НАШ ПАРОВОЗ
Датировано 22.11.2001 г.
В печати не публиковалось
(путешествие из Москвы в Санкт-Петербург 9-10 ноября 2001 г.)
В площадь перед Курским вокзалом вбили нечто большое, слепое и жалобно-помпезное - возможно, будущий торговый дом «Шмотки-манатки ltd»; это здание-глыба заслоняет обзор отовсюду. Сырой ветер громко хлопает полиэтиленовым полотнищем, закрывающим недоделанный воздушный переход.
Сначала я искал карточки МГТС - позвонить родне, что уезжаю в Петербург, но никто не знал, где их взять. Искомое нашлось на станции метро; потом захотелось попить чего-нибудь безалкогольного и негазированного - вы будете смеяться, но таковым в Москве оказался один кефир. В шопе, где я его обнаружил, за стойкой пили водку двое в униформе, громко беседуя матом; позже один из них обернулся, и я увидел на груди у него компактный пистолет-пулемёт. И значок - «Служба безопасности». Вооружённый человек был крепко пьян.
Но это что - несколькими днями позже я почти столкнулся в центре столицы с дядей, идущим по переулку с помповым ружьём в руках; никаких значков на дяде не было, и я было задумался о жизни, но понял, что человек с ружьём всего лишь караулит подъезд некоего «Внешторгпромбанка».
Не надо бояться человека с ружьём. То есть бойся, не бойся, а когда он начнёт пальбу, твои эмоции ничего не изменят.
И всюду, то там, то сям бродили вооружённые - кто с автоматом под мышкой, кто через плечо и с чебуреком во рту. Автомат стал обыденным аксессуаром, как дамская сумочка или барсетка. Демонстративная готовность стрелять стала привычкой. И только я, человек из провинции, изумляюсь этому.
Я допил кефир и вышел в снежную слякоть улицы. Прямо у шопа раздевали пьяного. Вроде бы приятель помогал ему перед укладкой в постель. Пьяный - парень лет 20-и - вяло бормотал что-то, но не противился. Немного погодя я нашёл его лежащим на асфальте в одной рубашке и со сдёрнутыми до колен штанами и трусами; кажется, тающий на нём мокрый снег был окрашен красным. Автоматчики в шопе продолжали хлебать водку; мимо проплыла пара ментов. Значит, так и должно быть в центре столицы.
В десяти шагах, у подземного перехода, дрались из-за пустых бутылок беспризорники. По их крикам я догадался, что некий гаврош забрёл на чужую территорию и незаконно собирал тут стеклотару. Тару с размаху били об асфальт, тузили незванного конкурента. Менты ровным шагом проследовали далее; осколки захрустели под их подошвами.
Бомжи тоже не привлекали милицию. Зато менты исправно тормозили лиц «кавказской национальности» и проверяли у них документы. По слухам, у каждого ЛКН в паспорт вложено 50 рублей на случай проверки. Это по-своему справедливо; обирать надо тех, у кого есть. ЛКН плодоносят круглый год, а трясти бомжа - всё равно, что яблоню в декабре.
Интересны расценки на ночлег у тётушек с плакатами «Квартира, рядом». Минимум - 500 руб за ночь. Уверяют, что это по-божески. Безбожники дерут по 700-800. Гостиницы - те, выходит, давно продали душу дьяволу, если требуют за сутки от $30 и далее.
Вокзал полон сброда, цыган и бомжей. Даже внешне приличные люди здесь автоматически превращаются в отребье, спят на баулах, расстилают на полу дастархан из газет и моют головы в туалетных раковинах. Впечатление таково, что услугами МПС у нас пользуются одни неимущие и бродяги. Ладно, цыгане - эти как в X веке сорвались с места, так до сих пор куда-то едут - а остальные? в какое счастливое тридевятое царство несут их беспокойные бесы железных дорог? Разве что ими движет девиз «Хорошо там, где нас нет». Но едва мы там появимся, как обоснуем новую Москву, и нам опять станет тошно.
Не видно тех, кого чаще всего показывают в рекламе - молодых опрятных менеджеров, одетых с иголочки, пахнущих дорогим парфюмом. Для них, видимо, существует особый блатной вокзал. Это оттуда «от Москвы до Израиля шёл поезд дяди Михаэля». Хотел бы я знать, как тот поезд миновал воюющий Курдистан...
Или этих чистеньких молодых людей просто нет в природе, как Маугли или Белоснежки?.. Я не видел их в подмосковных электричках, набитых окоченевшими невротиками. Или их мало, как альбиносов?..
Рядом с тётушками, сулящими ночлег, толкутся проститутки. Наконец-то я их узрел - тётки показали. А то у меня взгляд не так заточен.
Тут же сцена - мент беседует с ЛКН, и на шею менту вешается одна из этих (см.выше). «Погоди, я сейчас», - снимает мент с себя весёлую обузу, но добреет и почти улыбается. Трогательное единство сил правопорядка и криминалитета.
Возникает мысль - может, уехав, мы найдём страну счастья, но при одном условии - не надо брать с собой ментов и мафиози.
Но ведь они не отвяжутся. Если в России останутся только воры, шлюхи, олигархи и менты - они хлынут за нами, они даже на крышах вагонов поедут, лишь бы найти нас и присосаться. Они могут жить, только паразитируя на нас.
Подходит поезд 148, «Мариуполь/Санкт-Петербург», укомплектованный на батькивщине. Тут я осознал, что живу в благополучном государстве!
Три прицепных вагона из Белгорода смотрятся в поезде, как чужие, словно три лощёных джентльмена, затесавшихся в этап матёрых каторжников.
Поезд 148 вопиюще грязен. Он ржавый, битый, исцарапанный, с мутными стёклами. В вагонах - смрад, и все галдят, хотя второй час ночи.
- Идэ я вас буду класть? - спрашивает всклокоченный проводник. - Ийшо я з вамы дэлать буду?
Брать здесь постель? Га! а воши?! платяные воши з Украйни голодни, хочуть испить крови клятих москалiв. Вошебойки у Мариуполи, мабуть, нэма. Там ничього нэма, тiльки незалежность та самостийность, та пан президент Кучма.
Марина, жена моего троюродного брата, сама украинка, сбежавшая от самостийных радостей, объясняла год назад - «Там жах чего! В газетах пишут на серьёзе, что Адам был украинцем».
И когда он уси яблокi пинадкусывал, його выперли з Раю на Украйну, дав тiльки тряпку срам прикрыть. Так вiн и ходить, гордый сам собою.
На столике в отсеке вижу украинские 5 копеек. Они большие, как наши 5 рублей. По курсу гривны за эту крупную монету даже коробок спичек не купишь. Зато красивая какая! и на реверсе - петлюровский трезубец.
Как делается самостийность? Взять молоток, расплющить медный грош пошире и сказать: «Отныне это - конвертируемая валюта».
А в Москву я ехал с парнем-молдаванином. Он учится в Бауманском. У меня о Молдавии смутные старорежимные представления - вино, Карпаты, София Ротару... «Как там, - спросил я, - у вас?» «Дерьмо у нас, - ответил молдаванин. - Всё стоит, всё развалилось. Кто с ума не сошёл, хочет назад в Союз. За Днестром, в ПМР, тоже бедно, но там хоть какой-то порядок. Вот, коммуниста президентом выбрали - может, он нас к России придвинет... А я тут останусь, не хочу в Молдавию»...
Утром поезд 148 въехал в бело-голубую зиму. Двуслойное окно, в Москве целое, ночью было разбито снаружи - кто-то кинул камнем; спасибо, не насквозь. Проводник весело ругается с кем-то, посаженным ещё на Украине сверх лимита. Спор идёт о том, кто кому должен гривну. Слушая с полки (третьи, багажные, проводник тоже заполнил людьми), вникаю - зайцы ехали в купе проводников и требовали для утехи проводницу; теперь ясно, что за вопли я слышал сквозь зыбкий, трясучий сон. Зайцы - молодые коммерсанты с блатным говором; рвут у себя куртки и тельняшки на груди:
- Да я! я за правду на нож пойду!!
- Ну и иди, - мирно ответствует проводник, раскочегаривая кипятильник.
- Ты чорт!
- Нет, ты чорт.
- Стэпан, скажи, шо он чорт!
Страшнее «чорта» ничего не слышно. Может, из-за десяти гривен и прозвучало бы, но гривна явно матюгов не стоит.
Поезд 148 вползает на промёрзший Московский вокзал. В вагоне бодрый переполох - отовсюду выволакивают челночные супер-сумки (и где их только прятали, такие громадные?!..). Видимо, был резон везти тряпьё в СПб вместо чтобы торговать им за гривны дома. Я горжусь за наш деревянный рупь.
Украинским негоциантам предстоит выдержать бой с дешёвыми корейскими и китайскими товарами. Не иначе, купцы-удальцы будут упирать на то, что их тряпки сделаны в лучших советских традициях и не развалятся назавтра. Лишь сейчас, десять лет спустя после полного галлюцинаторных надежд развала СССР, начинаешь понимать, что «советский - значит, лучший». Мне уже доводилось видеть итальянскую обвуь в коробках с Кремлём и надписью «Soviet quality»; я не шучу.
И Москва, и СПб завалены китайским. Всё китайское - покемоны, телепузики, блузки, штаны, фонарики, щётки... Всё это клянут и покупают, покупают и клянут. Никому не приходит на ум, что нас, сравнительно не самую гнилую кап.страну, завалила своей продукцией коммунистическая сверхдержава.
Но, может, пекинские толкучки ломятся от российского ширпотреба?
А может, и крокодилы летают?..
Вот и Пётр-реформатор в виде самовара. Он приветствует каждого, входящего в центральный зал. Никто сейчас не вспомнит, что этот Великий и Ужасный своими реформами выморил 25 % населения.
Зевая, иду по залу вдоль витрин экспозиции «Железная дорога Санкт-Петербург - Москва». К игрушечным рельсам примёрзли муляжи паровозиков. На стенде «Дорога сегодня» написано что-то бравурное, типично оруэлловский «идейно крепкий речекряк» - реформы идут вперёд без остановки, поезда становятся длиннее, колея - шире... Реформы идут! они движутся! как в песне -
Цыгане шумною толпою
Толкали дружно паровоз -
Не потому что он тяжёлый,
А потому что без колёс...
Третьего дня экс-столица отметила годовщину Октябрьской революции, которую в современных учебниках истории буднично называют «октябрьским восстанием» и дают дату в старом стиле - 25 октября, чтобы «поколение Пепси» даже дни сопоставить не смогло.
Я мысленно оглядываюсь: грязь, бомжи, нищие, беспризорники, городовые; старые, выработавшие весь ресурс вагоны, битком набитые мешочниками XXI века. И кажется мне, что поезд, как по игрушечной дороге, совершил полный круг и вернулся в исходную точку, привёз нас на 100 лет назад, в ту эпоху, когда модерн грезил смертью, а над городом на Неве вставал кровавый рассвет.
Наш паровоз - под стеклом, словно на вечной стоянке; история прекратила движение своё...
В печати не публиковалось
(путешествие из Москвы в Санкт-Петербург 9-10 ноября 2001 г.)
В площадь перед Курским вокзалом вбили нечто большое, слепое и жалобно-помпезное - возможно, будущий торговый дом «Шмотки-манатки ltd»; это здание-глыба заслоняет обзор отовсюду. Сырой ветер громко хлопает полиэтиленовым полотнищем, закрывающим недоделанный воздушный переход.
Сначала я искал карточки МГТС - позвонить родне, что уезжаю в Петербург, но никто не знал, где их взять. Искомое нашлось на станции метро; потом захотелось попить чего-нибудь безалкогольного и негазированного - вы будете смеяться, но таковым в Москве оказался один кефир. В шопе, где я его обнаружил, за стойкой пили водку двое в униформе, громко беседуя матом; позже один из них обернулся, и я увидел на груди у него компактный пистолет-пулемёт. И значок - «Служба безопасности». Вооружённый человек был крепко пьян.
Но это что - несколькими днями позже я почти столкнулся в центре столицы с дядей, идущим по переулку с помповым ружьём в руках; никаких значков на дяде не было, и я было задумался о жизни, но понял, что человек с ружьём всего лишь караулит подъезд некоего «Внешторгпромбанка».
Не надо бояться человека с ружьём. То есть бойся, не бойся, а когда он начнёт пальбу, твои эмоции ничего не изменят.
И всюду, то там, то сям бродили вооружённые - кто с автоматом под мышкой, кто через плечо и с чебуреком во рту. Автомат стал обыденным аксессуаром, как дамская сумочка или барсетка. Демонстративная готовность стрелять стала привычкой. И только я, человек из провинции, изумляюсь этому.
Я допил кефир и вышел в снежную слякоть улицы. Прямо у шопа раздевали пьяного. Вроде бы приятель помогал ему перед укладкой в постель. Пьяный - парень лет 20-и - вяло бормотал что-то, но не противился. Немного погодя я нашёл его лежащим на асфальте в одной рубашке и со сдёрнутыми до колен штанами и трусами; кажется, тающий на нём мокрый снег был окрашен красным. Автоматчики в шопе продолжали хлебать водку; мимо проплыла пара ментов. Значит, так и должно быть в центре столицы.
В десяти шагах, у подземного перехода, дрались из-за пустых бутылок беспризорники. По их крикам я догадался, что некий гаврош забрёл на чужую территорию и незаконно собирал тут стеклотару. Тару с размаху били об асфальт, тузили незванного конкурента. Менты ровным шагом проследовали далее; осколки захрустели под их подошвами.
Бомжи тоже не привлекали милицию. Зато менты исправно тормозили лиц «кавказской национальности» и проверяли у них документы. По слухам, у каждого ЛКН в паспорт вложено 50 рублей на случай проверки. Это по-своему справедливо; обирать надо тех, у кого есть. ЛКН плодоносят круглый год, а трясти бомжа - всё равно, что яблоню в декабре.
Интересны расценки на ночлег у тётушек с плакатами «Квартира, рядом». Минимум - 500 руб за ночь. Уверяют, что это по-божески. Безбожники дерут по 700-800. Гостиницы - те, выходит, давно продали душу дьяволу, если требуют за сутки от $30 и далее.
Вокзал полон сброда, цыган и бомжей. Даже внешне приличные люди здесь автоматически превращаются в отребье, спят на баулах, расстилают на полу дастархан из газет и моют головы в туалетных раковинах. Впечатление таково, что услугами МПС у нас пользуются одни неимущие и бродяги. Ладно, цыгане - эти как в X веке сорвались с места, так до сих пор куда-то едут - а остальные? в какое счастливое тридевятое царство несут их беспокойные бесы железных дорог? Разве что ими движет девиз «Хорошо там, где нас нет». Но едва мы там появимся, как обоснуем новую Москву, и нам опять станет тошно.
Не видно тех, кого чаще всего показывают в рекламе - молодых опрятных менеджеров, одетых с иголочки, пахнущих дорогим парфюмом. Для них, видимо, существует особый блатной вокзал. Это оттуда «от Москвы до Израиля шёл поезд дяди Михаэля». Хотел бы я знать, как тот поезд миновал воюющий Курдистан...
Или этих чистеньких молодых людей просто нет в природе, как Маугли или Белоснежки?.. Я не видел их в подмосковных электричках, набитых окоченевшими невротиками. Или их мало, как альбиносов?..
Рядом с тётушками, сулящими ночлег, толкутся проститутки. Наконец-то я их узрел - тётки показали. А то у меня взгляд не так заточен.
Тут же сцена - мент беседует с ЛКН, и на шею менту вешается одна из этих (см.выше). «Погоди, я сейчас», - снимает мент с себя весёлую обузу, но добреет и почти улыбается. Трогательное единство сил правопорядка и криминалитета.
Возникает мысль - может, уехав, мы найдём страну счастья, но при одном условии - не надо брать с собой ментов и мафиози.
Но ведь они не отвяжутся. Если в России останутся только воры, шлюхи, олигархи и менты - они хлынут за нами, они даже на крышах вагонов поедут, лишь бы найти нас и присосаться. Они могут жить, только паразитируя на нас.
Подходит поезд 148, «Мариуполь/Санкт-Петербург», укомплектованный на батькивщине. Тут я осознал, что живу в благополучном государстве!
Три прицепных вагона из Белгорода смотрятся в поезде, как чужие, словно три лощёных джентльмена, затесавшихся в этап матёрых каторжников.
Поезд 148 вопиюще грязен. Он ржавый, битый, исцарапанный, с мутными стёклами. В вагонах - смрад, и все галдят, хотя второй час ночи.
- Идэ я вас буду класть? - спрашивает всклокоченный проводник. - Ийшо я з вамы дэлать буду?
Брать здесь постель? Га! а воши?! платяные воши з Украйни голодни, хочуть испить крови клятих москалiв. Вошебойки у Мариуполи, мабуть, нэма. Там ничього нэма, тiльки незалежность та самостийность, та пан президент Кучма.
Марина, жена моего троюродного брата, сама украинка, сбежавшая от самостийных радостей, объясняла год назад - «Там жах чего! В газетах пишут на серьёзе, что Адам был украинцем».
И когда он уси яблокi пинадкусывал, його выперли з Раю на Украйну, дав тiльки тряпку срам прикрыть. Так вiн и ходить, гордый сам собою.
На столике в отсеке вижу украинские 5 копеек. Они большие, как наши 5 рублей. По курсу гривны за эту крупную монету даже коробок спичек не купишь. Зато красивая какая! и на реверсе - петлюровский трезубец.
Как делается самостийность? Взять молоток, расплющить медный грош пошире и сказать: «Отныне это - конвертируемая валюта».
А в Москву я ехал с парнем-молдаванином. Он учится в Бауманском. У меня о Молдавии смутные старорежимные представления - вино, Карпаты, София Ротару... «Как там, - спросил я, - у вас?» «Дерьмо у нас, - ответил молдаванин. - Всё стоит, всё развалилось. Кто с ума не сошёл, хочет назад в Союз. За Днестром, в ПМР, тоже бедно, но там хоть какой-то порядок. Вот, коммуниста президентом выбрали - может, он нас к России придвинет... А я тут останусь, не хочу в Молдавию»...
Утром поезд 148 въехал в бело-голубую зиму. Двуслойное окно, в Москве целое, ночью было разбито снаружи - кто-то кинул камнем; спасибо, не насквозь. Проводник весело ругается с кем-то, посаженным ещё на Украине сверх лимита. Спор идёт о том, кто кому должен гривну. Слушая с полки (третьи, багажные, проводник тоже заполнил людьми), вникаю - зайцы ехали в купе проводников и требовали для утехи проводницу; теперь ясно, что за вопли я слышал сквозь зыбкий, трясучий сон. Зайцы - молодые коммерсанты с блатным говором; рвут у себя куртки и тельняшки на груди:
- Да я! я за правду на нож пойду!!
- Ну и иди, - мирно ответствует проводник, раскочегаривая кипятильник.
- Ты чорт!
- Нет, ты чорт.
- Стэпан, скажи, шо он чорт!
Страшнее «чорта» ничего не слышно. Может, из-за десяти гривен и прозвучало бы, но гривна явно матюгов не стоит.
Поезд 148 вползает на промёрзший Московский вокзал. В вагоне бодрый переполох - отовсюду выволакивают челночные супер-сумки (и где их только прятали, такие громадные?!..). Видимо, был резон везти тряпьё в СПб вместо чтобы торговать им за гривны дома. Я горжусь за наш деревянный рупь.
Украинским негоциантам предстоит выдержать бой с дешёвыми корейскими и китайскими товарами. Не иначе, купцы-удальцы будут упирать на то, что их тряпки сделаны в лучших советских традициях и не развалятся назавтра. Лишь сейчас, десять лет спустя после полного галлюцинаторных надежд развала СССР, начинаешь понимать, что «советский - значит, лучший». Мне уже доводилось видеть итальянскую обвуь в коробках с Кремлём и надписью «Soviet quality»; я не шучу.
И Москва, и СПб завалены китайским. Всё китайское - покемоны, телепузики, блузки, штаны, фонарики, щётки... Всё это клянут и покупают, покупают и клянут. Никому не приходит на ум, что нас, сравнительно не самую гнилую кап.страну, завалила своей продукцией коммунистическая сверхдержава.
Но, может, пекинские толкучки ломятся от российского ширпотреба?
А может, и крокодилы летают?..
Вот и Пётр-реформатор в виде самовара. Он приветствует каждого, входящего в центральный зал. Никто сейчас не вспомнит, что этот Великий и Ужасный своими реформами выморил 25 % населения.
Зевая, иду по залу вдоль витрин экспозиции «Железная дорога Санкт-Петербург - Москва». К игрушечным рельсам примёрзли муляжи паровозиков. На стенде «Дорога сегодня» написано что-то бравурное, типично оруэлловский «идейно крепкий речекряк» - реформы идут вперёд без остановки, поезда становятся длиннее, колея - шире... Реформы идут! они движутся! как в песне -
Цыгане шумною толпою
Толкали дружно паровоз -
Не потому что он тяжёлый,
А потому что без колёс...
Третьего дня экс-столица отметила годовщину Октябрьской революции, которую в современных учебниках истории буднично называют «октябрьским восстанием» и дают дату в старом стиле - 25 октября, чтобы «поколение Пепси» даже дни сопоставить не смогло.
Я мысленно оглядываюсь: грязь, бомжи, нищие, беспризорники, городовые; старые, выработавшие весь ресурс вагоны, битком набитые мешочниками XXI века. И кажется мне, что поезд, как по игрушечной дороге, совершил полный круг и вернулся в исходную точку, привёз нас на 100 лет назад, в ту эпоху, когда модерн грезил смертью, а над городом на Неве вставал кровавый рассвет.
Наш паровоз - под стеклом, словно на вечной стоянке; история прекратила движение своё...