термин для таких забав,
И там ввели, не оскорбив приличий,
Полулюбовь и полубрак в обычай, -
Чистилище у входа в брачный рай,
Любви неузаконенной обитель.
В одном лице - нотариус, родитель
И поп теперь, Амур душемучитель
Все сделал между делом, невзначай.
Вот наш герой, довольный и счастливый,
Проводит ночи с милою своей.
Я не открою как - оно скромней,
И сами догадаться бы могли вы.
Пролом в ограде да запасный ключ
И дар служанке - вот дорога к счастью,
Вот способ нежной наслаждаться страстью,
Не ведая грозящих бурей туч.
Раз ввечеру красавица моя
Сказала экономке престарелой,
Не посвященной в тайну девы смелой:
«Меня весь день знобит. Что съела я?» -
«Поставьте клизму, - та ей отвечает, -
Я на заре словечко вам шепну».
Но полночь бьет. Все отошло ко сну.
И вот - супруг! Торопится, не чает,
Когда, обняв красавицу-жену,
Он утолит огонь любовной жажды.
По-своему страдает в мире каждый!
Его не упреждают ни о чем.
Часы бегут.. Еще он полон страсти,
Еще Морфей над ним не занет власти,
Как вдруг, едва лишь утренним лучом
Взошедший день прокрался робко в дом,
Не постучав и хлопнув дверью громко,
С большим клистиром входит экономка.
По счастью нашей паре повезло.
Извлечена недавно из сарая,
Уж на петлях висела дверь вторая
(Стоял сентябрь, и было не тепло).
Как поступила тут моя девица?
Ей надо было только не смутиться
И скрыть под одеялом молодца, -
Что проще, если действовать умело?
Но, как на грех, бедняжка побледнела,
Шепнула другу на ухо, в чем дело,
И, словно увидала мертвеца,
Сама от страха шасть под оделяло.
Друг был умней. Он, не смутясь нимало,
К той обратил, уткнув лицо в постель,
То, что к Марфизе обратил Брюнель.
Она, очки надев, рукой привычной
Ему клистир поставила отличный.
И, поклонясь, ушла. Господь, прости
Ее и всех, кто вольно иль невольно
Желанью станет поперек пути.
Мне публика заметит недовольно:
«Ты чушь состряпал!» (Может быть, и так).
Пускай рядят и судят, что и как
Тут изменить, где переставить слово, -
Ведь критики настроены сурово.
Они мне скажут: «Эта сказка - ложь.
Ума у героини - ни на грош.
В ее поступках многое не ясно.
Вначале образ дали вы прекрасно,
Но после - что за странный поворот?
Вступленье вовсе к делу не идет!»
Я мог бы так ответить вам, зоилы,
Что вам бы вся латынь не помогла.
Но стоит ли на это тратить силы,
И разве можно убедить осла?
Мне важно знать, играя легким словом,
Что на слово мне верят все друзья.
Я поручился, так чего еще вам?
Кто сведущ в этом более, чем я?
Семь веков французской поэзии в русских переводах. - СПБ.: Евразия, 1999. - С. 175-176.
Мы правду любим даже в отраженье,
Каков же правды настоящий лик!
Я силу правды смолоду постиг
И отдал ей стихи мои в служенье.
Все лучшие умы влечет она.
Но правда задевает имена!
Во всем другом поэт ничем не связан
И скромным быть, конечно, не обязан.
Но имена и личности - о нет!
Их у меня не выведает свет.
В отчизне многих мудрецов, близ Мана,
Жила когда-то девушка одна.
Встречала в церкви юношу она.
Ум, смелый взор, манеры, стройность стана,
Задорный пух вокруг румяных губ, -
Короче всем он вскоре стал ей люб.
Ей ж Господь отметил родом знатным,
Богатством, красотой, - средь женихов
На что угодно каждый был готов,
Чтоб только показаться ей приятным.
Напрасно: был ей тот красавец мил.
Ему был отдан девы юной пыл.
Отец и мать - натура человечья! -
Питая в сердце дух противоречья,
Ей прочили другого. Но она
Их так просила, так была нежна,
Так убеждала их красноречиво,
Что убедила. Как такое диво
Могло случиться - я молчу о том,
Но наш герой стал посещать их дом.
Их доброта, его ли обхожденье,
Иль, может быть, его происхожденье
(Он родом был, подобно им, высок) -
Не знаю, что имело тут значенье.
Но всем известно: что счастливцам впрок,
То несчастливцам - словно вилы в бок.
Родителей красавицы немало
Его усердье пылкое пленяло,
Но это было все. А что еще
Вам нужно там, где любят горячо?
Увы, для нас - как пыль, как в чаше пена,
Что было бы благом в веке золотом.
Счастливый век! Я мог бы лишь с трудом
Тебя вообразить под небом Мэна!
Ты, бескорыстный, в пользу жениха
Решил бы это дело без греха.
А тут не то! Тут вышла вдруг затяжка.
Родители задумались. Бедняжка,
Сказав себе, что добрый Гименей
Простит в любви нетерпеливость ей,
Пустились на решительные меры,
Обычные на острове Цитеры.
У римлян принял некий доктор прав
Особый термин для таких забав,
И там ввели, не оскорбив приличий,
Полулюбовь и полубрак в обычай, -
Чистилище у входа в брачный рай,
Любви неузаконенной обитель.
В одном лице - нотариус, родитель
И поп теперь, Амур душемучитель
Все сделал между делом, невзначай.
Вот наш герой, довольный и счастливый,
Проводит ночи с милою своей.
Я не открою как - оно скромней,
И сами догадаться бы могли вы.
Пролом в ограде да запасный ключ
И дар служанке - вот дорога к счастью,
Вот способ нежной наслаждаться страстью,
Не ведая грозящих бурей туч.
Раз ввечеру красавица моя
Сказала экономке престарелой,
Не посвященной в тайну девы смелой:
«Меня весь день знобит. Что съела я?» -
«Поставьте клизму, - та ей отвечает, -
Я на заре словечко вам шепну».
Но полночь бьет. Все отошло ко сну.
И вот - супруг! Торопится, не чает,
Когда, обняв красавицу-жену,
Он утолит огонь любовной жажды.
По-своему страдает в мире каждый!
Его не упреждают ни о чем.
Часы бегут.. Еще он полон страсти,
Еще Морфей над ним не занет власти,
Как вдруг, едва лишь утренним лучом
Взошедший день прокрался робко в дом,
Не постучав и хлопнув дверью громко,
С большим клистиром входит экономка.
По счастью нашей паре повезло.
Извлечена недавно из сарая,
Уж на петлях висела дверь вторая
(Стоял сентябрь, и было не тепло).
Как поступила тут моя девица?
Ей надо было только не смутиться
И скрыть под одеялом молодца, -
Что проще, если действовать умело?
Но, как на грех, бедняжка побледнела,
Шепнула другу на ухо, в чем дело,
И, словно увидала мертвеца,
Сама от страха шасть под оделяло.
Друг был умней. Он, не смутясь нимало,
К той обратил, уткнув лицо в постель,
То, что к Марфизе обратил Брюнель.
Она, очки надев, рукой привычной
Ему клистир поставила отличный.
И, поклонясь, ушла. Господь, прости
Ее и всех, кто вольно иль невольно
Желанью станет поперек пути.
Мне публика заметит недовольно:
«Ты чушь состряпал!» (Может быть, и так).
Пускай рядят и судят, что и как
Тут изменить, где переставить слово, -
Ведь критики настроены сурово.
Они мне скажут: «Эта сказка - ложь.
Ума у героини - ни на грош.
В ее поступках многое не ясно.
Вначале образ дали вы прекрасно,
Но после - что за странный поворот?
Вступленье вовсе к делу не идет!»
Я мог бы так ответить вам, зоилы,
Что вам бы вся латынь не помогла.
Но стоит ли на это тратить силы,
И разве можно убедить осла?
Мне важно знать, играя легким словом,
Что на слово мне верят все друзья.
Я поручился, так чего еще вам?
Кто сведущ в этом более, чем я?
Семь веков французской поэзии в русских переводах. - СПБ.: Евразия, 1999. - С. 175-176.