Когда в юной вселенной всё было по-другому
Всё, что можно прочесть ниже, написано человеком, не имеющим представления о современной литературе и современном искусстве. То есть, если вы считаете, что Толстой и Достоевский толкли воду в ступе, а Пелевин нам поведал некие сокровенные истины - не читайте этого моего текста.
Десять лет тому назад - незадолго до того, как открылись для меня Интернет и ЖЖ - я начал писать большой роман из истории вымышленного мною Континента, и страны, и государства на этом Континенте - Бонакана. Некоторые главы я помещал в своём ЖЖ. Почти никто их не комментировал, и я подозреваю, что никто их не читал. Такая попытка это следствие моего горячего увлечения художественным творчеством Д. Р. Р. Толкина и К. С. Льюиса, возглавивших в своё время в Оксфорде группу Inklings - писателей, поэтов, историков и религиозных теоретиков, которые свои взгляды выражали в жанре фэнтези, хотя сам Толкин свои произведения не относил к фэнтези, называя их легендариум. Наиболее значительный писатель из группы Inklings, то есть, постарался дистанцироваться от фэнтези - почему? Да ведь фэнтези как жанр возник в Западной Европе в XIX веке под влиянием средневековых рыцарских романов, получивших небывалый успех в XVI веке - в европейской культуре рыцарские романы, безусловно - явление, ущербное, неполноценное. Эти романы, в сущности, были выхолощенным подобием древних сказаний о рыцарях круглого стола короля Артура, и подобие это, с поправкой на эпоху, были ни чем иным, как фэнтези, и “Дон Кихот” Сервантеса начался с того, что, находясь в тюрьме, он делал записи, высмеивающие этот в его время популярный, но с его точки зрения вредный и бессмысленный жанр.
Вот, я просмотрел только что написанное и сразу попытался найти в Интернете что-то вразумительное по поводу российского “фэнтези”, который возник задолго до оксфордских инклингов - за сто, приблизительно, лет до них. Я нашёл роман А. Вельтмана “Кощей Бессмертный. Былина старого времени” и некоторое время грустно скользил взглядом по совершенно неудобочитаемому тексту. Со вздохом я вспомнил о чудесной песне “Что отуманилась, зоренька ясная”, текст которой был написан Александром Вельтманом - историком, поэтом, современником и другом Пушкина. Песня эта звучит как современная в течение полутора веков на печальных просторах России. Но Пушкин, отмечая несомненный талант Вельтмана, мягко назвал его фантастическую прозу “вычурной болтовнёй”. Что за умственный винегрет, столетиями прокисает в головах русских интеллектуалов! В середине XX столетия совсем по-другому работали оксфордские инклинги, иные цели ставили себе и, по крайней мере, они более определённо, чем Александр Вельтман, знали, чего хотят, для чего пишут. И всё же мне всегда казалось, что фантастический мир “Хроник Нарнии” и трагический мир “Сильмариллиона” и “Властелина колец” - не просто несоизмеримы по художественной ценности, но противоположны в содержательном смысле. У Люиса - в конечном счёте, игра. У Толкина - беспощадный анализ вечных исторических закономерностей.
Между тем, в наши дни грандиозное произведение Толкина почти совсем не читаемо - всерьёз не читаемо никем, кроме молодых и не слишком молодых энтузиастов ролевых игр, которые Толкиена иронически называют “профессором”. Между тем, “Хроники Нарнии” Люиса в 2006 году были проданы в количестве 100 миллионов экземпляров на более чем сорока языках. Почему? Потому, мне кажется, что Льюис писал легче, меньше у него выходов в реальную историческую драму, дважды поставленную в XX столетии на великой сцене нашего глупого мира. Как ни раздражался Толкин попыткам провести прямую параллель, а “Властелин колец” - это повесть о двух мировых войнах, в первой из которых участвовал он сам, в во второй - его сын.
До сих пор роман, который я назвал именем главного героя “Рутан Герберт Норд”, не закончен, хотя написан относительно большой объём прозы, где всё в беспорядке, требует авторской правки - даже арифметически, например, даты перепутаны настолько, что на протяжении двадцати лет героине, кажется, из года в год нет и тридцати лет от роду. Вот, по этой ссылке, если кому-то покажется интересным, можно познакомиться с этим текстом:
http://www.proza.ru/2010/11/05/518
Но за минувшее десятилетие, которое, несомненно, оказалось самым трудным, но и самым плодотворным за всю мою долгую жизнь (в ЖЖ это, к сожалению, никак не отразилось), я придумал и частично отрывочно записал некоторые эпизоды Истории Бонакана от раннего Средневековья до Новейшего Времени. Есть у меня в ворде и отрывки из древней религиозной мифологии, и есть кое-как возникающее, но вовсе не возникшее ещё некое подобие национального эпоса, который я пытаюсь изложить в прозе, не посягая на старинную и очень своеобразную версификацию подлинника.
Истории, подобные той, что вы сейчас можете прочесть - в Бонакане, в 8-13 в. в. н. э. назывались по старотлосски “tomi mron” - буквально “до всего” или “перед всем”. Такие истории, дошедшие до нас в отрывочных, фрагментарных списках, считаются отголосками мифологии древнего населения Бонакана - тлоссов и нантеков. Почему я с этого начинаю? Я хочу, чтоб читатели этого журнала имели хотя бы приблизительное представление о моих блужданиях в тяжком тумане, накрывшем меня с 2006 года в силу ни от чего и ни от кого не зависящих обстоятельств. Кроме того, сочинять эту фантастику мне сейчас легче - я ещё не вполне восстановил прежние силы.
Ниже - литературно обработанный мню tomi mron из обширной мифологической истории Великого княжества Мисорского - древнего государства на Юге Бонаканского полуострова, в Мисорских горах.
Я всё ещё не связался, как обещал, ни с кем из старых друзей в ЖЖ - трудно поверить, но для этого нужны силы, которых я набираюсь. Всегда я быстро выздоравливал. Но вот, после очередного инфаркта и операции на сердце - сил ещё мало. Я даже простую переписку по эл. почте веду с трудом.
Это написано мною уже после того, как я объявил, что литературные материалы снова станут появляться в моём ЖЖ ежедневно, как до 2006 года. Однако, так не выходит - я быстро устаю. И впервые в жизни много сплю.
Когда в юной Вселенной всё было по-другому
Итак, когда в юной Вселенной всё было по-другому, и не только нас с вами, но и всего мира нашего не было - мир тех давних времён был не хуже и не лучше нашего - однако, тот мир был совершенно иным.
Кроме людей, тогда Землю населяли ещё и иные разумные - точнее способные мыслить существа, которые, были произведены из бессловесных животных Злым духом, вечно терзаемым низкой завистью к Создателю. Свирепые амазонки и кентавры. Не менее свирепы, чем эти дикие подобия человека, были и сами люди, и повсюду царила жестокость, и кровь лилась рекою, а о любви думали редко, разве только о любви тела, хотя и жаркой, но бессердечной - такая любовь, едва ли не как правило, бывает не менее жестока, чем смертельная схватка. Но люди, редко думая о духовной любви, всё же знали её, могли испытывать - любовь не только тела, но и своей бессмертной души. Редко они вспоминали о такой любви, редко подвергались её сладостному, отнимающему силы, но плодотворному, добротворному очарованию - слишком редко. Как быть? - времена такие выпали на их век.
Хотя и очень условно, можно сказать, что люди тогда были таковы же, как и ныне - в отличие от амазонок и кентавров, которые людьми вовсе не были, а в наши времена совсем исчезли и вспоминаются как легенда. Люди от постоянной опасности ожесточились, и немногие из них умели слушать тихий голос горячего, будто огонь, и мягкого, будто воск, человеческого сердца.
Амазонки подобны были женщинам, однако, наделёны бесстрашием, стремлением к войне и таким непреодолимым вожделением к фаллосу, какое у робких человеческих женщин редко встречается в наши времена, и тогда встречалось не часто - иной любви амазонки не знали и не хотели знать. Самые сильные амазонки держали кентавров при себе, будто мужей, наложников или возлюбленных, но никогда им не подчинялись и ездили на них верхом в бой и в дальнюю дорогу. Иным любовниками служили молодые жеребцы. Иным так же служили люди-мужчины, если были они достаточно сильны страстью и фаллосом.
Кентавры были мужчинами выше пояса, а ниже пояса могучими жеребцами - женщин-кентавров не рождалось ни от людей, ни от амазонок, поэтому кентавры постоянно пылали вожделением - одни к амазонкам, а другие к человеческим женщинам. И кентавры охотились за амазонками и женщинами-людьми - для наслаждения и для продолжения рода.
От любви кентавров, амазонок и людей рождались иногда люди, иногда амазонки иногда кентавры. Случалось иногда - очень редко - что кентавр или амазонка, рождённые от человека, познавали и могли испытывать что-то подобное человеческой духовной любви, постигали человеческое стремление к правде, размышляли о смысле непостижимой судьбы - соплеменники таких, как они, сторонились, и жизнь их бывала нелегка. Иногда рождались диковинные создания, на которые не приято было обращать внимании, и они чаще всего просто умирали с голоду, но иногда они оказывались страшны видом и опасны нравом - таких в большинстве случаев убивали во младенчестве.
В горах Мисора,защищённый от жителей Зурской Долины Зурским хребтом, увенчанным вечно покрытым сверкающим льдом пиком Зура, подняться на который никому было невозможно, потому что над ним, в бездонной синей глубине небес от сотворения мира шла битва Создателя и Злого Духа, правил людьми великий князь Банигар Ногерор, прозванный Несчастливым. Он был человеком добрым и благородным, храбрым бойцом, но полководцем неуспешным, потому что не умел читать и писать.
В ранней юности, не умея противостоять побуждению плоти, великий князь полюбил Нолору, она ответила ему бешеным порывом страсти, и эта любовь оказалась причиною многих жестоких войн, иных бед и вражды между людьми и амазонками.
Четырежды за своё долгое княжение выводил князь Банигар в Зурскую Долину многочисленные, но плохо вооружённые, неустроенные толпы неустрашимых людей своего тлосского племени таниругов, чтобы сражаться с амазонками и кентаврами, но каждый раз отступал, разгромленный проклятыми чудовищами - военные силы его были невелики, и глубоким стариком, отчаявшись, он погиб в безнадежном поединке с амазонкой - матерью своего любимого сына и наследника - Нолорой.
Нолора предводительствовала войском женщин-воинов и была царицей амазонок, некогда объединившихся в союз многих племён. Она казалась прекрасной, будто божественная птица Ценциит, которая поёт на рассвете - изображение этой птицы было у неё на щите. В любви Нолора была неистова, подобно знойному южному ветру, а в бою - кровожадна, как мисорский барс, и неодолима ни для одного человека или кентавра, и никто из амазонок не мог с ней сразиться наравных.
От безумной любви человеческого князя Банигара Ногерора и амазонки Нолоры родился мальчик-человек, названный Ниромом. Нолора, однако, сына своего, которого ещё грудью кормила, отдать отцу-человеку не пожелала. Это было нарушением древнего договора и ещё более древнего обычая - сын доставался отцу, дочь - матери, ребёнок кентавр становился рабом, и бросали жребий, кому он достанется матери или отцу. Когда же царица закона того не выполнила, разразилась многолетняя война, в которой кентавры поддержали амазонок войском, снаряжением и боевым маневром. Люди несли большие потери и отступали всё выше в горы, оставляя крепости, замки и селения. Тогда и погиб в поединке с Нолорой князь Банигар. Случиось это так.
Нолора, хотя и была князя моложе и сильнее, зная о его неукротимой храбрости, биться с ним по чести не захотела и выехала в поле верхом на кентавре Нотгаре, вооружённом двумя мечами. Поединок этот не был честным. И поэтому верно служивший Нолоре до этого случая незаменимым советником старый мудрый кентавр именем Зор, рождённый от человеческой женщины, возмутившись бесчестием, выкрал княжеского сына, бежал с ним в горы, в Кантазорское ущелье и явился в княжеский замок Кантазор.
Принц, а позднее великий князь Ниром Ногерор вырос среди людей. Он был высокого роста и могучего сложения, в юности не имел равных в метании тяжёлого дротика, красив лицом, весел нравом и неукротим в желаниях духа и плоти, поэтому женщины его любили, а он любил женщин, не делая различия между знатными дамами и простолюдинками, и люди говорили, что потомство великого князя нельзя сосчитать, как нельзя сосчитать звёзды в небе. Женщин, однако, князь не никогда не обижал, и каждая из его бесчисленных возлюбленных, теряя неверного любовника, обязательно была окружена почётом и становилась несметно богата.
Князь Ниром много учился военному искусству, его учителем был кентавр Зор, некогда младенцем укравший его у матери. Но Зор учил его не только войне. Этот старик, как уже было сказано, был мудрецом. Он научил молодого князя языкам многих племён - людей, амазонок и кентавров, населявших тогда Бонаканский полуостров. И на этих языках кентавр приохотил человека читать книги - о войне, о любви, о труде, о свершениях Создателя и кознях Злого духа. В нескольких кровавых битвах Ниром Ногерор разбил сначала амазонок, а потом и кентавров. С матерью своей он не стал биться, но заставил её, стоя на коленях, принести клятву вечной верности Великому княжеству Мисорскому. Нолора остаток жизни провела в неприступной крепости Сурнор под надёжной охраной, потому что великий князь никогда матери не верил и клятве её не поверил. Несколько раз она пыталась бежать, обольщая своих стражей коварной прелестью женской слабости и любострастного томления. Но её удавалось остановить вовремя, и она умерла в заключении. И амазонки, и кентавры были принуждены к миру, платили ежегодно большую дань Мисорскому княжеству металлами, кожей, строительным деревом, зерном, мёдом, вином и другими нужными продуктами. Но они не смирились, и много сражений ещё было впереди.
Позднее, уже после смерти отца, великий князь Ниром - а престарелый учитель его умер ещё задолго до того - стал сочинять стихи на тлосском языке. Он написал две поэмы, помять о которых сохранилась в Бонакане по сей день. “Гимн войне” - поэма, созданная в годы его непрерывных войн. “Гимн миру” - он создал в годы старости, и в этом произведении князь и владыка Мисора и всего Бонакана писал о любви, о труде и о будущем, которое он видел в невинных детях, порождаемых любовью и трудом.
Ниром Ногерор полюбил знатную девушку из северного человеческого племени нантеков, которые жили на побережье Океана и были мореплавателями. Её имя было Лолан Зооли. Он женился на ней, она стала великой княгиней Мисорской. От этого брака было четверо детей - все мальчики, что впоследствии привело ко множеству запутанных тяжб о престолонаследии и даже гражданских войн.
То, что вы сейчас прочли, было предисловием. Если у вас хватило терпения на предисловие - так не будет ли естественно познакомиться и с тем, что я вам тут хочу поведать?
*
Однажды государь Ниром и государыня Лолан в покоях отдохновения души, наслаждаясь пением волшебной свирели Дагора Микара - великого музыканта, поэта и стрелка из тисового лука - вели разговор о путях мира, о путях явных, но обманчивых и о путях тайных, но верных.
- Пути мира - должны быть тайны. Тайно ведь правда проникает в душу человека, - проговорила владычица Мисора.
- Нет, моя княгиня, я так не думаю. Что в душу тайно проникает - всё обман Злого духа. Явными должны быть пути благословенного мира, тайные пути ведут к неправде. Мир же только правдою утвердить можно.
- Доблестный Дагор! - сказала княгиня. - Что ты думаешь об этом?
Дагор Микар отложил свою свирель и напился вина из бесценной чаши, горного хрусталя. Вздохнув и улыбнувшись, он сказал:
- Государи мои, коли уж вы сами меня спросили, так я вам отвечу, как слабым своим разумом понимаю. Правда и неправда - на конце стрелы, на лезвии клинка и на острии копья.
- Но справедливость! Справедливость, доблестный витязь!
- Справедливость - по окончании кровавого сражения, великая княгиня. Победитель ликует, а побеждённый плачет. Так непостижимый Создатель определил справедливость.
- Не Злой ли дух так определил? Не следует ли нам во имя правды воспротивиться злу, мой неустрашимый друг и соратник? Не следует ли воспротивиться и одолеть зло в бою - смертоносным оружием, а в сердце своём - музыкой, поэзией, добрым словом и честным побуждением?
Дагор Микар покачал головой:
- О чём ты спрашиваешь, владычица, простого кросса? (кросс - небогатый дворянин, что-то вроде французского шевалье). Ведь я с копья вскормлен. Мне ли думать о благословенном мире и справедливости?
Вошёл воин и проговорил, стукнув копьём о гранитную плиту под ногами:
- Кентавры, государь!
- Сколько их? Как далеко их видели? Они уже ущельем идут? - князь встал. - Пусть принесут доспехи, и коня готовят мне.
Дагор с радостью пропел: "За бонаканскую белую розу, в смертную битву вперёд!”.
- Государь, их не будет и полутысячи, стоят у Малых ворот - все изранены, измучены и умирают от голода и жажды.
- Кто привёл их?
- Царь Логур. Он и сам ранен. Хромает, весь в крови, и левая рука на ремне. Помощи просит. Амазонки разбили войско его, будто стеклянный кубок, у реки Саниир, прижав их к неприступному в том месте, отвесному подножью Зурского хребта - Погин (стена) то место называется. Уйти было некуда. Кентавры бились храбро, но Зола, их предводительница, сумела восемьдесят тысяч клинков собрать в этот поход. Все они сыты и хорошо снабжены всем. А кентавров не оказалось и тридцати тысяч. Всех, кто остался в живых, царь привёл сюда. И говорит, что Зола готовит поход в горы, и декады не пройдёт, как они будут в Кантазорском ущелье, у стен замка твоего. Так он велел тебе передать.
Князь взглянул на жену, а она утвердительно наклонила голову, читая мысли любимого мужа.
- Всех впустить в замок - только оружие пусть сложат. Лекаря займутся ранеными. Великого царя, как сможет он говорить, проводить сюда с почётом, при его грозном оружии - его я разоружать не стану.
У Дагора вырвалось, с горьким сожалением:
- Эх!
- А ты как бы поступил, благородный воин? - снова садясь в просторное кресло, проговорил великий князь.
- Царь Логур в прошлом году четыреста наших пленных велел к хвостам диких скакунов привязать, так я бы его на стене замка повесил - всем кентаврам, да и амазонкам, в назидание. А воины его, коли отбиться не сумели - пусть идут, куда глаза глядят.
- Даже подумать такое - и то чести поношение! - воскликнула княгиня.
- Напомните мне, государи, когда кентавры с нами по чести поступали. Почему же мы с ними должны поступать по чести?
- А потому, доблестный кросс, что мы не кентавры, а люди. Сейчас не о кентаврах будем думать, а о надвинувшейся войне. Насколько верно то, что царь Логур о намерениях Золы говорит? Пусть в тронном зале соберутся начальники войсковых тысяч. Там выслушаем царя.
- Государь, но царь Логур просил принять его немедленно.
- Пусть его перевяжут, отведут ему достойные покои. И пусть подождёт. Всем военачальникам собраться в тронном зале через час. Мисорские князья никаких решений о войне без воли Военного Совета не принимают, - так ему скажи.
Когда в великокняжеский тронный зал вошёл, прихрамывая на перевязанную переднюю правую ногу, царь кентавров, там уже собрались все военачальники, их было восемнадцать, а князь и княгиня в златокованых венцах сидели рядом на широкой, белоснежного мрамора простой скамье, к которой вели четыре ступени красного гранита, скамья эта и была великокняжеским троном - так издавна было принято в Мисоре. У трона на нижней ступени сидел великий вождь мисорского войска - старый, одноглазый Борур Кером. Все были вооружены так, будто через минуту - сигнал выступать.
Огромный, мохноногий, серо-серебристой масти, немолодой, с сединой во вьющейся короткой бороде и кудрях, кентавр остановился, тяжко вздыхая. Панцирь на нём был измят и на груди прорублен, шлема и вовсе не было. Оба колчана - для стрел и для дротиков - были пусты, тисовый лук уцелел, но с обрывком лопнувшей тетивы. Только меч его - широкий и короткий в простых кожаных ножнах висел на простом ремне через левое плечо.
- Стою перед тобою, будто жалкий нищий, - сказал он. - Благодарю за милостивую помощь.
- Не стоит благодарности.
- Ты сильно изранен, - сказала княгиня. - Время нужно для того, чтоб ты в силу вошёл, великий царь.
Не отвечая на слова женщины, кентавр сказал:
- Времени немного, но я надеюсь, что успеют подойти сюда в подкрепление тебе тысяч десять моих кентавров, отборных бойцов. Был ведь у меня резерв - эти десять тысяч - да не успел я их оповестить, а ударили б они амазонкам в тыл - не стоял бы тогда у тебя здесь униженным просителем. Эх, ждали они сигнала в Долине Чёрных Маков, да перехитрила меня проклятая баба. Помнишь то место? Мы там бились с тобою, и кто победил, о том спорят до сих пор.
Великий князь некоторое время молча смотрел в лицо кентавра.
- Помню. Как забыть? Славная битва была. Итак, ты достославный царь, хочешь в мой замок привести десять тысяч своих бойцов. И я могу тебе верить? Не ударишь ты мне в спину?
- Верить? - Логур усмехнулся. - Верить никому не следует никогда, великий князь, это весьма неразумно. Но мне отомстить нужно Золе за разбитое войско. Тридцать тысяч воинов я потерял - все были ветераны многолетних сражений, соратники мои. Твоя осторожность в этом случае мне кажется излишней.
- Пока в Долину Чёрных Маков гонец доберётся, не меньше недели пройдёт, - сказал Модок, начальник одной из пехотных тысяч.
- А я уверен, что мои кентавры сейчас уже на подходе к Кантазорскому ущелью. Так я велел им накануне сражения у реки Саниир.
- Ты, уходя в сражение с амазонками, велел своему резерву идти на Мисорские владения?
- Да, князь. Именно так оно и было - ведь, разбив Золу, я собирался внезапно напасть на тебя.
Наступило тягостное молчание, которое прервалось сразу несколькими голосами войсковых тысячников:
- Связать и стреножить его!
- Князь, не верь этому предателю. Лучше вели нам его изрубить!
- Воевать с тобою в союзе непросто, великий царь Логур. Во всяком случае, уж не прогневайся, такой союзник, как ты - ненадёжен и даже опасен, - сказал Ниром.
- Любой союз ненадёжен - улыбнувшись князю, будто малому ребёнку, проговорил кентавр. - Любой союз. Но невозможно всегда воевать водиночку. Приходится иногда рисковать. Князь, после битвы на этой проклятой речке - у Золы, хоть она и немало потеряла, осталось не менее двадцати тысяч амазонок, которые жаждут богатой добычи. Что они взять могли, разгромив меня, когда я в походе был? Твои же силы невелики, а добыча для амазонок у тебя знатная - пшеница, вино, мёд, драгоценные камни и золото, отары овец и стада быков, которые нам не нужны - ведь кентавры мяса не едят. И мужчины - рабы и наложники. Кентавров немного им удалось захватить живыми, и все так изранены, что ни для работы, ни для продолжения рода не годны. Я вижу здесь восемнадцать воевод, каждый из которых должен бы тысячью воинов командовать. А на деле? А сколько ты в поле сможешь вывести? А сколько ты оставишь в гарнизоне? И тебе десять тысяч кентавров не нужны, свежих, сытых, вооружённых на совесть, которые в ярости от поражения, и будут мстить за своих со всею силою и отвагой?
- Послушай, царь, - сказал Ниром, улыбаясь. - Ты меня в ловушку поймал. Стану ждать твой десятитысячный корпус. Пока отдыхай и вылечи ногу. Я прикажу сделать так, чтоб ты и твои воины здесь не скучали.
- Благодарю, - сказал кентавр, склоняя голову.
Он стоял, с лукавой усмешкой звонко постукивая копытом здоровой ноги о гранитный пол. Потом пристально посмотрел на княгиню. - Так это жена твоя, великий князь? Много наслышан о ней. Коли в этой войне жив останусь - я б за такое чудо небесное с караваном отборного зерна прислал бы тебе тысячный табун степных лошадей, быстрых, будто соколы.
Несколько мгновений длилось ошеломлённое молчание, князь Ниром сидел с непроницаемым лицом, а затем мисорские вельможи стали вскакивать, опрокидывая скамьи и с лязгом выхватывая мечи. Но княгиня Лолан засмеялась.
- Ты дорого ценишь великую княгиню мисорскую, благородный царь! Тысячный табун крылатых лошадей Зурской Долины - цена немалая. Да вот беда. Кто страною моей править станет? Без совета со мною великий князь ничего здесь решить не в праве. Вдвоём мы с ним связываем и развязываем здесь. Вдвоём управляем страною нашей.
- Для чего ты, такая красавица, хлопоты войны и мира на себя берёшь - вместо того, чтобы услаждаться до старости страстью своей нежной плоти?
- Такая жизнь скорее цветка с пестиком достойна, а не человеческой женщины.
Ниром жестом велел воинам успокоиться, и они, с ропотом вкладывая мечи в ножны, садились и слушали этот мудреный спор.
- Прекрасны безгрешные цветы, - неожиданно с грустью опустив седую голову, молвил царь. - Матерью моей была человеческая женщина, и поэтому странные мысли иногда посещают меня. - Отчего, гордая княгиня, не живём мы все, будто цветы? Цветы не проливают кровь, не ослепляются низкой завистью, не предают никого никому, никогда не лгут…. Так, может быть, все мы так же беззаботно заживём? Только, чем мы тогда питаться станем? Не дуновением ли ветерка, не солнечным ли светом, будто цветы?
- Моя светлая княгиня, - с мягкой улыбкой проговорил Ниром. - Позволь мне ответить царю. Мне кажется, что дельная мысль посетила меня.
Княгиня наклонила красивую голову в золотом венце.
- Великий царь! Цветы не знают зла, но они и добра не знают. Только люди одушевляются добром. Мысли от покойной матери твоей, что называешь ты странными, могут тебя к истине привести - не отвергай их. Кажется, я немало пролил крови на своём воинском веку, ты тому свидетель. Войне учил меня мудрый кентавр Зор. Но он - как и ты, сын человеческой женщины - не только войне меня учил. Он часто говорил о мире, который наступает в душе мудреца, который размышляет о любви и добре.
- Добро! Что такое добро? Добро это любовь? Я хочу это понять. Была у меня в юности любовь, человеческая женщина-рабыня. Я крепко любил её, но она изменила мне с моим оруженосцем, и я убил их. С тяжкой горечью вспоминаю. Постой, князь. Сейчас не время. Вели разъезды разослать и найти лагерь моих кентавров, которые приказа ждут. Как увидят первого же кентавра, пусть крикнет кто-то: “Кентавры, с нами царская стрела!” - тогда они поверят, что это я приказываю. Пусть идут к стенам твоего замка. И своих воинов подымай. Не много времени у нас. У тебя пехота - ударная сила, а конницей ты только всегда завершаешь успех, и уйдёт ещё время, так построить кентавров и людей, чтобы они единым войском стали. Но должны мы встретить амазонок, пока в походном строю они идут крутым подъёмом к Кантазорскому перевалу. Нельзя их пустить в ущелье, где им легко будет в боевой порядок развернуться, потому что они идут большой силой.
И великий князь Мисорский сказал:
- Добро - верная мера всему, что есть под небесами. Где нет добра, там ничего нет, кроме тёмной пустоты. Но ты прав. Сначала война - размышления об истине потом.
- Хотя это и противоречит здравому смыслу, а согласиться приходится, когда войско амазонок под стенами, - сказала княгиня. Лишь бы вовремя подошли твои десять тысяч.
- Высылайте разъезды. Война началась! - хрипло прокричал старый кентавр.
А Дагор Микар запел: “Воины Мисора, чаши пенятся вином. Пир начинается - весёлый пир мечей и копий. Моя стрела полетит первой! Не знает она промедления и промаха! За бонаканскую белую розу, друзья-танируги!”.
- - - -
Десять лет тому назад - незадолго до того, как открылись для меня Интернет и ЖЖ - я начал писать большой роман из истории вымышленного мною Континента, и страны, и государства на этом Континенте - Бонакана. Некоторые главы я помещал в своём ЖЖ. Почти никто их не комментировал, и я подозреваю, что никто их не читал. Такая попытка это следствие моего горячего увлечения художественным творчеством Д. Р. Р. Толкина и К. С. Льюиса, возглавивших в своё время в Оксфорде группу Inklings - писателей, поэтов, историков и религиозных теоретиков, которые свои взгляды выражали в жанре фэнтези, хотя сам Толкин свои произведения не относил к фэнтези, называя их легендариум. Наиболее значительный писатель из группы Inklings, то есть, постарался дистанцироваться от фэнтези - почему? Да ведь фэнтези как жанр возник в Западной Европе в XIX веке под влиянием средневековых рыцарских романов, получивших небывалый успех в XVI веке - в европейской культуре рыцарские романы, безусловно - явление, ущербное, неполноценное. Эти романы, в сущности, были выхолощенным подобием древних сказаний о рыцарях круглого стола короля Артура, и подобие это, с поправкой на эпоху, были ни чем иным, как фэнтези, и “Дон Кихот” Сервантеса начался с того, что, находясь в тюрьме, он делал записи, высмеивающие этот в его время популярный, но с его точки зрения вредный и бессмысленный жанр.
Вот, я просмотрел только что написанное и сразу попытался найти в Интернете что-то вразумительное по поводу российского “фэнтези”, который возник задолго до оксфордских инклингов - за сто, приблизительно, лет до них. Я нашёл роман А. Вельтмана “Кощей Бессмертный. Былина старого времени” и некоторое время грустно скользил взглядом по совершенно неудобочитаемому тексту. Со вздохом я вспомнил о чудесной песне “Что отуманилась, зоренька ясная”, текст которой был написан Александром Вельтманом - историком, поэтом, современником и другом Пушкина. Песня эта звучит как современная в течение полутора веков на печальных просторах России. Но Пушкин, отмечая несомненный талант Вельтмана, мягко назвал его фантастическую прозу “вычурной болтовнёй”. Что за умственный винегрет, столетиями прокисает в головах русских интеллектуалов! В середине XX столетия совсем по-другому работали оксфордские инклинги, иные цели ставили себе и, по крайней мере, они более определённо, чем Александр Вельтман, знали, чего хотят, для чего пишут. И всё же мне всегда казалось, что фантастический мир “Хроник Нарнии” и трагический мир “Сильмариллиона” и “Властелина колец” - не просто несоизмеримы по художественной ценности, но противоположны в содержательном смысле. У Люиса - в конечном счёте, игра. У Толкина - беспощадный анализ вечных исторических закономерностей.
Между тем, в наши дни грандиозное произведение Толкина почти совсем не читаемо - всерьёз не читаемо никем, кроме молодых и не слишком молодых энтузиастов ролевых игр, которые Толкиена иронически называют “профессором”. Между тем, “Хроники Нарнии” Люиса в 2006 году были проданы в количестве 100 миллионов экземпляров на более чем сорока языках. Почему? Потому, мне кажется, что Льюис писал легче, меньше у него выходов в реальную историческую драму, дважды поставленную в XX столетии на великой сцене нашего глупого мира. Как ни раздражался Толкин попыткам провести прямую параллель, а “Властелин колец” - это повесть о двух мировых войнах, в первой из которых участвовал он сам, в во второй - его сын.
До сих пор роман, который я назвал именем главного героя “Рутан Герберт Норд”, не закончен, хотя написан относительно большой объём прозы, где всё в беспорядке, требует авторской правки - даже арифметически, например, даты перепутаны настолько, что на протяжении двадцати лет героине, кажется, из года в год нет и тридцати лет от роду. Вот, по этой ссылке, если кому-то покажется интересным, можно познакомиться с этим текстом:
http://www.proza.ru/2010/11/05/518
Но за минувшее десятилетие, которое, несомненно, оказалось самым трудным, но и самым плодотворным за всю мою долгую жизнь (в ЖЖ это, к сожалению, никак не отразилось), я придумал и частично отрывочно записал некоторые эпизоды Истории Бонакана от раннего Средневековья до Новейшего Времени. Есть у меня в ворде и отрывки из древней религиозной мифологии, и есть кое-как возникающее, но вовсе не возникшее ещё некое подобие национального эпоса, который я пытаюсь изложить в прозе, не посягая на старинную и очень своеобразную версификацию подлинника.
Истории, подобные той, что вы сейчас можете прочесть - в Бонакане, в 8-13 в. в. н. э. назывались по старотлосски “tomi mron” - буквально “до всего” или “перед всем”. Такие истории, дошедшие до нас в отрывочных, фрагментарных списках, считаются отголосками мифологии древнего населения Бонакана - тлоссов и нантеков. Почему я с этого начинаю? Я хочу, чтоб читатели этого журнала имели хотя бы приблизительное представление о моих блужданиях в тяжком тумане, накрывшем меня с 2006 года в силу ни от чего и ни от кого не зависящих обстоятельств. Кроме того, сочинять эту фантастику мне сейчас легче - я ещё не вполне восстановил прежние силы.
Ниже - литературно обработанный мню tomi mron из обширной мифологической истории Великого княжества Мисорского - древнего государства на Юге Бонаканского полуострова, в Мисорских горах.
Я всё ещё не связался, как обещал, ни с кем из старых друзей в ЖЖ - трудно поверить, но для этого нужны силы, которых я набираюсь. Всегда я быстро выздоравливал. Но вот, после очередного инфаркта и операции на сердце - сил ещё мало. Я даже простую переписку по эл. почте веду с трудом.
Это написано мною уже после того, как я объявил, что литературные материалы снова станут появляться в моём ЖЖ ежедневно, как до 2006 года. Однако, так не выходит - я быстро устаю. И впервые в жизни много сплю.
Когда в юной Вселенной всё было по-другому
Итак, когда в юной Вселенной всё было по-другому, и не только нас с вами, но и всего мира нашего не было - мир тех давних времён был не хуже и не лучше нашего - однако, тот мир был совершенно иным.
Кроме людей, тогда Землю населяли ещё и иные разумные - точнее способные мыслить существа, которые, были произведены из бессловесных животных Злым духом, вечно терзаемым низкой завистью к Создателю. Свирепые амазонки и кентавры. Не менее свирепы, чем эти дикие подобия человека, были и сами люди, и повсюду царила жестокость, и кровь лилась рекою, а о любви думали редко, разве только о любви тела, хотя и жаркой, но бессердечной - такая любовь, едва ли не как правило, бывает не менее жестока, чем смертельная схватка. Но люди, редко думая о духовной любви, всё же знали её, могли испытывать - любовь не только тела, но и своей бессмертной души. Редко они вспоминали о такой любви, редко подвергались её сладостному, отнимающему силы, но плодотворному, добротворному очарованию - слишком редко. Как быть? - времена такие выпали на их век.
Хотя и очень условно, можно сказать, что люди тогда были таковы же, как и ныне - в отличие от амазонок и кентавров, которые людьми вовсе не были, а в наши времена совсем исчезли и вспоминаются как легенда. Люди от постоянной опасности ожесточились, и немногие из них умели слушать тихий голос горячего, будто огонь, и мягкого, будто воск, человеческого сердца.
Амазонки подобны были женщинам, однако, наделёны бесстрашием, стремлением к войне и таким непреодолимым вожделением к фаллосу, какое у робких человеческих женщин редко встречается в наши времена, и тогда встречалось не часто - иной любви амазонки не знали и не хотели знать. Самые сильные амазонки держали кентавров при себе, будто мужей, наложников или возлюбленных, но никогда им не подчинялись и ездили на них верхом в бой и в дальнюю дорогу. Иным любовниками служили молодые жеребцы. Иным так же служили люди-мужчины, если были они достаточно сильны страстью и фаллосом.
Кентавры были мужчинами выше пояса, а ниже пояса могучими жеребцами - женщин-кентавров не рождалось ни от людей, ни от амазонок, поэтому кентавры постоянно пылали вожделением - одни к амазонкам, а другие к человеческим женщинам. И кентавры охотились за амазонками и женщинами-людьми - для наслаждения и для продолжения рода.
От любви кентавров, амазонок и людей рождались иногда люди, иногда амазонки иногда кентавры. Случалось иногда - очень редко - что кентавр или амазонка, рождённые от человека, познавали и могли испытывать что-то подобное человеческой духовной любви, постигали человеческое стремление к правде, размышляли о смысле непостижимой судьбы - соплеменники таких, как они, сторонились, и жизнь их бывала нелегка. Иногда рождались диковинные создания, на которые не приято было обращать внимании, и они чаще всего просто умирали с голоду, но иногда они оказывались страшны видом и опасны нравом - таких в большинстве случаев убивали во младенчестве.
В горах Мисора,защищённый от жителей Зурской Долины Зурским хребтом, увенчанным вечно покрытым сверкающим льдом пиком Зура, подняться на который никому было невозможно, потому что над ним, в бездонной синей глубине небес от сотворения мира шла битва Создателя и Злого Духа, правил людьми великий князь Банигар Ногерор, прозванный Несчастливым. Он был человеком добрым и благородным, храбрым бойцом, но полководцем неуспешным, потому что не умел читать и писать.
В ранней юности, не умея противостоять побуждению плоти, великий князь полюбил Нолору, она ответила ему бешеным порывом страсти, и эта любовь оказалась причиною многих жестоких войн, иных бед и вражды между людьми и амазонками.
Четырежды за своё долгое княжение выводил князь Банигар в Зурскую Долину многочисленные, но плохо вооружённые, неустроенные толпы неустрашимых людей своего тлосского племени таниругов, чтобы сражаться с амазонками и кентаврами, но каждый раз отступал, разгромленный проклятыми чудовищами - военные силы его были невелики, и глубоким стариком, отчаявшись, он погиб в безнадежном поединке с амазонкой - матерью своего любимого сына и наследника - Нолорой.
Нолора предводительствовала войском женщин-воинов и была царицей амазонок, некогда объединившихся в союз многих племён. Она казалась прекрасной, будто божественная птица Ценциит, которая поёт на рассвете - изображение этой птицы было у неё на щите. В любви Нолора была неистова, подобно знойному южному ветру, а в бою - кровожадна, как мисорский барс, и неодолима ни для одного человека или кентавра, и никто из амазонок не мог с ней сразиться наравных.
От безумной любви человеческого князя Банигара Ногерора и амазонки Нолоры родился мальчик-человек, названный Ниромом. Нолора, однако, сына своего, которого ещё грудью кормила, отдать отцу-человеку не пожелала. Это было нарушением древнего договора и ещё более древнего обычая - сын доставался отцу, дочь - матери, ребёнок кентавр становился рабом, и бросали жребий, кому он достанется матери или отцу. Когда же царица закона того не выполнила, разразилась многолетняя война, в которой кентавры поддержали амазонок войском, снаряжением и боевым маневром. Люди несли большие потери и отступали всё выше в горы, оставляя крепости, замки и селения. Тогда и погиб в поединке с Нолорой князь Банигар. Случиось это так.
Нолора, хотя и была князя моложе и сильнее, зная о его неукротимой храбрости, биться с ним по чести не захотела и выехала в поле верхом на кентавре Нотгаре, вооружённом двумя мечами. Поединок этот не был честным. И поэтому верно служивший Нолоре до этого случая незаменимым советником старый мудрый кентавр именем Зор, рождённый от человеческой женщины, возмутившись бесчестием, выкрал княжеского сына, бежал с ним в горы, в Кантазорское ущелье и явился в княжеский замок Кантазор.
Принц, а позднее великий князь Ниром Ногерор вырос среди людей. Он был высокого роста и могучего сложения, в юности не имел равных в метании тяжёлого дротика, красив лицом, весел нравом и неукротим в желаниях духа и плоти, поэтому женщины его любили, а он любил женщин, не делая различия между знатными дамами и простолюдинками, и люди говорили, что потомство великого князя нельзя сосчитать, как нельзя сосчитать звёзды в небе. Женщин, однако, князь не никогда не обижал, и каждая из его бесчисленных возлюбленных, теряя неверного любовника, обязательно была окружена почётом и становилась несметно богата.
Князь Ниром много учился военному искусству, его учителем был кентавр Зор, некогда младенцем укравший его у матери. Но Зор учил его не только войне. Этот старик, как уже было сказано, был мудрецом. Он научил молодого князя языкам многих племён - людей, амазонок и кентавров, населявших тогда Бонаканский полуостров. И на этих языках кентавр приохотил человека читать книги - о войне, о любви, о труде, о свершениях Создателя и кознях Злого духа. В нескольких кровавых битвах Ниром Ногерор разбил сначала амазонок, а потом и кентавров. С матерью своей он не стал биться, но заставил её, стоя на коленях, принести клятву вечной верности Великому княжеству Мисорскому. Нолора остаток жизни провела в неприступной крепости Сурнор под надёжной охраной, потому что великий князь никогда матери не верил и клятве её не поверил. Несколько раз она пыталась бежать, обольщая своих стражей коварной прелестью женской слабости и любострастного томления. Но её удавалось остановить вовремя, и она умерла в заключении. И амазонки, и кентавры были принуждены к миру, платили ежегодно большую дань Мисорскому княжеству металлами, кожей, строительным деревом, зерном, мёдом, вином и другими нужными продуктами. Но они не смирились, и много сражений ещё было впереди.
Позднее, уже после смерти отца, великий князь Ниром - а престарелый учитель его умер ещё задолго до того - стал сочинять стихи на тлосском языке. Он написал две поэмы, помять о которых сохранилась в Бонакане по сей день. “Гимн войне” - поэма, созданная в годы его непрерывных войн. “Гимн миру” - он создал в годы старости, и в этом произведении князь и владыка Мисора и всего Бонакана писал о любви, о труде и о будущем, которое он видел в невинных детях, порождаемых любовью и трудом.
Ниром Ногерор полюбил знатную девушку из северного человеческого племени нантеков, которые жили на побережье Океана и были мореплавателями. Её имя было Лолан Зооли. Он женился на ней, она стала великой княгиней Мисорской. От этого брака было четверо детей - все мальчики, что впоследствии привело ко множеству запутанных тяжб о престолонаследии и даже гражданских войн.
То, что вы сейчас прочли, было предисловием. Если у вас хватило терпения на предисловие - так не будет ли естественно познакомиться и с тем, что я вам тут хочу поведать?
*
Однажды государь Ниром и государыня Лолан в покоях отдохновения души, наслаждаясь пением волшебной свирели Дагора Микара - великого музыканта, поэта и стрелка из тисового лука - вели разговор о путях мира, о путях явных, но обманчивых и о путях тайных, но верных.
- Пути мира - должны быть тайны. Тайно ведь правда проникает в душу человека, - проговорила владычица Мисора.
- Нет, моя княгиня, я так не думаю. Что в душу тайно проникает - всё обман Злого духа. Явными должны быть пути благословенного мира, тайные пути ведут к неправде. Мир же только правдою утвердить можно.
- Доблестный Дагор! - сказала княгиня. - Что ты думаешь об этом?
Дагор Микар отложил свою свирель и напился вина из бесценной чаши, горного хрусталя. Вздохнув и улыбнувшись, он сказал:
- Государи мои, коли уж вы сами меня спросили, так я вам отвечу, как слабым своим разумом понимаю. Правда и неправда - на конце стрелы, на лезвии клинка и на острии копья.
- Но справедливость! Справедливость, доблестный витязь!
- Справедливость - по окончании кровавого сражения, великая княгиня. Победитель ликует, а побеждённый плачет. Так непостижимый Создатель определил справедливость.
- Не Злой ли дух так определил? Не следует ли нам во имя правды воспротивиться злу, мой неустрашимый друг и соратник? Не следует ли воспротивиться и одолеть зло в бою - смертоносным оружием, а в сердце своём - музыкой, поэзией, добрым словом и честным побуждением?
Дагор Микар покачал головой:
- О чём ты спрашиваешь, владычица, простого кросса? (кросс - небогатый дворянин, что-то вроде французского шевалье). Ведь я с копья вскормлен. Мне ли думать о благословенном мире и справедливости?
Вошёл воин и проговорил, стукнув копьём о гранитную плиту под ногами:
- Кентавры, государь!
- Сколько их? Как далеко их видели? Они уже ущельем идут? - князь встал. - Пусть принесут доспехи, и коня готовят мне.
Дагор с радостью пропел: "За бонаканскую белую розу, в смертную битву вперёд!”.
- Государь, их не будет и полутысячи, стоят у Малых ворот - все изранены, измучены и умирают от голода и жажды.
- Кто привёл их?
- Царь Логур. Он и сам ранен. Хромает, весь в крови, и левая рука на ремне. Помощи просит. Амазонки разбили войско его, будто стеклянный кубок, у реки Саниир, прижав их к неприступному в том месте, отвесному подножью Зурского хребта - Погин (стена) то место называется. Уйти было некуда. Кентавры бились храбро, но Зола, их предводительница, сумела восемьдесят тысяч клинков собрать в этот поход. Все они сыты и хорошо снабжены всем. А кентавров не оказалось и тридцати тысяч. Всех, кто остался в живых, царь привёл сюда. И говорит, что Зола готовит поход в горы, и декады не пройдёт, как они будут в Кантазорском ущелье, у стен замка твоего. Так он велел тебе передать.
Князь взглянул на жену, а она утвердительно наклонила голову, читая мысли любимого мужа.
- Всех впустить в замок - только оружие пусть сложат. Лекаря займутся ранеными. Великого царя, как сможет он говорить, проводить сюда с почётом, при его грозном оружии - его я разоружать не стану.
У Дагора вырвалось, с горьким сожалением:
- Эх!
- А ты как бы поступил, благородный воин? - снова садясь в просторное кресло, проговорил великий князь.
- Царь Логур в прошлом году четыреста наших пленных велел к хвостам диких скакунов привязать, так я бы его на стене замка повесил - всем кентаврам, да и амазонкам, в назидание. А воины его, коли отбиться не сумели - пусть идут, куда глаза глядят.
- Даже подумать такое - и то чести поношение! - воскликнула княгиня.
- Напомните мне, государи, когда кентавры с нами по чести поступали. Почему же мы с ними должны поступать по чести?
- А потому, доблестный кросс, что мы не кентавры, а люди. Сейчас не о кентаврах будем думать, а о надвинувшейся войне. Насколько верно то, что царь Логур о намерениях Золы говорит? Пусть в тронном зале соберутся начальники войсковых тысяч. Там выслушаем царя.
- Государь, но царь Логур просил принять его немедленно.
- Пусть его перевяжут, отведут ему достойные покои. И пусть подождёт. Всем военачальникам собраться в тронном зале через час. Мисорские князья никаких решений о войне без воли Военного Совета не принимают, - так ему скажи.
Когда в великокняжеский тронный зал вошёл, прихрамывая на перевязанную переднюю правую ногу, царь кентавров, там уже собрались все военачальники, их было восемнадцать, а князь и княгиня в златокованых венцах сидели рядом на широкой, белоснежного мрамора простой скамье, к которой вели четыре ступени красного гранита, скамья эта и была великокняжеским троном - так издавна было принято в Мисоре. У трона на нижней ступени сидел великий вождь мисорского войска - старый, одноглазый Борур Кером. Все были вооружены так, будто через минуту - сигнал выступать.
Огромный, мохноногий, серо-серебристой масти, немолодой, с сединой во вьющейся короткой бороде и кудрях, кентавр остановился, тяжко вздыхая. Панцирь на нём был измят и на груди прорублен, шлема и вовсе не было. Оба колчана - для стрел и для дротиков - были пусты, тисовый лук уцелел, но с обрывком лопнувшей тетивы. Только меч его - широкий и короткий в простых кожаных ножнах висел на простом ремне через левое плечо.
- Стою перед тобою, будто жалкий нищий, - сказал он. - Благодарю за милостивую помощь.
- Не стоит благодарности.
- Ты сильно изранен, - сказала княгиня. - Время нужно для того, чтоб ты в силу вошёл, великий царь.
Не отвечая на слова женщины, кентавр сказал:
- Времени немного, но я надеюсь, что успеют подойти сюда в подкрепление тебе тысяч десять моих кентавров, отборных бойцов. Был ведь у меня резерв - эти десять тысяч - да не успел я их оповестить, а ударили б они амазонкам в тыл - не стоял бы тогда у тебя здесь униженным просителем. Эх, ждали они сигнала в Долине Чёрных Маков, да перехитрила меня проклятая баба. Помнишь то место? Мы там бились с тобою, и кто победил, о том спорят до сих пор.
Великий князь некоторое время молча смотрел в лицо кентавра.
- Помню. Как забыть? Славная битва была. Итак, ты достославный царь, хочешь в мой замок привести десять тысяч своих бойцов. И я могу тебе верить? Не ударишь ты мне в спину?
- Верить? - Логур усмехнулся. - Верить никому не следует никогда, великий князь, это весьма неразумно. Но мне отомстить нужно Золе за разбитое войско. Тридцать тысяч воинов я потерял - все были ветераны многолетних сражений, соратники мои. Твоя осторожность в этом случае мне кажется излишней.
- Пока в Долину Чёрных Маков гонец доберётся, не меньше недели пройдёт, - сказал Модок, начальник одной из пехотных тысяч.
- А я уверен, что мои кентавры сейчас уже на подходе к Кантазорскому ущелью. Так я велел им накануне сражения у реки Саниир.
- Ты, уходя в сражение с амазонками, велел своему резерву идти на Мисорские владения?
- Да, князь. Именно так оно и было - ведь, разбив Золу, я собирался внезапно напасть на тебя.
Наступило тягостное молчание, которое прервалось сразу несколькими голосами войсковых тысячников:
- Связать и стреножить его!
- Князь, не верь этому предателю. Лучше вели нам его изрубить!
- Воевать с тобою в союзе непросто, великий царь Логур. Во всяком случае, уж не прогневайся, такой союзник, как ты - ненадёжен и даже опасен, - сказал Ниром.
- Любой союз ненадёжен - улыбнувшись князю, будто малому ребёнку, проговорил кентавр. - Любой союз. Но невозможно всегда воевать водиночку. Приходится иногда рисковать. Князь, после битвы на этой проклятой речке - у Золы, хоть она и немало потеряла, осталось не менее двадцати тысяч амазонок, которые жаждут богатой добычи. Что они взять могли, разгромив меня, когда я в походе был? Твои же силы невелики, а добыча для амазонок у тебя знатная - пшеница, вино, мёд, драгоценные камни и золото, отары овец и стада быков, которые нам не нужны - ведь кентавры мяса не едят. И мужчины - рабы и наложники. Кентавров немного им удалось захватить живыми, и все так изранены, что ни для работы, ни для продолжения рода не годны. Я вижу здесь восемнадцать воевод, каждый из которых должен бы тысячью воинов командовать. А на деле? А сколько ты в поле сможешь вывести? А сколько ты оставишь в гарнизоне? И тебе десять тысяч кентавров не нужны, свежих, сытых, вооружённых на совесть, которые в ярости от поражения, и будут мстить за своих со всею силою и отвагой?
- Послушай, царь, - сказал Ниром, улыбаясь. - Ты меня в ловушку поймал. Стану ждать твой десятитысячный корпус. Пока отдыхай и вылечи ногу. Я прикажу сделать так, чтоб ты и твои воины здесь не скучали.
- Благодарю, - сказал кентавр, склоняя голову.
Он стоял, с лукавой усмешкой звонко постукивая копытом здоровой ноги о гранитный пол. Потом пристально посмотрел на княгиню. - Так это жена твоя, великий князь? Много наслышан о ней. Коли в этой войне жив останусь - я б за такое чудо небесное с караваном отборного зерна прислал бы тебе тысячный табун степных лошадей, быстрых, будто соколы.
Несколько мгновений длилось ошеломлённое молчание, князь Ниром сидел с непроницаемым лицом, а затем мисорские вельможи стали вскакивать, опрокидывая скамьи и с лязгом выхватывая мечи. Но княгиня Лолан засмеялась.
- Ты дорого ценишь великую княгиню мисорскую, благородный царь! Тысячный табун крылатых лошадей Зурской Долины - цена немалая. Да вот беда. Кто страною моей править станет? Без совета со мною великий князь ничего здесь решить не в праве. Вдвоём мы с ним связываем и развязываем здесь. Вдвоём управляем страною нашей.
- Для чего ты, такая красавица, хлопоты войны и мира на себя берёшь - вместо того, чтобы услаждаться до старости страстью своей нежной плоти?
- Такая жизнь скорее цветка с пестиком достойна, а не человеческой женщины.
Ниром жестом велел воинам успокоиться, и они, с ропотом вкладывая мечи в ножны, садились и слушали этот мудреный спор.
- Прекрасны безгрешные цветы, - неожиданно с грустью опустив седую голову, молвил царь. - Матерью моей была человеческая женщина, и поэтому странные мысли иногда посещают меня. - Отчего, гордая княгиня, не живём мы все, будто цветы? Цветы не проливают кровь, не ослепляются низкой завистью, не предают никого никому, никогда не лгут…. Так, может быть, все мы так же беззаботно заживём? Только, чем мы тогда питаться станем? Не дуновением ли ветерка, не солнечным ли светом, будто цветы?
- Моя светлая княгиня, - с мягкой улыбкой проговорил Ниром. - Позволь мне ответить царю. Мне кажется, что дельная мысль посетила меня.
Княгиня наклонила красивую голову в золотом венце.
- Великий царь! Цветы не знают зла, но они и добра не знают. Только люди одушевляются добром. Мысли от покойной матери твоей, что называешь ты странными, могут тебя к истине привести - не отвергай их. Кажется, я немало пролил крови на своём воинском веку, ты тому свидетель. Войне учил меня мудрый кентавр Зор. Но он - как и ты, сын человеческой женщины - не только войне меня учил. Он часто говорил о мире, который наступает в душе мудреца, который размышляет о любви и добре.
- Добро! Что такое добро? Добро это любовь? Я хочу это понять. Была у меня в юности любовь, человеческая женщина-рабыня. Я крепко любил её, но она изменила мне с моим оруженосцем, и я убил их. С тяжкой горечью вспоминаю. Постой, князь. Сейчас не время. Вели разъезды разослать и найти лагерь моих кентавров, которые приказа ждут. Как увидят первого же кентавра, пусть крикнет кто-то: “Кентавры, с нами царская стрела!” - тогда они поверят, что это я приказываю. Пусть идут к стенам твоего замка. И своих воинов подымай. Не много времени у нас. У тебя пехота - ударная сила, а конницей ты только всегда завершаешь успех, и уйдёт ещё время, так построить кентавров и людей, чтобы они единым войском стали. Но должны мы встретить амазонок, пока в походном строю они идут крутым подъёмом к Кантазорскому перевалу. Нельзя их пустить в ущелье, где им легко будет в боевой порядок развернуться, потому что они идут большой силой.
И великий князь Мисорский сказал:
- Добро - верная мера всему, что есть под небесами. Где нет добра, там ничего нет, кроме тёмной пустоты. Но ты прав. Сначала война - размышления об истине потом.
- Хотя это и противоречит здравому смыслу, а согласиться приходится, когда войско амазонок под стенами, - сказала княгиня. Лишь бы вовремя подошли твои десять тысяч.
- Высылайте разъезды. Война началась! - хрипло прокричал старый кентавр.
А Дагор Микар запел: “Воины Мисора, чаши пенятся вином. Пир начинается - весёлый пир мечей и копий. Моя стрела полетит первой! Не знает она промедления и промаха! За бонаканскую белую розу, друзья-танируги!”.
- - - -