(no subject)
У поистине великих, поистине страстных и близких, как родные, писателей есть запах. Набоков пахнет морской солью, Ерофеев - жимолостью, Маркес - селитрой, Цвейг - ноябрьским небом. Ивашкевич - сосновой хвоей. Брох - стекающей в долину ледниковой водой, Платонов - раскалённой кузницей.
У Толстого запаха нет. Разве что в его прозе чувствуется запашок умирания, а смерть - она ведь как воздух.
(Ежи Пильх. Двойник зятя Толстого)
Прочитано на прошлой неделе непосредственно перед кончиной знаменитого затворника, которому группа НОМ уже собирала на протез. Неродное часто пахнет уксусом, а любимое - монпансье и скипидаром. Мрожек - можжевельником, Аррабаль - артериальной кровью, Виан - швейными иглами (и шпульками!), Набоков - иногда пыльной, а иногда свежевымытой лестницей. Кафка - улитками.
У Толстого запаха нет. Разве что в его прозе чувствуется запашок умирания, а смерть - она ведь как воздух.
(Ежи Пильх. Двойник зятя Толстого)
Прочитано на прошлой неделе непосредственно перед кончиной знаменитого затворника, которому группа НОМ уже собирала на протез. Неродное часто пахнет уксусом, а любимое - монпансье и скипидаром. Мрожек - можжевельником, Аррабаль - артериальной кровью, Виан - швейными иглами (и шпульками!), Набоков - иногда пыльной, а иногда свежевымытой лестницей. Кафка - улитками.