часы (подражание сарамагу)
новый рассказец, такая фантазия на тему одного португальского нобелевского лауреата, очень захотелось это сделать.
***
Который час? Что ты там ворочаешься? Я часы найти не могу. Спи, ещё рано. Да вон, вроде, светает уже. Спи, спи. Часы куда-то завалились, с этими переводами на час путаница одна. Потом поговорим, ещё час, дети встанут скоро - слышно, как голос проваливается в сон, первый солнечный луч не касается ни его, ни её, оба они ещё темны и сонны, но привычная утренняя нервозность начинает разворачивать свою спираль в голове служащего, жена его будет поспокойнее, ну да ей на работу не к девяти, а к десяти, ох уж этот перевод часов, ничего не поймёшь поначалу, пока привыкнешь, пока перестроишься, а там глядишь и забудешь о переходе на новое время до весны, затянешься своим часовым поясом. Служащий улыбнулся в темноте своей мысленной игре слов, он повернулся было к жене, чтобы поделиться находкой, но она крепко спала, будто и не просыпалась от его возни, а вот и часы, ну, слава богу.
Дети, вставайте. По дороге в ванную служащий стучит, как обычно, три раза - тук! тук! тук! - в спальню сына и дочки. Встаём, пап. Ну, хорошо, хоть один отозвался, может, и правда сейчас встанут и не опоздают, ненавижу опаздывать, у них почему-то ещё нет этой неприязни или стыда, прийти позже на пять, десять, пятнадцать минут, заставлять кого-то дожидаться, задерживать коллег, а в их случае - одноклассников, учителей, привлекать на себя неодобрительное внимание, брр. Служащий чистил зубы привычной мятной пастой и щёткой с густой щетиной, вереница мыслей стряхивала с себя бельмо сна и неслась всё быстрее, сегодня важный день, отчёт, доклад, собрание, его презентация по стратегии на квартал, перед самим, да ещё кучкой важных шишек, потом новичкам стажёрам столько всего объяснить будет нужно, указания, а писем уж наверно поджидает его приятная стопка, то есть, это могла бы быть приятная стопка конвертов, не будь они электронными, он усмехнулся и выплюнул мятную пену, прополоскал рот несколько раз, посмотрел на руку по привычке, но часов на нём ещё не было, вот растяпа, под рукавом пижамы голая рука, как же хочется есть.
Одетый в светло-серый, почти новый костюм, он сел за стол, шурша газетой, встрёпанные дети хрустели тостами с яйцом, жена положила ему оставшиеся, а сама налила себе сок и рассеянно мешала ложкой йогурт, которому это было совершенно ни к чему, дорогая, ты совсем ничего не ешь, да что-то не хочется, рано, ну возьми у меня кусочек, здорово получилось, как ты можешь есть и читать одновременно? Что, уже всё? Ну, бегите, пять минут до выхода, давайте поживее, школяры. Пап, а можно я часы не буду переводить? Ну что ты говоришь, вся страна перевела, а ты в другом измерении, что ли, живёшь? А я в правильную сторону перевела? Ну-ка, ну-ка, не совсем, дай покажу, вот в эту сторону, ну, беги.
За окном начинался понедельник, понедельник всегда хочется обмануть, как будто ничего особенно, ну так и правда ничего такого, начало недели, выходные так быстро пролетели, зато будни будут долгими, вот парадокс часов, как ни переводи, всё так и останется. Жена служащего расчёсывала перед зеркалом волосы, на которые попадал солнечный луч, и они отливали золотом, он чмокнул её в щеку, как полагается, она всё ещё такая сонная, не люблю я эти переходы на зимнее время, но нам же добавили час жизни, час сна, это хороший переход. Да как-то это против природы, зачем. Не знаю, экономика! Всё это на пользу. Хорошо поработать. И тебе.
День был чудесный, даром, что октябрь, никакой осенней хандры. Машины казались какими-то особенно вымытыми сегодня, асфальт сух, деревья утеряли ещё не все листья. На улице не все часы были переведены, отметил про себя служащий. Он представил себя на минуту часовщиком, у которого два рабочих дня в году: перевести все часы города на час назад осенью и на час вперёд весной. Что же он делает в остальное время? Подрабатывает фонарщиком? Продаёт наркотики? Служащий улыбнулся несуразности своих измышлений. Всё-таки часы на столбах сбивают с толку, что же это за безалаберность. Мы-то дома все стрелки переставили, и электронные дисплеи, как положено, вот все бы были такими порядочными людьми, то-то началась бы жизнь.
Трамвай пришёл по расписанию, по расписанию же тренькнув и тронувшись с места, и ровно двадцать минут ехал служащий, сидя на привычном месте у окна, портфель на коленях, пальцы переплетены в замок, так можно ехать бесконечно, и ох как он прокатился бы на этом трамвае, будь он мальчишкой, прогулявшим уроки. Но работа есть работа, и сегодня доклад, презентация перед самим, а вот и остановка.
Усатый рабочий в синем комбинезоне задрал кверху прозрачную крышку часов и одним движением огрубевшего пальца повернул стрелки вспять, ровно на час, после чего сложил стремянку и двинулся дальше по улице. Служащий проводил его взглядом и вошёл в здание.
Бизнес-центр блистал безликой чистотой и постепенно наполнялся такими же чистыми служащими, в коих ещё теплилось ощущение плотного завтрака и не до конца отпустившего сна. Служащий, за которым мы имеем возможность наблюдать, поздоровался с охранником, чьего имени он за пять лет работы так и не узнал. Охранник был настолько же любезным, насколько надменным, как и все прочие охранники бизнес-центров, чьих имён мы не знаем. У лифта уже собралась маленькая толпа. Доброе утро. Доброе утро. Хороший денёк. Понедельник, ещё бы. Сдержанный смешок. Я чуть было на час раньше не приехал, представляете, хорошо жена остановила, забыл совсем про этот перевод часов. Жаль, так бы поспал подольше. А я в таких случаях делаю зарядку. Ну уж такие развлечения не для меня. Ну что он там так долго. На каждом этаже останавливается, чтоб его. Едет, едет. Восьмой, четвёртый, второй. Вам на какой? Шестой нажмите. Нажат. Все погрузились в молчание, стоило лифту тронуться с места.
Дверь кабинета, в котором сидел отдел, была приветливо распахнута, ассистент и зам были уже на месте, доброе утро, доброе. Служащий повесил пальто в шкаф, поправил галстук перед зеркальной дверцей, откашлялся и глянул на часы: девять часов и две минуты, это всё лифт виноват. Достать из портфеля файл с бумагами, приготовить записную книжку, кружку с переведённой на неё фотографией трёхлетней давности - море, отпуск - маленькие утренние ритуалы человека, привыкшего к порядку. Он принялся писать план на день, одновременно загружая компьютер, письма, письма, до обеда есть время сосредоточиться и как следует подготовиться к докладу, час икс сразу после обеденного перерыва, сколько всего ещё нужно успеть, хоть бы прямо ещё лишний часок впихнуть в сутки, это он уже сказал вслух, чем оживил мутноватую тишину начала недели. Зам хихикнул, да уж, дел невпроворот, ассистент улыбнулся, ни на минуту не переставая старательно стучать по клавиатуре. Через полчаса попыток засесть за напряжённый труд служащий принял волевое решение пойти налить себе кофе, этот второй кофе за утро всегда приводил его в чувство, настраивал на нужный лад, состояние потока, как там ещё это называют. У кофе-машины уже толкались двое в таких же серых костюмах, доброе утро, доброе. Хотя и на час позже проснулся, а всё одно глаза слипаются, в отпуск вам нужно, батенька, да какое там. Смотрите-ка, а здесь часы по-старому показывают, куда уборщица смотрит. Убрала время. Ха. Служащий отхлебнул, чтобы донести чашку до своего места, не расплескав. Ассистент и зам потянули носами, служащий сделал вид, что ничего не произошло.
Утром быстро летит время, куда оно летит, кто его знает, и почему это полёт, и какова его траектория, если время суть плоскость часов. Служащий увлёкся и стучал по клавишам, не слыша редких переговоров коллег. Холодный остаток кофе толщиной в полсантиметра оставил в чашке чёрные отметины уровня жидкости (приливов не привидится). Он не заметил момента, когда солнце поднялось на максимальную высоту, не обратил внимания на стрелки, слившиеся в экстазе полудня: кажется, всё было готово, он удивился чашке, в которой что-то осталось, и холодность этого оставшегося неожиданно обожгла. Служащий машинально поправил рукава пиджака и бросил взгляд на часы: обед ровно через час, он неплохо справляется, успевает. Он решил немного размяться и вымыть, так сказать, руки, а может быть, даже и чашку, хотя почему бы не налить ещё кофе, приятно было пройтись по лестнице, поставив некую логическую точку. У коллег работа нынче спорилась не так, как у него, и временами раздавалось ворчание, переходящее в негодование. Ребята, да через час обед. Какое там через час, посмотри. Через два. Я только что смотрел время - час дня. Ты что же, часы не перевёл? Как раз перевёл, куда уж дальше переводить. А ты проверь. У всех двенадцать. А телефон? Двенадцать. Ерунда какая-то. Да показалось тебе, торопишь события. Заработался. И все погрузились в себя, точнее то, кем они были в этих стенах, а в разных стенах все суть разное, не говоря уже о разных костюмах, едва уловимое сомнение зашевелилось в сердце служащего, что-то не так с его отчётом, закралась ошибка, не сходится, что-то не так, он стал лихорадочно сверять данные и снова пропал для всего мира, кроме того, который наступит после обеда; кто-то внутри него успел подумать, что добросовестность состоит не из доброты и совести, а из страха ошибки, кто-то внутри него усмехнулся, кто-то внутри него заурчал животом, ребята, а что с часами-то, с ума посходили. Все подняли головы: часы на стене показывали одиннадцать. Не похоже, чтобы стемнело, пошутил ассистент, с батарейками что-то, зам встал и снял часы со стены, стал крутить, развинчивать, стукать батарейкой о батарейку, вроде нормальные, нагрелись, что ли, сейчас я их, сколько там у нас должно быть? Час с чем-то? У кого часы, сколько сейчас? Служащий хотел было выступить с точными показаниями своих прекрасных наручных, но слова застряли, не дойдя до рта. Что-то не так? Служащий снял часы с руки и стал подкручивать. Одиннадцать. Вот чертовщина. Совпадение. Странно это. Как заразились, ей-богу. Так сколько там точно-то? В точное время позвоните. Да, давайте. Ну, что там? Гудки. Занято. У кого-то сейчас тоже одиннадцать наверно, звонят. Не шутите так. Да какие шутки. Давайте ещё немного подождём и поработаем, на обед сходим. Никто не признался даже самому себе в том, что убедительности этим естественным словам не хватало, как не хватало совести часам на стенах и на руках.
Минуты шли одна за другой, как обычно, но куда-то не туда; они будто бы пятились, поворачивая время вспять, но не возвращая его, незаметно, одна незримая секунда за другой, в этом не было никаких сомнений. Почему? Чья в том вина? Что мы ворвались в привычный ход времени, наказав ему открутиться на час? Что мы дали стрелкам и цифрам почувствовать свободу быть теми, кем им заблагорассудится? Глупость, да и только. Это бездушные стрелки, тем паче - цифры. Абстракция. Выдумка.
Тем временем (время! как мы к нему привязаны даже в обыденной речи), голод брал своё. Пойдёмте на обед. В десять часов утра? Скоро будет девять, и мы сможем пойти на завтрак. А если нет. Не сможем или не будет девяти? Перестаньте. Мне кажется, столовая не готовит обед. У нас оплаченные обеды, обед должен быть. Война войной, а обед по расписанию. Хоть бы, действительно, войны не было. Новости смотрели? А что в новостях? Про часы не пишут? Пишут, что переведены на час назад, как положено. Но они не на час переведены, а уже на - я даже не знаю, кто-нибудь помнит? Сколько там на самом деле? Сложно сказать. Пока светло. Есть хочется. У меня есть яблоко, с кем поделиться? От него только сильнее захочется. У меня конфета, правда, одна. Ну и сиди со своей конфетой. Давайте закажем что-нибудь. А доставка? Что доставка? Привезут через час. Все замолчали. Слово "час" прозвучало пожизненным приговором. Девять часов утра. Солнце светило и давало надежду. На что? Служащий спустился вниз и купил в автомате большой пряник. На первом этаже все стучали по клавишам, ему показалось, как-то особенно напряжённо. Может быть, здесь всё нормально? Но что есть это "нормально"? Отклоняется ли от нормы только их этаж? И насколько? Не впадать в панику, это всего лишь сломанные часы. Он посмотрел на циферблат под потолком. Без пяти девять. Может быть, он только что пришёл. И тут он ясно вспомнил, как входил в кабинет, девять часов и две минуты. Эти две минуты уже случились. Может быть, в другой день. Не сегодня. Он с жадностью ел пряник. Пряник не обманывал и не показывал никаких цифр. Служащий сидел, не глядя на экран компьютера, пряник заканчивался на глазах, уменьшался, если не сказать - таял (но до температуры таяния ему следовало бы хорошенько промёрзнуть). Коллеги ели за своими рабочими местами, кто что. Зам уплетал яблоко и какой-то из ниоткуда взявшийся мясной пирог, ассистент выложил на стол большую шоколадку, кто-то раздобыл апельсин, чай, кто-то купил упаковку печений. Перезимуем. Служащий вдруг понял, что его доклад, возможно, откладывается. Это вселило непроизвольную радость, подобно той, которую испытывают школьники, узнав о перенесённой контрольной. Они ели и обменивались шуточками, хихикали, отрицая часы, время шло. Куда? Куда шла вся жизнь. Вспять.
Нужно позвонить жене. Всё ли с ней в порядке. В каком она времени? В каком все времени? Служащий расшагивал по кабинету с телефонной трубкой в руках. Я не знаю, сколько прошло часов. Может быть, она уже дома. Всё ещё не начало темнеть. Полчаса так похожи на пять минут. И наоборот. Он вышел в коридор, миновал несколько лестничных пролётов, но так и не решился набрать номер, как будто этот звонок что-то мог поменять, хотя, кто знает. Трубка сама разразилась звонком у него в руках. Служащий чуть не подскочил от неожиданности. Когда у нас совещание? Где ты ходишь? Где все? Я не знаю, ничего не понятно с этими часами, у вас тоже? Да, совершенно. Разброд и шатание. Пять утра? Вот здесь в коридоре четыре. А у нас пять. Ну что ж. Переносим на завтра?
Завтра. Да, хорошо, служащий был со всем согласен, уже позабыв о том, что так сильно заботило его почти всё утро, да что там утро - оба выходных дня и ещё несколько рабочих дней минувшей недели. Кропотливо подготовленный доклад не был разгромлен советом директоров, он разбился о несуразицу взбунтовавшихся стрелок, шестерёнок и прочих неподвластных его профессиональным знаниям часовых механизмов.
Служащий набрал номер.
На этажах стоял гул. Люди в костюмах, бледные, нервозные, толпились тут и там, побросав рабочие места. Кто-то разбил свои наручные часы об стол. Из всех мониторов доносились обрывки новостей по разнообразным телеканалам и онлайн-радиостанциям - погода, происшествия, саммит, выборы, революция, спорт. О часах ничего не говорилось. Все циферблаты работали вразнобой, впрочем, как и люди - кому-то хватало терпения (или отрицания) не принимать случившееся всерьёз. Ну, хорошо, вот сейчас мы непонятно, где. А где же мы были раньше. Изменилось ли что-то - нет, только покинувшее ощущение времени, мы его покинули или оно нас, кажется, что мы, люди, главнее, ведь это мы надеваем его на руку, встраиваем в городское пространство, вешаем на стену, вживляем в телефоны и мониторы и бог весть, куда ещё. Будильник. Секундомер. Не ему решать, когда я умру, не ему решать, когда принимать лекарство, когда проснуться, кто пересечёт финишную прямую первым, успеет ли учитель задать ещё один вопрос, не ему решать, механизм, электроника, роботы, чушь собачья. Собака-то живая, а оно - нет. Я живой. Я завожу часы. Заводил бы, живи мы в старину. Сейчас, где эти часы с боем, кто вспомнит кукушку. Бои без правил. Особенно сегодня. Не ему решать. Только рабочий день, регламент, но так уж заведено, так уж решил кто-то, и это были образованные люди, не горстка шестерёнок, не микрочип, не схема, чьи-то умы, уж поумнее нас с вами. Дорогая! Я уже и не чаял. Да, всё в порядке, всё в порядке. Хорошо. У вас тоже, да? Ага. В своём уме, все в своём уме, просто немного сбиты с толку. У тебя всё хорошо? Мы увидимся дома, я думаю, под это дело мы сегодня уйдём пораньше, ну, да, да. Да. Уйдём. Не знаю, как скоро. Нет, сейчас не могу. У меня ещё работа. Кто-то же должен в этой ситуации. Да. Не повод. Совершенно. Дети не звонили? Нет. Да. Я тоже. Ну, до скорого. Не волнуйся. Всё наладится, вот увидишь. До скорого.
В ту минуту, когда ассистент остался один в комнате, он сгрёб всё со стола в свой рабочий портфель, бумаги, тетради, папку, какой-то сор, вот ключи, сейф, снова бумаги, не глядя, схватил с вешалки пальто, к чёрту лифт, пролетел по лестнице вниз, не ощущая ног, так билось его сердце, в коленях была пустота, в мыслях одно: бежать. Как можно скорее. Всё это плохо кончится, говорю вам, они просто ещё ничего не поняли, наивные, говорю - кому? - ты всегда один сам у себя, и голова одна, хотя она давно уже и не совсем твоя, ты дополнительная деталь в коробке со сборной мебелью, игрок на скамейке запасных, если с кем что случилось - ты тут как тут, на подхвате, но баста, пришла пора, и здесь лестница кончилась, охранник не обратил на него внимания, а стоило бы, комично, должно быть, на бегу ассистент пытался попасть руками в рукав, не уронив увесистый портфель. Двери, свобода, улица. Никакой день никакого года, никакой час никакого дня, ничто. Он нёсся, не останавливаясь, квартал, ещё один, пока не выдохся, не выбился из сил, не упал на металлическую скамью автобусной остановки. Сидевшая там старушка отодвинулась от него инстинктивно, дикий какой-то, одет вроде прилично, но глаза безумные. Ассистент дышал, в голове его гулко билась пустота только что совершённого проступка, будто убийства, убивать время, смешно, время убито, убийца дворецкий. Он расхохотался посреди остановки, посреди улицы, посреди ничего. Машины неслись мимо, как обычно. Старушка отодвинулась на самый край, а в следующий миг уже вдвое быстрее обычного засеменила к подъехавшему автобусу. Точно вовремя, верно? Ассистента снова разобрал смех, он махнул водителю рукой, что можно было трактовать как - нет-нет, я остаюсь, не еду, езжайте дальше, а на самом деле означало - ну-ну, бывай, старик, сколько тебе там ещё кругов сегодня навернуть. Я бог или птица, свободнее быть не может. Как до сих пор никто не понял, как никто не понимал, это же очень просто. Полнота в пустоте. Всё, что угодно. Никогда больше этот город не придёт в норму, а скоро и весь мир, никогда, проще всего давать рациональные объяснения, но нет ничего рационального, нет ничего объяснённого, объяснимого, не писаные правила, фантомная сладкая боль, прилив сил. Он снова побежал, до дома было рукой подать, перебежать самую широкую дорогу, и выходные - не то что дни, но годы, минуты, какая разница, сколько угодно, без никого, ничего, куда глаза глядят, как у птицы - триста шестьдесят градусов, разлетелись бумаги, портфель, тетради, папка, какой-то сор и ботинок, один, другой, и пришла пора, баста.
Кто-то открывал сейф, нет, не я, кто же это был, а где же ассистент, вышел, пальто нет на вешалке, что же это такое, звоню, ну же. Странно. Может быть, всё-таки, поработаем. Так всю компанию разграбят и нас с вами. Нам пока ещё платят. А что будет дальше-то, такими темпами, поди, ещё на вычет будем работать. Будем ли. Мне кажется, что бы ни случилось, нужно работать. Это как на «Титанике», помните. Не помню, не был. Ваше счастье. Ну, серьёзно. Когда он тонул, музыканты продолжали играть. А мы-то, слава богу, твёрдо стоим на земле, не тонем. Чай, не в Голландии. Подумаешь, часы. Сделают круг и вернутся. Куда они без нас. Они безмозглые. Я тоже. Ну, бросьте. А может и нам - того. Кто-то должен остаться порядочным человеком. Есть работа, долг. Осатанеть всегда можно. Порядок есть порядок и без часов. Вы зануда. Я просто хочу, чтобы была ответственность. Всё это маленькая техническая поломка, не более. Вы считаете. Это моя профессия. И всё же, как он мог, такой с виду всегда тихий. В тихом омуте, или как там. Не печальтесь, всё выяснится. И про часы выяснится. Про всё. На том свете, возможно. Что за упадничество. Зам ходил из угла в угол и снова, бормоча под нос. Стрелка настенных часов насмешливо отмеряла секунды назад, одну за другой, в такт его шагам и сердцу. Сядьте, что вы, в самом деле. Мне кажется, мы с вами последние порядочные люди в этом здании. Того и гляди весь дом вверх дном перевернут. Он уже и так. Это условность. Я устал, устал. Скоро пойдём с вами по домам, но давайте доделаем, что должны. Это единственный способ сохранить порядок. Вы считаете? Ах, да, это ваша профессия. Я уверен. Служащий углубился в документы. Зам застыл на мгновение у окна. За окном неслись и беззвучно ревели машины. Город куда-то ехал. День не заканчивался. Жизнь не заканчивалась. Правда, есть же работа. Как будто ничего не случилось. Ничего и не случилось. Пожалуй, работа действительно суть спасение, пусть даже ты не утопающий, но дело это только твоих рук. Зам собрал с пола рассыпанные карандаши и бумаги, привёл в порядок корзину для мусора, запер сейф, не подумав об отпечатках, уселся на место, осветил экран чистым белым листом электронной бумаги, вывел на нём: «Заявление», «Прошу», «по собственному» и так далее, не оглядываясь, не раздумывая, как если бы эти пять лет часы успели уже отмотать до нуля, дата (это всё ещё сегодня или уже вчера), ну вот и славно. Заурчал принтер, музыка дел, служащий вздохнул с облегчением, но не с таким, какое испытал зам, ставя размашистую подпись на тёплом ещё уходе.
Они сошли с ума. Часы, не люди. Люди безумны с рождения, вся жизнь на то, чтобы образумиться. Служащий с непониманием смотрел на цифры, ни одна не сходилась с другой: в отчёте, в компьютерах, на часах, стрелки утеряли унисон, он заглядывал в отделы, незаметно и внезапно опустевшие, куда они все подевались, ведь ещё рано, он пересекал коридоры и даже заглянул на другой этаж, где ему уж точно нечего было искать. Никого. Окно показывало что-то неопределённое. Может быть, правда, пора уходить. Раз все ушли. Не могут же все они быть не правы. Не могли же они все сбежать, как нерадивые школьники с контрольной, сговорившиеся всем классом. Служащий вернулся в непривычно пустой кабинет отдела - он бывал таким, когда придёшь раньше всех или уйдёшь позже всех, но обычно всё-таки как-то вовремя, согласно расписанию, где оно теперь, расписание это. Он медленно собрал вещи в портфель, колеблясь над каждой бумагой, ручкой, папкой. Потянулся было к телефону. Но нет, я же уже скоро буду дома, зачем, это скорее был какой-то непризнанный страх, малодушие, вдруг она не ответит, вдруг, лучше прийти и увидеть, обнять, слава богу, ну, вот я и дома, здесь мы все, кажется, в безопасности, подумаешь, часы, главное, что мы вместе, утро вечера мудренее, ну а что утро, что вечер, какая разница, был тяжёлый день, уйма странностей, потом, потом, расскажи, как у тебя, обнять детей, как в школе, ужин, посмотреть что-нибудь вечером, или лучше почитать, что-то спокойное, размеренное, да, размеренное. Служащий шагал как-то особенно неспешно, шляпа, пальто, лифт, охранник - и тот пропал, он вышел на невразумительного цвета улицу. Часы на высоком столбе. Столько же, сколько было, когда? За столько лет до рождения, сколько мне было в то лето. Он улыбнулся. Что ещё остаётся. По дороге пробежала собака. Блаженные, блаженные. Гав. Ну, привет. Что им до времени. Непонятно, отработал ли я как следует, всё ли сделал, кажется, ничего, но так устал, так всегда у офисных, конторных людей, усталость, сидишь, вроде бы, на стуле, но устаёшь. Собаки эти бегают, худые лапы, быстрые, я бы, как эта собака, а то, бывает, весь день один, как пёс, но это редко. Дети. Соскучился, ведь это не то же самое, что скука, это другое. Служащий шагал, постепенно разгоняясь до привычной скорости большого города, широкие шаги, это происходит само собой, мысли, шаги, сами по себе (по дороге). Завтра всё прояснится, завтра. Он перешёл дорогу, на которой валялся какой-то ботинок. Хлам. Кажется, всё-таки вечер. Действительно, не могли же они все сбежать только из-за того, что часы. Часы. Как в кино. Будь это фильм, он бы эффектно выбросил свои наручные часы в ближайшую урну. Нет, это хорошие часы, ценные, что бы они там ни показывали, не за минуты же мы их ценим, как впрочем и всё остальное, минута, миг. Сделают полный круг, и всё встанет на круги своя.
Служащий поднялся по лестнице, после целого дня сидя хочется размяться, ноги благодарны, на ходу он нашаривал ключи, вот и дверь, прислушался, тихо, за окнами была уже густая сумеречная темнота. Он вошёл в пахнущую всё ещё утренним запахом прихожую, вот только не хватает солнечного света и ещё чего-то, кого-то: никого. Аккуратно положил шляпу на полочку, повесил пальто, портфель до завтра, может быть, они все вместе пошли куда-нибудь, подождём. Часы в кухне показывали что-то бессмысленное, дайте-ка вспомнить, это те самые 8 утра или уже 8 вечера, 8 чего-то какого-то дня (утра) (вечера) (ночи), завтра всё вернётся на свои места, как же я смертельно устал, скоро придут, вернутся, как же иначе, вздремнуть бы, ну и денёк выдался, ну и денёк.
***
Который час? Что ты там ворочаешься? Я часы найти не могу. Спи, ещё рано. Да вон, вроде, светает уже. Спи, спи. Часы куда-то завалились, с этими переводами на час путаница одна. Потом поговорим, ещё час, дети встанут скоро - слышно, как голос проваливается в сон, первый солнечный луч не касается ни его, ни её, оба они ещё темны и сонны, но привычная утренняя нервозность начинает разворачивать свою спираль в голове служащего, жена его будет поспокойнее, ну да ей на работу не к девяти, а к десяти, ох уж этот перевод часов, ничего не поймёшь поначалу, пока привыкнешь, пока перестроишься, а там глядишь и забудешь о переходе на новое время до весны, затянешься своим часовым поясом. Служащий улыбнулся в темноте своей мысленной игре слов, он повернулся было к жене, чтобы поделиться находкой, но она крепко спала, будто и не просыпалась от его возни, а вот и часы, ну, слава богу.
Дети, вставайте. По дороге в ванную служащий стучит, как обычно, три раза - тук! тук! тук! - в спальню сына и дочки. Встаём, пап. Ну, хорошо, хоть один отозвался, может, и правда сейчас встанут и не опоздают, ненавижу опаздывать, у них почему-то ещё нет этой неприязни или стыда, прийти позже на пять, десять, пятнадцать минут, заставлять кого-то дожидаться, задерживать коллег, а в их случае - одноклассников, учителей, привлекать на себя неодобрительное внимание, брр. Служащий чистил зубы привычной мятной пастой и щёткой с густой щетиной, вереница мыслей стряхивала с себя бельмо сна и неслась всё быстрее, сегодня важный день, отчёт, доклад, собрание, его презентация по стратегии на квартал, перед самим, да ещё кучкой важных шишек, потом новичкам стажёрам столько всего объяснить будет нужно, указания, а писем уж наверно поджидает его приятная стопка, то есть, это могла бы быть приятная стопка конвертов, не будь они электронными, он усмехнулся и выплюнул мятную пену, прополоскал рот несколько раз, посмотрел на руку по привычке, но часов на нём ещё не было, вот растяпа, под рукавом пижамы голая рука, как же хочется есть.
Одетый в светло-серый, почти новый костюм, он сел за стол, шурша газетой, встрёпанные дети хрустели тостами с яйцом, жена положила ему оставшиеся, а сама налила себе сок и рассеянно мешала ложкой йогурт, которому это было совершенно ни к чему, дорогая, ты совсем ничего не ешь, да что-то не хочется, рано, ну возьми у меня кусочек, здорово получилось, как ты можешь есть и читать одновременно? Что, уже всё? Ну, бегите, пять минут до выхода, давайте поживее, школяры. Пап, а можно я часы не буду переводить? Ну что ты говоришь, вся страна перевела, а ты в другом измерении, что ли, живёшь? А я в правильную сторону перевела? Ну-ка, ну-ка, не совсем, дай покажу, вот в эту сторону, ну, беги.
За окном начинался понедельник, понедельник всегда хочется обмануть, как будто ничего особенно, ну так и правда ничего такого, начало недели, выходные так быстро пролетели, зато будни будут долгими, вот парадокс часов, как ни переводи, всё так и останется. Жена служащего расчёсывала перед зеркалом волосы, на которые попадал солнечный луч, и они отливали золотом, он чмокнул её в щеку, как полагается, она всё ещё такая сонная, не люблю я эти переходы на зимнее время, но нам же добавили час жизни, час сна, это хороший переход. Да как-то это против природы, зачем. Не знаю, экономика! Всё это на пользу. Хорошо поработать. И тебе.
День был чудесный, даром, что октябрь, никакой осенней хандры. Машины казались какими-то особенно вымытыми сегодня, асфальт сух, деревья утеряли ещё не все листья. На улице не все часы были переведены, отметил про себя служащий. Он представил себя на минуту часовщиком, у которого два рабочих дня в году: перевести все часы города на час назад осенью и на час вперёд весной. Что же он делает в остальное время? Подрабатывает фонарщиком? Продаёт наркотики? Служащий улыбнулся несуразности своих измышлений. Всё-таки часы на столбах сбивают с толку, что же это за безалаберность. Мы-то дома все стрелки переставили, и электронные дисплеи, как положено, вот все бы были такими порядочными людьми, то-то началась бы жизнь.
Трамвай пришёл по расписанию, по расписанию же тренькнув и тронувшись с места, и ровно двадцать минут ехал служащий, сидя на привычном месте у окна, портфель на коленях, пальцы переплетены в замок, так можно ехать бесконечно, и ох как он прокатился бы на этом трамвае, будь он мальчишкой, прогулявшим уроки. Но работа есть работа, и сегодня доклад, презентация перед самим, а вот и остановка.
Усатый рабочий в синем комбинезоне задрал кверху прозрачную крышку часов и одним движением огрубевшего пальца повернул стрелки вспять, ровно на час, после чего сложил стремянку и двинулся дальше по улице. Служащий проводил его взглядом и вошёл в здание.
Бизнес-центр блистал безликой чистотой и постепенно наполнялся такими же чистыми служащими, в коих ещё теплилось ощущение плотного завтрака и не до конца отпустившего сна. Служащий, за которым мы имеем возможность наблюдать, поздоровался с охранником, чьего имени он за пять лет работы так и не узнал. Охранник был настолько же любезным, насколько надменным, как и все прочие охранники бизнес-центров, чьих имён мы не знаем. У лифта уже собралась маленькая толпа. Доброе утро. Доброе утро. Хороший денёк. Понедельник, ещё бы. Сдержанный смешок. Я чуть было на час раньше не приехал, представляете, хорошо жена остановила, забыл совсем про этот перевод часов. Жаль, так бы поспал подольше. А я в таких случаях делаю зарядку. Ну уж такие развлечения не для меня. Ну что он там так долго. На каждом этаже останавливается, чтоб его. Едет, едет. Восьмой, четвёртый, второй. Вам на какой? Шестой нажмите. Нажат. Все погрузились в молчание, стоило лифту тронуться с места.
Дверь кабинета, в котором сидел отдел, была приветливо распахнута, ассистент и зам были уже на месте, доброе утро, доброе. Служащий повесил пальто в шкаф, поправил галстук перед зеркальной дверцей, откашлялся и глянул на часы: девять часов и две минуты, это всё лифт виноват. Достать из портфеля файл с бумагами, приготовить записную книжку, кружку с переведённой на неё фотографией трёхлетней давности - море, отпуск - маленькие утренние ритуалы человека, привыкшего к порядку. Он принялся писать план на день, одновременно загружая компьютер, письма, письма, до обеда есть время сосредоточиться и как следует подготовиться к докладу, час икс сразу после обеденного перерыва, сколько всего ещё нужно успеть, хоть бы прямо ещё лишний часок впихнуть в сутки, это он уже сказал вслух, чем оживил мутноватую тишину начала недели. Зам хихикнул, да уж, дел невпроворот, ассистент улыбнулся, ни на минуту не переставая старательно стучать по клавиатуре. Через полчаса попыток засесть за напряжённый труд служащий принял волевое решение пойти налить себе кофе, этот второй кофе за утро всегда приводил его в чувство, настраивал на нужный лад, состояние потока, как там ещё это называют. У кофе-машины уже толкались двое в таких же серых костюмах, доброе утро, доброе. Хотя и на час позже проснулся, а всё одно глаза слипаются, в отпуск вам нужно, батенька, да какое там. Смотрите-ка, а здесь часы по-старому показывают, куда уборщица смотрит. Убрала время. Ха. Служащий отхлебнул, чтобы донести чашку до своего места, не расплескав. Ассистент и зам потянули носами, служащий сделал вид, что ничего не произошло.
Утром быстро летит время, куда оно летит, кто его знает, и почему это полёт, и какова его траектория, если время суть плоскость часов. Служащий увлёкся и стучал по клавишам, не слыша редких переговоров коллег. Холодный остаток кофе толщиной в полсантиметра оставил в чашке чёрные отметины уровня жидкости (приливов не привидится). Он не заметил момента, когда солнце поднялось на максимальную высоту, не обратил внимания на стрелки, слившиеся в экстазе полудня: кажется, всё было готово, он удивился чашке, в которой что-то осталось, и холодность этого оставшегося неожиданно обожгла. Служащий машинально поправил рукава пиджака и бросил взгляд на часы: обед ровно через час, он неплохо справляется, успевает. Он решил немного размяться и вымыть, так сказать, руки, а может быть, даже и чашку, хотя почему бы не налить ещё кофе, приятно было пройтись по лестнице, поставив некую логическую точку. У коллег работа нынче спорилась не так, как у него, и временами раздавалось ворчание, переходящее в негодование. Ребята, да через час обед. Какое там через час, посмотри. Через два. Я только что смотрел время - час дня. Ты что же, часы не перевёл? Как раз перевёл, куда уж дальше переводить. А ты проверь. У всех двенадцать. А телефон? Двенадцать. Ерунда какая-то. Да показалось тебе, торопишь события. Заработался. И все погрузились в себя, точнее то, кем они были в этих стенах, а в разных стенах все суть разное, не говоря уже о разных костюмах, едва уловимое сомнение зашевелилось в сердце служащего, что-то не так с его отчётом, закралась ошибка, не сходится, что-то не так, он стал лихорадочно сверять данные и снова пропал для всего мира, кроме того, который наступит после обеда; кто-то внутри него успел подумать, что добросовестность состоит не из доброты и совести, а из страха ошибки, кто-то внутри него усмехнулся, кто-то внутри него заурчал животом, ребята, а что с часами-то, с ума посходили. Все подняли головы: часы на стене показывали одиннадцать. Не похоже, чтобы стемнело, пошутил ассистент, с батарейками что-то, зам встал и снял часы со стены, стал крутить, развинчивать, стукать батарейкой о батарейку, вроде нормальные, нагрелись, что ли, сейчас я их, сколько там у нас должно быть? Час с чем-то? У кого часы, сколько сейчас? Служащий хотел было выступить с точными показаниями своих прекрасных наручных, но слова застряли, не дойдя до рта. Что-то не так? Служащий снял часы с руки и стал подкручивать. Одиннадцать. Вот чертовщина. Совпадение. Странно это. Как заразились, ей-богу. Так сколько там точно-то? В точное время позвоните. Да, давайте. Ну, что там? Гудки. Занято. У кого-то сейчас тоже одиннадцать наверно, звонят. Не шутите так. Да какие шутки. Давайте ещё немного подождём и поработаем, на обед сходим. Никто не признался даже самому себе в том, что убедительности этим естественным словам не хватало, как не хватало совести часам на стенах и на руках.
Минуты шли одна за другой, как обычно, но куда-то не туда; они будто бы пятились, поворачивая время вспять, но не возвращая его, незаметно, одна незримая секунда за другой, в этом не было никаких сомнений. Почему? Чья в том вина? Что мы ворвались в привычный ход времени, наказав ему открутиться на час? Что мы дали стрелкам и цифрам почувствовать свободу быть теми, кем им заблагорассудится? Глупость, да и только. Это бездушные стрелки, тем паче - цифры. Абстракция. Выдумка.
Тем временем (время! как мы к нему привязаны даже в обыденной речи), голод брал своё. Пойдёмте на обед. В десять часов утра? Скоро будет девять, и мы сможем пойти на завтрак. А если нет. Не сможем или не будет девяти? Перестаньте. Мне кажется, столовая не готовит обед. У нас оплаченные обеды, обед должен быть. Война войной, а обед по расписанию. Хоть бы, действительно, войны не было. Новости смотрели? А что в новостях? Про часы не пишут? Пишут, что переведены на час назад, как положено. Но они не на час переведены, а уже на - я даже не знаю, кто-нибудь помнит? Сколько там на самом деле? Сложно сказать. Пока светло. Есть хочется. У меня есть яблоко, с кем поделиться? От него только сильнее захочется. У меня конфета, правда, одна. Ну и сиди со своей конфетой. Давайте закажем что-нибудь. А доставка? Что доставка? Привезут через час. Все замолчали. Слово "час" прозвучало пожизненным приговором. Девять часов утра. Солнце светило и давало надежду. На что? Служащий спустился вниз и купил в автомате большой пряник. На первом этаже все стучали по клавишам, ему показалось, как-то особенно напряжённо. Может быть, здесь всё нормально? Но что есть это "нормально"? Отклоняется ли от нормы только их этаж? И насколько? Не впадать в панику, это всего лишь сломанные часы. Он посмотрел на циферблат под потолком. Без пяти девять. Может быть, он только что пришёл. И тут он ясно вспомнил, как входил в кабинет, девять часов и две минуты. Эти две минуты уже случились. Может быть, в другой день. Не сегодня. Он с жадностью ел пряник. Пряник не обманывал и не показывал никаких цифр. Служащий сидел, не глядя на экран компьютера, пряник заканчивался на глазах, уменьшался, если не сказать - таял (но до температуры таяния ему следовало бы хорошенько промёрзнуть). Коллеги ели за своими рабочими местами, кто что. Зам уплетал яблоко и какой-то из ниоткуда взявшийся мясной пирог, ассистент выложил на стол большую шоколадку, кто-то раздобыл апельсин, чай, кто-то купил упаковку печений. Перезимуем. Служащий вдруг понял, что его доклад, возможно, откладывается. Это вселило непроизвольную радость, подобно той, которую испытывают школьники, узнав о перенесённой контрольной. Они ели и обменивались шуточками, хихикали, отрицая часы, время шло. Куда? Куда шла вся жизнь. Вспять.
Нужно позвонить жене. Всё ли с ней в порядке. В каком она времени? В каком все времени? Служащий расшагивал по кабинету с телефонной трубкой в руках. Я не знаю, сколько прошло часов. Может быть, она уже дома. Всё ещё не начало темнеть. Полчаса так похожи на пять минут. И наоборот. Он вышел в коридор, миновал несколько лестничных пролётов, но так и не решился набрать номер, как будто этот звонок что-то мог поменять, хотя, кто знает. Трубка сама разразилась звонком у него в руках. Служащий чуть не подскочил от неожиданности. Когда у нас совещание? Где ты ходишь? Где все? Я не знаю, ничего не понятно с этими часами, у вас тоже? Да, совершенно. Разброд и шатание. Пять утра? Вот здесь в коридоре четыре. А у нас пять. Ну что ж. Переносим на завтра?
Завтра. Да, хорошо, служащий был со всем согласен, уже позабыв о том, что так сильно заботило его почти всё утро, да что там утро - оба выходных дня и ещё несколько рабочих дней минувшей недели. Кропотливо подготовленный доклад не был разгромлен советом директоров, он разбился о несуразицу взбунтовавшихся стрелок, шестерёнок и прочих неподвластных его профессиональным знаниям часовых механизмов.
Служащий набрал номер.
На этажах стоял гул. Люди в костюмах, бледные, нервозные, толпились тут и там, побросав рабочие места. Кто-то разбил свои наручные часы об стол. Из всех мониторов доносились обрывки новостей по разнообразным телеканалам и онлайн-радиостанциям - погода, происшествия, саммит, выборы, революция, спорт. О часах ничего не говорилось. Все циферблаты работали вразнобой, впрочем, как и люди - кому-то хватало терпения (или отрицания) не принимать случившееся всерьёз. Ну, хорошо, вот сейчас мы непонятно, где. А где же мы были раньше. Изменилось ли что-то - нет, только покинувшее ощущение времени, мы его покинули или оно нас, кажется, что мы, люди, главнее, ведь это мы надеваем его на руку, встраиваем в городское пространство, вешаем на стену, вживляем в телефоны и мониторы и бог весть, куда ещё. Будильник. Секундомер. Не ему решать, когда я умру, не ему решать, когда принимать лекарство, когда проснуться, кто пересечёт финишную прямую первым, успеет ли учитель задать ещё один вопрос, не ему решать, механизм, электроника, роботы, чушь собачья. Собака-то живая, а оно - нет. Я живой. Я завожу часы. Заводил бы, живи мы в старину. Сейчас, где эти часы с боем, кто вспомнит кукушку. Бои без правил. Особенно сегодня. Не ему решать. Только рабочий день, регламент, но так уж заведено, так уж решил кто-то, и это были образованные люди, не горстка шестерёнок, не микрочип, не схема, чьи-то умы, уж поумнее нас с вами. Дорогая! Я уже и не чаял. Да, всё в порядке, всё в порядке. Хорошо. У вас тоже, да? Ага. В своём уме, все в своём уме, просто немного сбиты с толку. У тебя всё хорошо? Мы увидимся дома, я думаю, под это дело мы сегодня уйдём пораньше, ну, да, да. Да. Уйдём. Не знаю, как скоро. Нет, сейчас не могу. У меня ещё работа. Кто-то же должен в этой ситуации. Да. Не повод. Совершенно. Дети не звонили? Нет. Да. Я тоже. Ну, до скорого. Не волнуйся. Всё наладится, вот увидишь. До скорого.
В ту минуту, когда ассистент остался один в комнате, он сгрёб всё со стола в свой рабочий портфель, бумаги, тетради, папку, какой-то сор, вот ключи, сейф, снова бумаги, не глядя, схватил с вешалки пальто, к чёрту лифт, пролетел по лестнице вниз, не ощущая ног, так билось его сердце, в коленях была пустота, в мыслях одно: бежать. Как можно скорее. Всё это плохо кончится, говорю вам, они просто ещё ничего не поняли, наивные, говорю - кому? - ты всегда один сам у себя, и голова одна, хотя она давно уже и не совсем твоя, ты дополнительная деталь в коробке со сборной мебелью, игрок на скамейке запасных, если с кем что случилось - ты тут как тут, на подхвате, но баста, пришла пора, и здесь лестница кончилась, охранник не обратил на него внимания, а стоило бы, комично, должно быть, на бегу ассистент пытался попасть руками в рукав, не уронив увесистый портфель. Двери, свобода, улица. Никакой день никакого года, никакой час никакого дня, ничто. Он нёсся, не останавливаясь, квартал, ещё один, пока не выдохся, не выбился из сил, не упал на металлическую скамью автобусной остановки. Сидевшая там старушка отодвинулась от него инстинктивно, дикий какой-то, одет вроде прилично, но глаза безумные. Ассистент дышал, в голове его гулко билась пустота только что совершённого проступка, будто убийства, убивать время, смешно, время убито, убийца дворецкий. Он расхохотался посреди остановки, посреди улицы, посреди ничего. Машины неслись мимо, как обычно. Старушка отодвинулась на самый край, а в следующий миг уже вдвое быстрее обычного засеменила к подъехавшему автобусу. Точно вовремя, верно? Ассистента снова разобрал смех, он махнул водителю рукой, что можно было трактовать как - нет-нет, я остаюсь, не еду, езжайте дальше, а на самом деле означало - ну-ну, бывай, старик, сколько тебе там ещё кругов сегодня навернуть. Я бог или птица, свободнее быть не может. Как до сих пор никто не понял, как никто не понимал, это же очень просто. Полнота в пустоте. Всё, что угодно. Никогда больше этот город не придёт в норму, а скоро и весь мир, никогда, проще всего давать рациональные объяснения, но нет ничего рационального, нет ничего объяснённого, объяснимого, не писаные правила, фантомная сладкая боль, прилив сил. Он снова побежал, до дома было рукой подать, перебежать самую широкую дорогу, и выходные - не то что дни, но годы, минуты, какая разница, сколько угодно, без никого, ничего, куда глаза глядят, как у птицы - триста шестьдесят градусов, разлетелись бумаги, портфель, тетради, папка, какой-то сор и ботинок, один, другой, и пришла пора, баста.
Кто-то открывал сейф, нет, не я, кто же это был, а где же ассистент, вышел, пальто нет на вешалке, что же это такое, звоню, ну же. Странно. Может быть, всё-таки, поработаем. Так всю компанию разграбят и нас с вами. Нам пока ещё платят. А что будет дальше-то, такими темпами, поди, ещё на вычет будем работать. Будем ли. Мне кажется, что бы ни случилось, нужно работать. Это как на «Титанике», помните. Не помню, не был. Ваше счастье. Ну, серьёзно. Когда он тонул, музыканты продолжали играть. А мы-то, слава богу, твёрдо стоим на земле, не тонем. Чай, не в Голландии. Подумаешь, часы. Сделают круг и вернутся. Куда они без нас. Они безмозглые. Я тоже. Ну, бросьте. А может и нам - того. Кто-то должен остаться порядочным человеком. Есть работа, долг. Осатанеть всегда можно. Порядок есть порядок и без часов. Вы зануда. Я просто хочу, чтобы была ответственность. Всё это маленькая техническая поломка, не более. Вы считаете. Это моя профессия. И всё же, как он мог, такой с виду всегда тихий. В тихом омуте, или как там. Не печальтесь, всё выяснится. И про часы выяснится. Про всё. На том свете, возможно. Что за упадничество. Зам ходил из угла в угол и снова, бормоча под нос. Стрелка настенных часов насмешливо отмеряла секунды назад, одну за другой, в такт его шагам и сердцу. Сядьте, что вы, в самом деле. Мне кажется, мы с вами последние порядочные люди в этом здании. Того и гляди весь дом вверх дном перевернут. Он уже и так. Это условность. Я устал, устал. Скоро пойдём с вами по домам, но давайте доделаем, что должны. Это единственный способ сохранить порядок. Вы считаете? Ах, да, это ваша профессия. Я уверен. Служащий углубился в документы. Зам застыл на мгновение у окна. За окном неслись и беззвучно ревели машины. Город куда-то ехал. День не заканчивался. Жизнь не заканчивалась. Правда, есть же работа. Как будто ничего не случилось. Ничего и не случилось. Пожалуй, работа действительно суть спасение, пусть даже ты не утопающий, но дело это только твоих рук. Зам собрал с пола рассыпанные карандаши и бумаги, привёл в порядок корзину для мусора, запер сейф, не подумав об отпечатках, уселся на место, осветил экран чистым белым листом электронной бумаги, вывел на нём: «Заявление», «Прошу», «по собственному» и так далее, не оглядываясь, не раздумывая, как если бы эти пять лет часы успели уже отмотать до нуля, дата (это всё ещё сегодня или уже вчера), ну вот и славно. Заурчал принтер, музыка дел, служащий вздохнул с облегчением, но не с таким, какое испытал зам, ставя размашистую подпись на тёплом ещё уходе.
Они сошли с ума. Часы, не люди. Люди безумны с рождения, вся жизнь на то, чтобы образумиться. Служащий с непониманием смотрел на цифры, ни одна не сходилась с другой: в отчёте, в компьютерах, на часах, стрелки утеряли унисон, он заглядывал в отделы, незаметно и внезапно опустевшие, куда они все подевались, ведь ещё рано, он пересекал коридоры и даже заглянул на другой этаж, где ему уж точно нечего было искать. Никого. Окно показывало что-то неопределённое. Может быть, правда, пора уходить. Раз все ушли. Не могут же все они быть не правы. Не могли же они все сбежать, как нерадивые школьники с контрольной, сговорившиеся всем классом. Служащий вернулся в непривычно пустой кабинет отдела - он бывал таким, когда придёшь раньше всех или уйдёшь позже всех, но обычно всё-таки как-то вовремя, согласно расписанию, где оно теперь, расписание это. Он медленно собрал вещи в портфель, колеблясь над каждой бумагой, ручкой, папкой. Потянулся было к телефону. Но нет, я же уже скоро буду дома, зачем, это скорее был какой-то непризнанный страх, малодушие, вдруг она не ответит, вдруг, лучше прийти и увидеть, обнять, слава богу, ну, вот я и дома, здесь мы все, кажется, в безопасности, подумаешь, часы, главное, что мы вместе, утро вечера мудренее, ну а что утро, что вечер, какая разница, был тяжёлый день, уйма странностей, потом, потом, расскажи, как у тебя, обнять детей, как в школе, ужин, посмотреть что-нибудь вечером, или лучше почитать, что-то спокойное, размеренное, да, размеренное. Служащий шагал как-то особенно неспешно, шляпа, пальто, лифт, охранник - и тот пропал, он вышел на невразумительного цвета улицу. Часы на высоком столбе. Столько же, сколько было, когда? За столько лет до рождения, сколько мне было в то лето. Он улыбнулся. Что ещё остаётся. По дороге пробежала собака. Блаженные, блаженные. Гав. Ну, привет. Что им до времени. Непонятно, отработал ли я как следует, всё ли сделал, кажется, ничего, но так устал, так всегда у офисных, конторных людей, усталость, сидишь, вроде бы, на стуле, но устаёшь. Собаки эти бегают, худые лапы, быстрые, я бы, как эта собака, а то, бывает, весь день один, как пёс, но это редко. Дети. Соскучился, ведь это не то же самое, что скука, это другое. Служащий шагал, постепенно разгоняясь до привычной скорости большого города, широкие шаги, это происходит само собой, мысли, шаги, сами по себе (по дороге). Завтра всё прояснится, завтра. Он перешёл дорогу, на которой валялся какой-то ботинок. Хлам. Кажется, всё-таки вечер. Действительно, не могли же они все сбежать только из-за того, что часы. Часы. Как в кино. Будь это фильм, он бы эффектно выбросил свои наручные часы в ближайшую урну. Нет, это хорошие часы, ценные, что бы они там ни показывали, не за минуты же мы их ценим, как впрочем и всё остальное, минута, миг. Сделают полный круг, и всё встанет на круги своя.
Служащий поднялся по лестнице, после целого дня сидя хочется размяться, ноги благодарны, на ходу он нашаривал ключи, вот и дверь, прислушался, тихо, за окнами была уже густая сумеречная темнота. Он вошёл в пахнущую всё ещё утренним запахом прихожую, вот только не хватает солнечного света и ещё чего-то, кого-то: никого. Аккуратно положил шляпу на полочку, повесил пальто, портфель до завтра, может быть, они все вместе пошли куда-нибудь, подождём. Часы в кухне показывали что-то бессмысленное, дайте-ка вспомнить, это те самые 8 утра или уже 8 вечера, 8 чего-то какого-то дня (утра) (вечера) (ночи), завтра всё вернётся на свои места, как же я смертельно устал, скоро придут, вернутся, как же иначе, вздремнуть бы, ну и денёк выдался, ну и денёк.