Про Андрея Марковича Максимова
( Глава из неизданной книги)
Когда я работала в «Собеседнике», мы с Максимовым на планерках сидели друг против друга. Поэтому даже сейчас я с закрытыми глазами могу описать его выдающуюся внешность , чем-то похожую на Карла Маркса, только симпатичнее и тогда - моложе.
А подружились мы с ним после одного случая. Я написала статью, довольно скандальную по тем временам. Попыталась разобраться в одном судебном деле, которое напрямую касалось известного журналиста «Комсомолки» Валерия Аграновского. В свое время - довольно давно - его осудили по скандальной статье , исключили из партии и союза журналистов. Позже выяснилось, что произошла ошибка, дело закрыли, но ни в партии, и ни в союзе известного журналиста не восстановили. Он тяжело болел, писал книжки и в общем-то ничего не требовал . Это была моя инициатива описать всю эту историю - по сути историю предательства, Аграновский - выдающийся журналист, который своими смелыми очерками сделал славу и тираж газете «Комсомольская правда» в далекие 70 годы. Валерий Абрамович мой пыл пытался остудить: «Олечка, я ценю вашу заботу обо мне, но эту историю никто никогда не опубликует - в нашей стране не любят ни каяться, ни признавать своих ошибок.»
«Ну, да, - шумела я в ответ, - как это не опубликуют? У нас - демократия, свобода слова ! «Собеседник» - передовая газета и у нее молодой прогрессивный главный редактор!» Я считала, что это веские доводы.
Валерий Абрамович смотрел на меня с сочувствием, как на слегка умалишенную.
В общем, я проделала гигантскую работу: обзвонила многих участников того самого партийного собрания, на котором все единогласно проголосовали за исключение из партии их знаменитого коллеги, невиновность которого была очевидна, но существовало «дело». А раз заведено «дело», значит, виноват.
Гордая, я принесла свою статью главному редактору «Собеседника». Через день он мне сказал, что статья плохая, «не прописанная», бездоказательная и ставить ее нельзя. Была, конечно, в моем опусе одна заковыка: секретарь парторганизации, которая устроила тогда суд Линча над Аграновским, теперь являлся главным редактором «Комсомолки», считал себя демократом и создавал новую свободную журналистику. Но этот факт я готова была убрать.
Главный редактор поморщился:
-Не в этом дело. Слабенькая статейка. Плохо написанная.
Сказал бы правду: не хочу ее печатать, потому что не хочу ссориться с нынешним редактором «Комсомолки». Я бы, наверное, поняла. Но назвать мою статью «слабенькой»!?
В «Собеседнике» было введено «демократическое» правило - если кто-то не согласен с мнением главного редактора - вопрос выносится на обсуждение редколлегии. Я и воспользовалась этим правилом.
Все прочитали статью. Началась редколлегия. И все по очереди начинают объяснять мне, какую плохую и даже вредную статью я написала. Моя голова опускается все ниже и ниже. Я проиграла, и как после этого я буду смотреть в глаза Аграновскому - ведь он оказался прав!
Доходит очередь до Андрея Максимова. И он держит такую речь:
-Господа, слушаю вас и поражаюсь. Зачем мы обманываем друг друга? Она, - жест в мою сторону, - написала классный материал. Жесткий, доказательный, эмоциональный. То, что в нем все до последней точки правда, я с могу подтвердить - я в то время был стажером в «Комсомолке». И хотя меня на собрание не пустили, все об этом говорили, и я точно знаю, как это было на самом деле - вот как она написала. Зачем мы врем другу? Давайте скажем честно, что не будем печатать эту статью не потому, что она слабая, а потому что боимся поссориться с «Комсомолкой» и осложнить себе жизнь. Тогда это хотя бы будет правдой…
Вот такую речь двинул замечательный Андрей Маркович, от которого я это ожидала меньше всего. Андрей никогда не был борцом, не толкал пламенных речей и любил поговорить исключительно об искусстве.
Статью мою , конечно, в «Собеседнике» не напечатали. Но тот же Максимов после заседания редколлегии посоветовал отправить ее в «Независимую газету». Что я и сделала. Виктор Третьяков напечатал ее прямо в завтрашнем номере.
С тех пор мы с Максимовым стали хорошими друзьями. Хотя и видимся редко.
Когда я работала в «Собеседнике», мы с Максимовым на планерках сидели друг против друга. Поэтому даже сейчас я с закрытыми глазами могу описать его выдающуюся внешность , чем-то похожую на Карла Маркса, только симпатичнее и тогда - моложе.
А подружились мы с ним после одного случая. Я написала статью, довольно скандальную по тем временам. Попыталась разобраться в одном судебном деле, которое напрямую касалось известного журналиста «Комсомолки» Валерия Аграновского. В свое время - довольно давно - его осудили по скандальной статье , исключили из партии и союза журналистов. Позже выяснилось, что произошла ошибка, дело закрыли, но ни в партии, и ни в союзе известного журналиста не восстановили. Он тяжело болел, писал книжки и в общем-то ничего не требовал . Это была моя инициатива описать всю эту историю - по сути историю предательства, Аграновский - выдающийся журналист, который своими смелыми очерками сделал славу и тираж газете «Комсомольская правда» в далекие 70 годы. Валерий Абрамович мой пыл пытался остудить: «Олечка, я ценю вашу заботу обо мне, но эту историю никто никогда не опубликует - в нашей стране не любят ни каяться, ни признавать своих ошибок.»
«Ну, да, - шумела я в ответ, - как это не опубликуют? У нас - демократия, свобода слова ! «Собеседник» - передовая газета и у нее молодой прогрессивный главный редактор!» Я считала, что это веские доводы.
Валерий Абрамович смотрел на меня с сочувствием, как на слегка умалишенную.
В общем, я проделала гигантскую работу: обзвонила многих участников того самого партийного собрания, на котором все единогласно проголосовали за исключение из партии их знаменитого коллеги, невиновность которого была очевидна, но существовало «дело». А раз заведено «дело», значит, виноват.
Гордая, я принесла свою статью главному редактору «Собеседника». Через день он мне сказал, что статья плохая, «не прописанная», бездоказательная и ставить ее нельзя. Была, конечно, в моем опусе одна заковыка: секретарь парторганизации, которая устроила тогда суд Линча над Аграновским, теперь являлся главным редактором «Комсомолки», считал себя демократом и создавал новую свободную журналистику. Но этот факт я готова была убрать.
Главный редактор поморщился:
-Не в этом дело. Слабенькая статейка. Плохо написанная.
Сказал бы правду: не хочу ее печатать, потому что не хочу ссориться с нынешним редактором «Комсомолки». Я бы, наверное, поняла. Но назвать мою статью «слабенькой»!?
В «Собеседнике» было введено «демократическое» правило - если кто-то не согласен с мнением главного редактора - вопрос выносится на обсуждение редколлегии. Я и воспользовалась этим правилом.
Все прочитали статью. Началась редколлегия. И все по очереди начинают объяснять мне, какую плохую и даже вредную статью я написала. Моя голова опускается все ниже и ниже. Я проиграла, и как после этого я буду смотреть в глаза Аграновскому - ведь он оказался прав!
Доходит очередь до Андрея Максимова. И он держит такую речь:
-Господа, слушаю вас и поражаюсь. Зачем мы обманываем друг друга? Она, - жест в мою сторону, - написала классный материал. Жесткий, доказательный, эмоциональный. То, что в нем все до последней точки правда, я с могу подтвердить - я в то время был стажером в «Комсомолке». И хотя меня на собрание не пустили, все об этом говорили, и я точно знаю, как это было на самом деле - вот как она написала. Зачем мы врем другу? Давайте скажем честно, что не будем печатать эту статью не потому, что она слабая, а потому что боимся поссориться с «Комсомолкой» и осложнить себе жизнь. Тогда это хотя бы будет правдой…
Вот такую речь двинул замечательный Андрей Маркович, от которого я это ожидала меньше всего. Андрей никогда не был борцом, не толкал пламенных речей и любил поговорить исключительно об искусстве.
Статью мою , конечно, в «Собеседнике» не напечатали. Но тот же Максимов после заседания редколлегии посоветовал отправить ее в «Независимую газету». Что я и сделала. Виктор Третьяков напечатал ее прямо в завтрашнем номере.
С тех пор мы с Максимовым стали хорошими друзьями. Хотя и видимся редко.