Защита авторских прав-2
Я этот кусок отрезал от предыдущей записи, потому что заголовок такой - никто не стал читать. А это, по-моему вышло у меня удачно. И всё совершенно докуметально. И это очень важно.
*
http://www.ogoniok.ru/archive/1998/4584/49-38-41/ по этой ссылке, которую я, кажется, уже кому-то в ЖЖ посылал, можно просмотреть мой довольно подробный очерк о судьбе А. И. Гулыги, опубликованный в «Огоньке», зимой 98 года. Я этот очерк по настоянию Мишки Поздняева, который тогда в журнале редактировал мои тексты, закончил эллегическим сообщением о том, что Александра Исаевна крестилась. Она, действительно, крестилась незадолго до смерти. Всю жизнь она относилась к религии (любой) с весьма едким сарказмом. Но перед неминуемым поражением в борьбе с неизбежностью она стала метаться. И она часто повторяла в то время: "Быть может, Бог... услышит и поможет?". Александра Исаева была еврейкой. Почему же она не обратилась к вере предков? Потому что для неё не было иудаизма. "Как еврейка я - слепоглухонемая", - говорила она. Вот и всё об этом.
В 1995 г. она была ещё жива, и мы с женой поселились у неё на даче, пытаясь как-то облегчить ей труд и жизнь. Она платила мне за это совершенно непомерные деньги, и отказаться я не мог, потому что сам сильно нуждался, а денег у неё становилось всё меньше. Она упрямо боролась за возможность оставаться сильной, покровительницей слабых, защитницей всего справедливого и достойного. Но Александра Исаевна очень слабела. Всё чаще я видел в её глазах отчаяние, и она стала иногда вдруг на мгновение закрывать лицо ладонями.
- Александра Исаевна, что вы?
- Ничего. Вам просто показалось. Побаливают глаза.
Однажды она привезла из Москвы и показала нам с Инной великолепно изданную книгу. Джеймс Крюс. «Тим Талер или Проданный смех».
- Александра Исаевна! - обрадовано закричал я. - Поздравляю вас, ура! Какое прекрасное издание.
- А на мой взгляд, слишком много иллюстраций, они не в меру гротескны, и всё чересчур ярко, - пытаясь сохранить обычное хладнокровие, сказала она. - Но посмотрите внимательней. Здесь не указана фамилия переводчика.
Я не помню название рижского издательства, выпустившего эту книгу таким бандитским образом.
- Но они должны вам огромные деньги!
- Не думаю. Ведь не было договора. Рукопись попала к ним, возможно, из какого-то московского издательства, и, вообще, я очень многим давала эту рукопись прочесть.
- Вам надо обратиться на Бронную (в ВААП).
- Мишенька, у меня нет времени и сил на это. Если хотите, поезжайте и поговорите от моего имени там. С кем-то - я не знаю, с кем. Дайте им мой телефон, и пусть мне перезвонят сюда в том случае, если…. Словом, как хотите. Я не стану заниматься этим делом.
Я поехал в ВААП. После недолгого блуждания по коридорам этого учреждения, я попал к какому-то человеку, лет сорока, который Гулыгу хорошо знал, и вся история с выходом книги Крюса на русском языке была ему известна.
- Этого издательства в Риге больше нет. Оно закрылось. Против кого можно было бы действовать юридически, вы полагаете?
- Хорошо. Издательство закрыто, но люди, надеюсь, живы и здоровы. Их можно найти.
- А, вот как! Искать их не нужно. Я дам вам их адреса, один из них сейчас в Москве, и я дам даже его телефон. Если у вас есть для этого люди, позвоните ему, это их коммерческий директор, или поезжайте в Ригу и попробуйте выколотить у этих ребят столько денег, сколько получится. Мы ничего сделать не можем. Но адреса и телефон - только завтра. Сегодня, простите, не могу. Приезжайте во второй половине дня. До свидания.
Тогда я позвонил человеку, которого завали Тунгус или Мишка-татарин. Он был тогда люберецкий.
- Тёзка, наши в это дело не полезут. Ты знаешь, мы занимаемся стройматериалами и камнем, и немного доим цыган - всё. Красково по нашей ветке. У нас одна тут стрелка за другой, наезжают солнцевские, Лейтенанта (кликуха) уже шмальнули. Этот прохиндей из конторы какой-то, как ты сказал, уже рижскую братву предупредил. Зачем нам лишние приключения на свою …? Ты посуди, не обижайся. И, если мы только дёрнемся, бабку могут навестить на даче в Красково, и ты что делать станешь? Говорю тебе: Брось. Давай так. Я скажу ребятам, что это для тебя, и соберём, допустим, штуку баксов - больше не получится.
- Спасибо, Тунгус, родной, но она этих денег не возьмёт.
- А это понятно. Жаль. Случаются обломы. Интересная хоть книжка-то?
- Детская.
- А! Ну, давай! Удачи!
Я вернулся в Красково и рассказал всё это, исключая разговор с Тунгусом, Александре Исаевне, по возможности помягче. Она слабо улыбнулась.
- Забавно!
Потом она, помолчав, сказала:
Постучи кулачком, я открою…, - она закашлялась, она постоянно той зимой была простужена.
- Вы помните это наизусть? «Ленинградские сироты». Анна Андреевна (Ахматова) была в Ташкенте и каждый день ждала ареста. А я в Москве, а муж на фронте. Прочтите мне, пожалуйста. Я люблю, когда вы читаете стихи.
Постучи кулачком, я открою -
Я тебе открывала всегда.
Я теперь за высокой горою,
За песками, за ветром и зноем,
Но тебя не предам никогда.
Твоего я не слышала стона,
Хлеба ты у меня не просил.
Принеси же мне веточку клёна,
Или просто травинок зелёных,
Как ты прошлой весной приносил.
Принеси ты мне горсточку чистой,
Нашей невской студёной воды,
И с головки твоей золотистой
Я кровавые смою следы.
- Спасибо, Мишенька! - сказала старуха. - Вы такой чудесный мальчик.
*
http://www.ogoniok.ru/archive/1998/4584/49-38-41/ по этой ссылке, которую я, кажется, уже кому-то в ЖЖ посылал, можно просмотреть мой довольно подробный очерк о судьбе А. И. Гулыги, опубликованный в «Огоньке», зимой 98 года. Я этот очерк по настоянию Мишки Поздняева, который тогда в журнале редактировал мои тексты, закончил эллегическим сообщением о том, что Александра Исаевна крестилась. Она, действительно, крестилась незадолго до смерти. Всю жизнь она относилась к религии (любой) с весьма едким сарказмом. Но перед неминуемым поражением в борьбе с неизбежностью она стала метаться. И она часто повторяла в то время: "Быть может, Бог... услышит и поможет?". Александра Исаева была еврейкой. Почему же она не обратилась к вере предков? Потому что для неё не было иудаизма. "Как еврейка я - слепоглухонемая", - говорила она. Вот и всё об этом.
В 1995 г. она была ещё жива, и мы с женой поселились у неё на даче, пытаясь как-то облегчить ей труд и жизнь. Она платила мне за это совершенно непомерные деньги, и отказаться я не мог, потому что сам сильно нуждался, а денег у неё становилось всё меньше. Она упрямо боролась за возможность оставаться сильной, покровительницей слабых, защитницей всего справедливого и достойного. Но Александра Исаевна очень слабела. Всё чаще я видел в её глазах отчаяние, и она стала иногда вдруг на мгновение закрывать лицо ладонями.
- Александра Исаевна, что вы?
- Ничего. Вам просто показалось. Побаливают глаза.
Однажды она привезла из Москвы и показала нам с Инной великолепно изданную книгу. Джеймс Крюс. «Тим Талер или Проданный смех».
- Александра Исаевна! - обрадовано закричал я. - Поздравляю вас, ура! Какое прекрасное издание.
- А на мой взгляд, слишком много иллюстраций, они не в меру гротескны, и всё чересчур ярко, - пытаясь сохранить обычное хладнокровие, сказала она. - Но посмотрите внимательней. Здесь не указана фамилия переводчика.
Я не помню название рижского издательства, выпустившего эту книгу таким бандитским образом.
- Но они должны вам огромные деньги!
- Не думаю. Ведь не было договора. Рукопись попала к ним, возможно, из какого-то московского издательства, и, вообще, я очень многим давала эту рукопись прочесть.
- Вам надо обратиться на Бронную (в ВААП).
- Мишенька, у меня нет времени и сил на это. Если хотите, поезжайте и поговорите от моего имени там. С кем-то - я не знаю, с кем. Дайте им мой телефон, и пусть мне перезвонят сюда в том случае, если…. Словом, как хотите. Я не стану заниматься этим делом.
Я поехал в ВААП. После недолгого блуждания по коридорам этого учреждения, я попал к какому-то человеку, лет сорока, который Гулыгу хорошо знал, и вся история с выходом книги Крюса на русском языке была ему известна.
- Этого издательства в Риге больше нет. Оно закрылось. Против кого можно было бы действовать юридически, вы полагаете?
- Хорошо. Издательство закрыто, но люди, надеюсь, живы и здоровы. Их можно найти.
- А, вот как! Искать их не нужно. Я дам вам их адреса, один из них сейчас в Москве, и я дам даже его телефон. Если у вас есть для этого люди, позвоните ему, это их коммерческий директор, или поезжайте в Ригу и попробуйте выколотить у этих ребят столько денег, сколько получится. Мы ничего сделать не можем. Но адреса и телефон - только завтра. Сегодня, простите, не могу. Приезжайте во второй половине дня. До свидания.
Тогда я позвонил человеку, которого завали Тунгус или Мишка-татарин. Он был тогда люберецкий.
- Тёзка, наши в это дело не полезут. Ты знаешь, мы занимаемся стройматериалами и камнем, и немного доим цыган - всё. Красково по нашей ветке. У нас одна тут стрелка за другой, наезжают солнцевские, Лейтенанта (кликуха) уже шмальнули. Этот прохиндей из конторы какой-то, как ты сказал, уже рижскую братву предупредил. Зачем нам лишние приключения на свою …? Ты посуди, не обижайся. И, если мы только дёрнемся, бабку могут навестить на даче в Красково, и ты что делать станешь? Говорю тебе: Брось. Давай так. Я скажу ребятам, что это для тебя, и соберём, допустим, штуку баксов - больше не получится.
- Спасибо, Тунгус, родной, но она этих денег не возьмёт.
- А это понятно. Жаль. Случаются обломы. Интересная хоть книжка-то?
- Детская.
- А! Ну, давай! Удачи!
Я вернулся в Красково и рассказал всё это, исключая разговор с Тунгусом, Александре Исаевне, по возможности помягче. Она слабо улыбнулась.
- Забавно!
Потом она, помолчав, сказала:
Постучи кулачком, я открою…, - она закашлялась, она постоянно той зимой была простужена.
- Вы помните это наизусть? «Ленинградские сироты». Анна Андреевна (Ахматова) была в Ташкенте и каждый день ждала ареста. А я в Москве, а муж на фронте. Прочтите мне, пожалуйста. Я люблю, когда вы читаете стихи.
Постучи кулачком, я открою -
Я тебе открывала всегда.
Я теперь за высокой горою,
За песками, за ветром и зноем,
Но тебя не предам никогда.
Твоего я не слышала стона,
Хлеба ты у меня не просил.
Принеси же мне веточку клёна,
Или просто травинок зелёных,
Как ты прошлой весной приносил.
Принеси ты мне горсточку чистой,
Нашей невской студёной воды,
И с головки твоей золотистой
Я кровавые смою следы.
- Спасибо, Мишенька! - сказала старуха. - Вы такой чудесный мальчик.