25 лет 11 месяцев
удивительные дела, переводишь взгляд с экрана в улицу, а там то же кино вокруг тебя - фиолетовые, зелёные, жёлтые, синие и красные освещения, тени-полоски, колышущаяся листва, голоса, псы, и люди, люди, обступают все персонажи всех фильмов мира, как ты попал сюда, артхаусный герой, даже музыка не мешает быть им, всё в унисон, где моя встроенная в голову камера? нет такое, а вот и они -
что ещё хорошего
за один день меня вогнали в краску два независимо один от другого человека, я думала, это всё литература и фигура речи, когда я, цитируя пашу для собственного удовольствия говорю - щас я буду рдеть! - и оказывается, рдею действительно, хотя красок в лице обычно только и есть, что поверхностных по настроению, нанесённых, но не внутренних, внутри всё белое, как пустота (а пустота - это полнота) (и худоба туда же), в общем, эпизод с черешнями, и эпизод с современным - не ожидаешь, в общем, организм уже не тот, я уже не тот, могу краснеть, как барышня
чувствую себя всё более бесплотным организмом, привидением, чья душа не найдёт покоя, которое гремит цепями, которое хулиганит, разливая несмываемую краску на полу в старом замке, которое шугает птичек и само шугается (от слова 'сахар'), а пройдёшь сквозь него - окатывает льдом, как айс бакет (айс беккет) челлендж (кто уже про него помнит), существующее во снах, в воспоминаниях, в песнях со второго этажа, в анекдотиках на терраске, в цитатах из застольных бесед, в - пойдём полежим - можно я это набью себе где-нибудь? - в пересказах, в игре в слова, в разных вариантах имён, характеризующих настроение говорящего, в мечте, снова в сне, в помыслах гроссмейстера, нигде, везде, как бог, как каждый человек - бог, в которого кто-то верит, а кто-то нет.
собаки почти перестали мне встречаться, и в ладонях немного зудит гладуэлл.
в альпине завели птичек. попугаев, голубой и зелёный, мелкие такие птахи, покрупнее, чем амадины, я немного переживаю, что нанесла им моральную травму, поставив ненадолго к окну, в которое видно огромное недосягаемое за бетонным забором поле, зелёное, безбрежное, и золотой летний закат, они так обалдели, как советские люди, поехавшие в венгрию в командировку, их же (птичек) потом нужно было вернуть обратно, что они думают? чирик.
- иссиня-чёрный мальчик с банкой принглз заходит в вагон, сейчас начнутся танцы без гравитации;
- белокожий мальчик в шортах, на которых вышиты маленькие летающие собаки;
- дядька-режиссёр безобразия, в сиреневом, в коричневом, с хвостом;
- пухлая чёрная девочка с косицами, стремящимися к децлу;
- все угрюмые подростки в немыслимых костюмах протеста;
- мужичонка в помятом сером с вычурно-изящной соломенной корзинкой в руках (что в ней??);
- тоненькая девочка в тоненьких тонкостях;
- лошади с глазами размером с шарики для пинг-понга;
- велосипедист, сворачивающий шею на немыслимые градусы;
- оифициантка с фамилией;
- пёстрые взрослые;
- длинноногие голоногие длинноволосые с телефонами уткнувшись в;
- провожающие глазами и встречающие по одёжке;
- девушка в лазурном, как берег;
- и страхи освещения, сонные повороты, нью-йоркский one way (ты хотел бы поехать в нью-йорк? - да - я кажется весь нью-йорк уже знаю по фильмам - приеду и знаю куда идти)
что ещё хорошего
за один день меня вогнали в краску два независимо один от другого человека, я думала, это всё литература и фигура речи, когда я, цитируя пашу для собственного удовольствия говорю - щас я буду рдеть! - и оказывается, рдею действительно, хотя красок в лице обычно только и есть, что поверхностных по настроению, нанесённых, но не внутренних, внутри всё белое, как пустота (а пустота - это полнота) (и худоба туда же), в общем, эпизод с черешнями, и эпизод с современным - не ожидаешь, в общем, организм уже не тот, я уже не тот, могу краснеть, как барышня
чувствую себя всё более бесплотным организмом, привидением, чья душа не найдёт покоя, которое гремит цепями, которое хулиганит, разливая несмываемую краску на полу в старом замке, которое шугает птичек и само шугается (от слова 'сахар'), а пройдёшь сквозь него - окатывает льдом, как айс бакет (айс беккет) челлендж (кто уже про него помнит), существующее во снах, в воспоминаниях, в песнях со второго этажа, в анекдотиках на терраске, в цитатах из застольных бесед, в - пойдём полежим - можно я это набью себе где-нибудь? - в пересказах, в игре в слова, в разных вариантах имён, характеризующих настроение говорящего, в мечте, снова в сне, в помыслах гроссмейстера, нигде, везде, как бог, как каждый человек - бог, в которого кто-то верит, а кто-то нет.
собаки почти перестали мне встречаться, и в ладонях немного зудит гладуэлл.
в альпине завели птичек. попугаев, голубой и зелёный, мелкие такие птахи, покрупнее, чем амадины, я немного переживаю, что нанесла им моральную травму, поставив ненадолго к окну, в которое видно огромное недосягаемое за бетонным забором поле, зелёное, безбрежное, и золотой летний закат, они так обалдели, как советские люди, поехавшие в венгрию в командировку, их же (птичек) потом нужно было вернуть обратно, что они думают? чирик.